Аженор, пока дон Энрике и дон Педро предавались своим маневрам, не спускал глаз с Монтеля и, благодаря щедро оплачиваемым соглядатаям, знал, что Мотриль, расположивший кордон войск между замком и Толедо, почти каждый день отправлялся на быстром как ветер берберийском скакуне проведать Аиссу, окончательно залечившую свою.
Он всеми способами пытался проникнуть в замок или дать знать о себе Аиссе, но безуспешно.
Беспрестанно думая об этом, Мюзарон тоже пребывал в лихорадочном возбуждении.
В конце концов Аженор стал видеть спасение лишь в скором генеральном сражении, которое позволило бы ему собственноручно убить дона Педро и живьем взять Мотриля, чтобы в качестве выкупа за жизнь гнусного мавра он мог получить свободную и невредимую Аиссу.
Страстная навязчивость этой сладостной мысли, этой неотступной мечты утомляла мозг молодого человека. Он испытывал глубокое отвращение ко всему, что не имело отношения к наступательным решительным военным действиям; он входил в совет командиров, на котором неизменно предлагал снять осаду и навязать дону Педро генеральное сражение.
В совете он сталкивался с серьезными противниками, ибо армия дона Энрике не превышала двадцати тысяч человек и многие офицеры полагали, что было бы безумием рисковать и потерять свое несомненное преимущество.
Однако Аженор доказывал, что если дон Энрике, собравший после выпуска своего манифеста всего лишь двадцать тысяч солдат, не проявит себя каким-нибудь громким поступком, то силы его не увеличатся, а уменьшатся, тогда как к дону Педро каждый день по Тахо прибывают на помощь сарацины и португальцы.
– Города охвачены тревогой, – говорил Аженор, – они колеблются между двумя станами, вы сами видите, как ловко дон Педро принудил нас к бездействию, что для всех служит доказательством нашего бессилия. Оставьте Толедо, которого вы не возьмете. Вспомните, что если вы выиграете сражение, то город будет вынужден сдаться. Сейчас ничто не побуждает толедцев к сдаче; наоборот, осуществляется план Мотриля. Вы окажетесь зажатыми между стенами каменными и железными. У вас за спиной на берегу Тахо восемьдесят тысяч солдат. Нам придется сражаться лишь за то, чтобы достойно погибнуть. А сегодня вы можете атаковать и победить.
Суть этой речи была своекорыстной, но ведь ни один добрый совет не лишен толики корысти.
Коннетабль был слишком умным и опытным воином, чтобы не поддержать Молеона. Оставалось преодолеть нерешительность короля, который сильно рисковал, не приняв всех мер предосторожности, потерпеть неудачу.
Но то, чего не делают люди, творит по своей воле Бог.

XIX. Аисса

Как и Аженор, дон Педро тоже пылал нетерпением обладать сокровищем, которое после короны было ему дороже всего на свете.
Каждый раз, когда, завершив свои дела, король мог ночью, по дороге, охраняемой рядами преданных ему солдат, примчаться в замок и хоть четверть часа видеть прекрасную Аиссу, бледную и печальную, он был счастлив.
Но Мотриль редко баловал короля подобным счастьем. Замысел сарацина удался, и добыча уже трепыхалась в его крепко натянутой сети; теперь следовало удержать ее, ибо оказавшийся в ловушке король был подобен льву в западне: когда лев пойман, никогда нельзя быть уверенным, что он не вырвется.
Дон Педро настойчиво требовал от Мотриля отдать ему Аиссу; он обещал взять ее в жены и посадить на трон.
– Нет, – отвечал Мотриль, – не следует королю во время битвы справлять свадьбу, он не должен предаваться любви, когда храбрые воины гибнут за него. Нет. Дождитесь победы, и тогда все вам будет дозволено.
Так он сдерживал трепещущего от нетерпения короля, и мысль его была ясна; дон Педро разгадал бы ее, если бы не был ослеплен страстью.
Мотриль хотел сделать Аиссу королевой Кастилии, ибо знал, что этот брак христианина с магометанкой возмутит весь христианский мир и все отвернутся от дона Педро, а сарацины, множество раз побежденные, вновь завоюют Испанию и воцарятся в ней навсегда.
В этом случае Мотриль стал бы королем Испании. Ведь это Мотриль, известный всем маврам, уже десять лет вел их шаг за шагом на эту землю обетованную, делая успехи, которые видели все, кроме опьяненного страстью полубезумного короля.
Но поскольку, отдавая Аиссу, готовясь обрушить на голову дона Педро множество несчастий, все-таки надо было действовать неторопливо, наверняка, Мотриль ждал решающей победы, что уничтожила бы самых яростных врагов, с которыми мавры могли столкнуться в Испании. Маврам нужно было под знаменем дона Педро выиграть крупное сражение, чтобы убить Энрике де Трастамаре, Бертрана Дюгеклена и всех бретонцев, чтобы наконец дать понять христианскому миру, что Испания – земля податливая, когда в ней роют могилы для завоевателей.
Следовало также убрать самого главного противника планов мавра – Аженора де Молеона, чтобы его юную возлюбленную (сперва ее убаюкивали обещаниями, уверяя в скорой встрече с любимым, а потом сразили бы вестью о не вызывающей сомнений гибели Аженора на поле брани) горе вынудило служить Мотрилю, который перестал бы вызывать у нее недоверие.
Мавр стал относиться к Аиссе еще нежнее и заботливее; он уже обвинял Хафиза, будто тот вступил в сговор с доньей Марией, чтобы обмануть или погубить Аженора. Хафиз был мертв и не мог оправдаться.
Он доставлял Аиссе истинные или ложные известия от Аженора.
– Он думает о вас, – говорил Мотриль, – он любит вас, он состоит сейчас при господине коннетабле и не упускает ни одной возможности сноситься с гонцами, которых & досылаю, чтобы получать от него известия.
Аисса, успокоенная этими словами, терпеливо ждала. Она даже находила некую прелесть в этой разлуке, которая служила порукой в том, что Молеон думает о встрече с ней.
Дни ее проходили в самом отдаленном покое замка. Там, в окружении служанок, она в праздной мечтательности смотрела на равнину из окна, расположенного высоко на отвесной скале, прямо над глубокой пропастью. Когда ее посещал дон Педро, она встречала его с той холодной и чопорной снисходительностью, которая у женщин, не способных к двуличию, служит как бы высшим проявлением лицемерия. Эта холодность тем более непонятна потому, что самонадеянные люди иногда принимают ее за робкое выражение зарождающейся любви.
Король никогда не встречал сопротивления со стороны женщин. Мария Падилья, самая гордая из них, любила его, презрев всех других мужчин. И разве он мог не поверить в любовь Аиссы, особенно после смерти Марии и советов Мотриля, убедивших короля в том, что в чистом сердце девушки еще не возникала мысль полюбить кого-то.
Мотриль неотступно следил за королем, когда тот приезжал в замок. Каждое слово короля имело для Мотриля значение, и мавр не допустил бы, чтобы Аисса ответила дону Педро хоть одним словом. Болезнь Аиссы повелительно требует молчания, утверждал мавр. К тому же он постоянно боялся, что дон Педро сговорится с людьми в замке, и они выдадут Аиссу королю, как раньше выдавали ему многих других женщин.
Поэтому Мотриль, полновластный хозяин в замке Монтель, принимал собственные меры предосторожности. Лучшая из них состояла в том, чтобы убедить Аиссу, будто он одобряет ее любовь к Аженору. И девушка этому поверила.
И следствием всего этого было то, что в день, когда Мотриль покидал замок Монтель, чтобы отправиться командовать подоспевшими к началу битвы африканскими войсками, ему оставалось лишь сделать два распоряжения: одно своему помощнику, а другое лично Аиссе.
Этим помощником был тот самый мавр, который перед началом битвы при Наваррете не сумел защитить носилки Аиссы, но теперь горел желанием исправить свою ошибку.
Он был не столько слугой, сколько солдатом. Неспособный унизиться до рабской услужливости Хафиза, он понимал лишь одно: он обязан повиноваться своему господину и исполнять предписания веры.
У Аиссы на уме тоже было лишь одно – сочетаться вечными узами с Аженором.
– Я ухожу на битву, – сказал ей Мотриль. – Я заключил с господином де Молеоном договор о том, что в бою мы будем щадить друг друга. Если он будет победителем, то приедет за вами в этот замок, ворота которого я сам открою перед ним, и вы убежите отсюда с ним… и со мной, если вы еще любите своего отца. Если рыцарь будет побежден, то придет ко мне, а я приведу его к вам, и мне он будет обязан и своей жизнью, и вашей любовью… Будете ли вы, Аисса, любить меня за верность вам?
Вы понимаете, что если король дон Педро узнает хоть одно слово, заподозрит хоть одну мысль из этого плана, то через час моя срубленная голова скатится к его ногам, а человек, которого вы любите, потеряет вас навеки.
Аисса рассыпалась в изъявлениях благодарности, приветствуя этот день кровавой скорби как зарю своей свободы и счастья.
Поговорив с девушкой, Мотриль отдал распоряжения своему помощнику.
– Хассан, скоро Пророк соблаговолит решить, будет ли жить дон Педро и какова будет его участь. Мы идем на битву. Разобьют нас или мы одержим победу, но, если я вечером в день сражения не вернусь в замок, это будет означать, что я ранен, погиб или в плену. Тогда ты откроешь дверь в покои доньи Аиссы – на, возьми ключ – и прикончишь ее кинжалом вместе с двумя служанками, сбросишь их тела со скалы в пропасть, ибо нельзя, чтобы правоверных мусульман осквернял христианин, как бы его ни называли – дон Педро или Энрике де Трастамаре! Сторожи не так, как при Наваррете, тогда твою бдительность обманули, но я простил тебя и оставил тебе жизнь. На сей раз тебя накажет Пророк. Поэтому поклянись, что исполнишь мои повеления.
– Клянусь! – хладнокровно ответил Хассан. – Клянусь, что, заколов трех женщин, я убью себя, чтобы дух мой не спускал глаз с их душ!
– Благодарю тебя, – сказал Мотриль, надевая ему на шею свое золотое ожерелье. – Ты верный слуга, и, если мы победим, ты станешь управителем этого замка. Пусть донья Аисса до последнего мгновения не знает, какая участь ей уготована; она слабая женщина и должна умереть сразу, без страданий! Но я не верю, что победа может ускользнуть от нас, – поспешил прибавить он. – Вот почему мой приказ – простая мера предосторожности, исполнять которую нам не придется.
Отдав эти распоряжения, Мотриль взял свое оружие и лучшего коня, отобрал десяток преданных ему людей и, оставив Хассана распоряжаться в замке Монтель, отправился ночью к дону Педро, который с нетерпением ожидал его.
Мотриль рассчитывал на победу, и он не ошибался. Шансы победить сводились к следующему: войска дона Педро превосходили силы противника вчетверо; беспрестанно прибывали свежие подкрепления; с тайной и непоколебимой волей к победе все золото Африки было переброшено в Испанию. Надежд на победу, хотя они часто рушатся, никто не оставляет никогда. В то же время рыцари Европы сражались в Испании из корысти или религиозного долга, но без воодушевления, и при неудаче война сразу становилась им противна.
И если когда-нибудь происходило событие, столь хорошо продуманное, то им была битва, которую история поэтично и возвышенно нарекла сражением при Монтеле.

XX. Сражение при Монтеле

Дон Педро, горя желанием ринуться в бой, сосредоточил все свои войска между Монтелем и Толедо. Они растянулись по равнине на два льё, до самых гор; кавалерия и пехота были выстроены в безупречном порядке.
Дону Энрике больше колебаться уже нельзя было. Принимать битву по принуждению было постыдно для претендента, который избрал себе в Кастилии девиз: «Быть здесь королем или погибнуть!»
Поэтому он пришел к коннетаблю и сказал:
– И на сей раз, сир Бертран, я вверяю в ваши руки судьбу моего королевства. Ведь вам предстоит командовать армией. Вы можете быть более удачливы, чем при Наваррете, но отважнее и искуснее быть невозможно. Но, как христианин, вы знаете, что то, чему Бог не дал осуществиться в первый раз, он может пожелать дать осуществиться во второй.
– Значит, сир, всем командую я? – живо вскричал коннетабль.
– Да, по-королевски. Я ваш первый или ваш последний помощник, сир коннетабль, – ответил король.
– И вы скажете мне то же, что король Карл Пятый, мой мудрый и славный господин, сказал мне в Париже, вручая меч коннетабля?
– И что же он вам сказал, отважный Бертран?
– Он сказал мне, сир, что в его армиях плохо соблюдается дисциплина и они терпят поражения из-за отсутствия подчинения и строгости. Есть вельможи, которые стыдятся исполнять приказы простого рыцаря, хотя никогда победа в сражении не доставалась без общего согласия и воли одного человека. А посему, сказал он, вы, Бертран, будете командовать, и любая непокорная голова, будь то даже голова моего брата, склонится перед вами или падет, если склониться не пожелает.
В этих словах, сказанных в присутствии всего военного совета, коннетабль тактично изложил причину неудачи при Наваррете, когда необдуманные действия дона Теньо и дона Санче, братьев короля, погубили большую часть армии.
Присутствовавшие на совете принцы услышали эти слова Дюгеклена и устыдились.
– Сир коннетабль, – ответствовал король, – я сказал, что командуете вы, значит, здесь господин вы. Всякого, будь он моим союзником, моим родственником, моим братом, кто будет действовать здесь против вашего желания или вашего приказа, я сам зарублю вот этим топором. Воистину тот, кто любит меня, должен желать моей победы, а победить я могу благодаря подчинению всех мудрейшему полководцу христианского мира.
– Да свершится ваша воля! – сказал Дюгеклен. – Я принимаю командование, завтра мы даем сражение.
Всю ночь коннетабль выслушивал донесения своих лазутчиков и гонцов.
Одни сообщали, что в Кадисе высаживаются новые сарацинские отряды. Другие жаловались на бедствия деревни, которую целый месяц восемьдесят тысяч солдат опустошали словно тучи саранчи.
– Пора с этим покончить, – объявил коннетабль королю, – ибо эта солдатня сожрет ваше королевство, и после победы вам не достанется ни крошки.
Аженор радовался, хотя сердце у него сжималось от страха, как бывает накануне страстно ожидаемого события, которое должно разрешить какую-то важную проблему, и обманывал свои душевные скорби и свою тревогу, развив невиданную деятельность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82