– Вот скотина!
Слуга понял или ему показалось, будто он понял, что этот оклик означает и приказ возвращаться на свое место, и наказание за любопытство.
Поэтому он ушел и, завернувшись в плащ, растянулся на ложе из листьев, приготовленном его стараниями. Минут через пять, убедившись, что свеча снова не зажжется, пришел Аженор и лег рядом.
Мюзарон решил, что настал момент загладить свою вину, прибегнув к помощи своей проницательности.
– Теперь все ясно, – начал он, как бы отвечая вслух на то, о чем Аженор, вероятно, думал в эту минуту. – Они, конечно, ехали по другой стороне горы, по тропе, параллельной нашей, и нашли на том склоне вход, противоположный входу в ту пещеру, где находимся мы с вами; посередине эту пещеру разделяет скала, которую, словно громадную перегородку, создали здесь либо причуда природы, либо людская фантазия.
– Скотина ты! – вместо ответа повторил Аженор.
Но поскольку это повторное оскорбление было сказано более мягким тоном, оруженосец смекнул, что его положение меняется к лучшему.
– Теперь спрашивается, кто были эти женщины? – продолжал он, мысленно похвалив себя за безупречное чутье. – Конечно, цыганки. Ну а чем объяснить эти духи, мази, эти чистые обнаженные ножки, это красивое личико, эту, вероятно, столь же красивую грудь, которую мы увидели бы, не окажись я таким дураком?..
И Мюзарон влепил себе звонкую пощечину. Аженор не смог сдержать усмешки, которая не ускользнула от Мюзарона.
– Встретить королеву цыган! – разглагольствовал он, все более довольный собой. – Это просто невероятно, хотя я не понимаю, чем еще объяснить то поистине волшебное видение, которое по своей глупости я заставил исчезнуть. Эх, ну что я за скотина!
И он громко шлепнул себя по другой щеке. Аженор понял, что Мюзарон, который проявил не больше любопытства, чем он сам, охвачен истинным раскаянием, и вспомнил: в Евангелии сказано о покаянии, а не о казни грешника. Возможно, имеется в виду эпизод из главы 9 Евангелия от Луки. Когда Христа не приняли в одном селении, ученики предложили ему молить об истреблении его жителей небесным огнем. На это Иисус отвечал: «Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать».


Впрочем, Мюзарон полагал, что вполне искупил свою вину лишь тогда, когда по зрелому размышлению сам согласился с той оценкой, которую в порыве гнева дал ему хозяин.
– А вы, сударь, что вы думаете об этих женщинах? – осмелился, наконец, поинтересоваться Мюзарон.
– Я думаю, что жалкие тряпки, которые сбросила с себя молодая, – ответил Аженор, – никак не вяжутся с ее ослепительной красотой, к сожалению только промелькнувшей перед нами.
Мюзарон глубоко вздохнул.
– А мази и духи из ларца совсем не вяжутся с этим грязным тряпьем, – продолжал он. – Поэтому я и думаю, что…
Аженор замолчал.
– Так что же вы думаете, сударь? – спросил Мюзарон. – Я, признаться, был бы счастлив услышать на сей счет суждение столь просвещенного рыцаря.
– Поэтому я и думаю, – продолжал Аженор, поддаваясь, словно кум Ворон из басни, Имеется в виду басня «Кум Ворон и лис» французского поэта Жана Лафонтена (1621–1695).

магии лести, – что эти путешественницы – одна из них богатая и знатная – направляются в какой-нибудь далекий город; богатая и знатная дама вырядилась цыганкой, прибегнув к этой хитрости для того, чтобы не возбуждать алчность разбойников или вожделения солдатни.
– Подождите, сударь, подождите-ка, – перебил Мюзарон, снова занимая в разговоре то место, какое он привык занимать. – Или же это одна из тех женщин, которыми торгуют цыгане; об их красоте они заботятся так же, как перекупщики холят и наряжают дорогих коней, которых водят из города в город.
В этот вечер пальма первенства в сообразительности принадлежала Мюзарону. Поэтому Аженор сложил оружие, дав своим молчанием понять, что признает себя побежденным.
Дело в том, что Аженора, хотя в его сердце и жила любовь к Аиссе, пленил – иначе быть не могло с двадцатипятилетним мужчиной – вид изящной ножки и прелестного личика; он, в глубине души весьма собой недовольный, крепко задумался. Ибо суждение хитроумного Мюзарона могло быть верным, а прекрасная незнакомка оказаться просто-напросто авантюристкой, разъезжавшей вместе с цыганами, и чудесной плясуньей, чьи восхитительные белые, нежные ножки танцевали на ковре или на канате.
Этому противоречило то почтение, с каким относились к незнакомке мужчины и старуха; однако Мюзарон среди прочих доводов, чья убедительность выводила рыцаря из себя, приводил в пример комедиантов, которые благоговейно почитают обезьянку, любимицу труппы, или главного актера, зарабатывающего на пропитание всей компании.
Эти смутные подозрения мучительно терзали рыцаря до тех пор, пока сон, кроткий спутник усталости, не лишил его способности мыслить, которой он уже несколько часов злоупотреблял без меры.
Около четырех часов утра первые лучи рассвета окутали фиолетовым покрывалом стены пещеры, и при этом свете Мюзарон проснулся.
Он разбудил хозяина.
Аженор открыл глаза, пришел в себя и бросился к щели в скале.
– Никого, – пробормотал он, – все ушли.
В соседней пещере, обращенной в сторону восходящего солнца, действительно было так светло, что можно было разглядеть все, но она была пуста.
Цыганка, поднявшись раньше рыцаря, удрала со всей своей свитой; ларец, мази, духи – все исчезло.
Мюзарон, вечно озабоченный делами практическими, предложил позавтракать; но, прежде чем он успел обосновать преимущества своего положения, Аженор уже взобрался на гребень горы, и с ее высоты перед ним открылись извивы гор и голубоватые просторы долины.
С ровной площадки, примерно в трех четвертях льё от вершины, где он стоял, Аженор зоркими глазами птицы, чье место он занял, легко разглядел осла, на котором верхом сидела женщина, и троих пеших.
Эти четверо – несмотря на расстояние, Аженор видел их совсем отчетливо – могли быть только цыганами, что выбрались на дорогу, по которой накануне ехали наши путники. Как сказали Мюзарону в городке, она вела в Сорию.
– В путь, Мюзарон, в путь! – вскричал он. – По коням и вперед! Это наши ночные пташки, давай-ка поглядим днем на их перышки!
Мюзарон, всем нутром чувствовавший, что ему необходимо солидно подкрепиться, тем не менее подвел к рыцарю уже оседланного коня, уселся верхом на свою лошадь и молча поскакал за Аженором, пустившим коня галопом.
Через полчаса оба приблизились шагов на триста к цыганам, которых на мгновение скрыла от них небольшая роща.

XVI. Королева цыган

Цыгане два-три раза обернулись; это доказывало, что они тоже заметили наших путников, и заставило Мюзарона высказать – правда, с несвойственной ему робостью – предположение, что, обогнув эту рощицу, они больше не увидят цыган, поскольку те ускользнут по какой-нибудь дороге, известной им одним.
На этот раз Мюзарон просчитался, потому что, объехав рощу, они увидели цыган, которые спокойно – так казалось внешне – продолжали двигаться своей дорогой.
Однако Аженор заметил кое-какую перемену: женщина, ехавшая верхом на осле, – он видел ее издалека и не сомневался, что она та самая цыганка с белыми ножками и красивым личиком, – теперь шла пешком рядом со своими спутниками, не отличаясь от них ни внешним видом, ни походкой.
– Эй, добрые люди! Постойте! – крикнул Аженор. Мужчины обернулись, и рыцарь заметил, что они опустили правые руки на пояса, на которых висели длинные ножи.
– Вы видели, ваша милость? – спросил всегда осторожный Мюзарон.
– Отлично вижу, – ответил Аженор. Потом он снова обратился к цыганам.
– Эй вы, ничего не бойтесь! Намерения у меня самые дружеские, и я очень рад сообщить вам об этом, храбрецы вы мои. Ваши ножи, будь все по-другому, в случае нападения не повредили бы моей кольчуги и моего щита, а вас не защитили бы от моего копья и моего меча. Теперь, когда вам это известно, скажите, господа хорошие, куда путь держите?
Один из мужчин нахмурился и открыл рот, собираясь сказать какую-нибудь грубость, но другой тут же его остановил и, наоборот, вежливо спросил:
– Вы хотите следовать за нами, сеньор, чтобы мы показывали вам дорогу?
– Разумеется, если не считать желания иметь честь оказаться в вашем обществе, – подтвердил Аженор.
Мюзарон состроил одну из своих самых приветливых гримас.
– Хорошо, сеньор, мы идем в Сорию, – ответил вежливый цыган.
– Благодарю вас, нам просто повезло, ведь мы тоже едем в Сорию.
– К несчастью, господа, вы двигаетесь гораздо быстрее нас, бедных пешеходов.
– Я слышал, что люди вашего племени могут потягаться в быстроте с самыми резвыми конями.
– Возможно, – сказал цыган, – но не тогда, когда с ними две старые женщины.
Аженор переглянулся с Мюзароном, который в ответ ухмыльнулся.
– Это верно, для дороги вы экипированы плохо, – согласился Аженор. – И как только ваши женщины могут терпеть такие неудобства?
– Наши матери давно привыкли к ним, сеньор. Мы, цыгане, рождаемся для страданий.
– Да, несчастные женщины ваши матери, – сказал Аженор.
Несколько минут рыцарь боялся, что прекрасная цыганка поедет другой дорогой; но он сразу же подумал, что именно она и есть та сидевшая верхом на осле женщина, которая спешилась, едва его заметив. Осел был жалким, однако благодаря ему отдыхали эти нежные и натертые мазями ножки, которые Аженор рассматривал ночью.
Он приблизился к женщинам; они пошли быстрее.
– Пусть одна из вас едет на осле, – предложил он, – а другая сядет ко мне на лошадь.
– Осел тащит наши пожитки, – ответил цыган, – ему и так тяжело. Что же касается вашего коня, то господин рыцарь, вероятно, шутить изволит. Ведь для бедной старой цыганки это слишком породистый и нарядный конь.
Аженор пристально всматривался в обеих женщин, и на резвых ножках одной он заметил замшевые полусапожки, что видел ночью.
«Это она!» – прошептал он, уверенный, что на этот раз не ошибся.
– Послушайте, матушка в синей накидке, примите мое приглашение и садитесь ко мне на лошадь. А если вашему ослу тяжело – не беда: ваша спутница сядет к моему оруженосцу.
– Благодарю вас, сеньор, – ответила цыганка благозвучным голосом, который развеял последние сомнения, что еще могли оставаться в душе рыцаря.
– Просто чудо какое-то! – рассмеялся Аженор; его смех заставил вздрогнуть обеих женщин, а мужчин взяться за ножи. – Для старухи поистине ангельский голосок…
– Сеньор! – угрожающе воскликнул цыган, который до сих пор молчал.
– Ладно, не будем ссориться, – спокойно продолжал Аженор. – Если по голосу я угадываю, что ваша спутница молода, и, хотя на ней плотная накидка, вижу, что она красива, то из-за этого не стоит хвататься за ножи.
Оба мужчины подались вперед, словно хотели прикрыть собой свою спутницу.
– Стойте! – властно крикнула молодая женщина. Мужчины остановились.
– Вы правы, сеньор, – сказала она. – Я молода и, как знать, может быть, даже красива. Но я спрашиваю вас, какое вам до этого дело и почему вы не даете мне идти туда, куда я хочу, лишь потому, что я выгляжу не старухой?
Аженор замер, услышав звуки этого голоса, выдававшего благородную, привыкшую повелевать женщину. Значит, воспитание и характер незнакомки были в гармонии с ее красотой.
– Сеньора, я не хочу вам мешать, ведь я рыцарь, – пробормотал молодой человек.
– Это прекрасно, что вы рыцарь, но я не сеньора, а бедная цыганка, пусть не такая уродливая, как другие женщины моего племени.
Аженор недоверчиво пожал плечами.
– Вы видели когда-нибудь, чтобы жены сеньоров ходили пешком? – спросила незнакомка.
– О, ваш довод неубедителен, – возразил он, – ведь всего минуту назад вы ехали на осле.
– Согласна, – ответила молодая женщина, – но все-таки вы должны признать, что одета я не как знатная дама.
– Знатные дамы иногда переодеваются, мадам, если им необходимо, чтобы их принимали за простолюдинок.
– Неужели вы думаете, что знатная дама, привыкшая к шелкам и бархату, согласится носить такую обувь? – спросила цыганка.
И выставила вперед ногу в замшевом полусапожке.
– Обувь вечером снимают, а нежная ножка, утомленная дневной ходьбой, отдыхает, когда ее натирают мазями.
Если бы путешественница подняла капюшон, то Аженор увидел бы, как кровь прилила к ее щекам, а глаза сверкнули гневом.
– Что еще за мази? – тихо спросила она, с беспокойством повернувшись к своей спутнице; в этот момент Мюзарон, не упустивший ни одного слова из этого разговора, плутовато улыбнулся.
Аженор решил больше не смущать незнакомку.
– Мадам, от вас исходит такой тонкий аромат, – сказал он. – Я хотел сказать лишь это, и ничего больше.
– Благодарю за комплимент, господин рыцарь. Если вы хотели сказать мне только это и ничего больше, то вам, наверное, этого вполне достаточно.
– Значит ли это, мадам, что вы приказываете мне удалиться?
– Это значит, сеньор, что по акценту и особенно по вашим комплиментам я узнаю в вас француза. Но опасно путешествовать вместе с французами, если ты всего лишь бедная молодая женщина, которая очень ценит учтивое обхождение.
– Так, значит, вы настаиваете, чтобы я покинул вас?
– Да, сеньор, к моему великому сожалению, настаиваю. Услышав ответ хозяйки, слуги, казалось, приготовились поддержать ее упорный отказ.
– Я послушаюсь вас, сеньора, – сказал Аженор, – но, поверьте мне, не из-за угрожающего вида ваших спутников, с кем я хотел бы встретиться в менее приятном обществе, чем ваше, чтобы отучить их по любому поводу хвататься за ножи, а по причине окутывающей вас тайны, что, вероятно, скрывает какой-то ваш план, мешать которому я не хочу.
– Уверяю вас, что у меня нет никакого плана, которому вы могли бы помешать, и нет никакой тайны, которую вы могли бы раскрыть, – возразила путешественница.
– Прекратим спорить об этом, мадам, – сказал Аженор. – Кстати, вы идете слишком медленно, – прибавил он, уязвленный тем, что его бравый вид почти не произвел на нее впечатления, – а это помешало бы мне как можно быстрее, поскольку дело срочное, прибыть ко двору короля дона Педро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82