– Я поеду с тобой, поеду! – воскликнула Аисса. – Моя жизнь началась только сейчас; до сегодняшнего дня я не жила, потому что не принадлежала тебе, а с нынешнего дня не смогу без тебя прожить. Я больше не буду, как в прошлые дни, вздыхать и плакать, поджидая тебя; нет, я буду стенать, терзаться своим горем: ведь сегодня я стала твоей женой! Хорошо, пусть погибнут все те, кто мешает жене последовать за своим супругом!
– Что ты говоришь! Аисса, неужели должна погибнуть даже наша благодетельница, даже эта великодушная женщина, что привела меня к тебе, несчастная Мария Падилья, которой отомстит Мотриль? Ведь ты знаешь, как страшно он мстит.
– О, моя душа отлетает, – побледнев, прошептала девушка, ибо она чувствовала, что высшая сила – сила разума – отнимает у нее возлюбленного. – Но позволь мне приехать к тебе, ведь у меня два быстроногих мула, которые обгонят самых резвых лошадей. Укажи мне место, где я смогу подождать тебя или встретиться с тобой. И не сомневайся, что я догоню тебя.
– Аисса, мы снова возвращается к тому, с чего начали… Это невозможно, невозможно!
Девушка опустилась на колени. Гордая мавританка распростерлась у ног Аженора, она упрашивала, умоляла.
В эту секунду над их головами пролетел в воздухе печальный и тоскливый стон гузлы, похожий на тревожный зов о помощи; оба они содрогнулись.
– Что это за звук? – спросила Аисса.
– Я догадываюсь, пошли скорее, – ответил Аженор. И они снова поднялись на террасу.
Аженор сразу же взглянул на террасу Марии.
Было совсем темно, но при тусклом свете звезд молодые люди все-таки смогли разглядеть женщину в белом платье, которая склонилась над перилами и смотрела в их сторону.
Наверное, при этом у них возникли сомнения, призрак это или женщина. Но тут до них снова донесся звон дрожащих струн.
– Она зовет меня, – прошептал Аженор, – ты слышишь, она зовет меня.
– Уходите! Уходите! – слышался откуда-то сверху приглушенный голос доньи Марии.
– Ты слышишь, Аисса? Слышишь? – спросил Аженор.
– Нет, я ничего не вижу, ничего не слышу, – пробормотала Аисса.
В это время затрубили фанфары, которыми обычно встречали приезд короля во дворец.
– Боже милостивый! – воскликнула Аисса, внезапно превратившись в испуганную и слабую женщину. – Они едут… Беги, мой Аженор, беги!
– Простимся еще раз, – сказал он.
– Может быть, в последний, – прошептала Аисса, припав губами к губам возлюбленного.
И она вытолкнула Аженора на лестницу. Шаги рыцаря еще не смолкли, как послышались шаги Мотриля; и едва закрылась дверь, которая вела к Марии Падилье, как распахнулась дверь в комнату Аиссы.

XXIII. Приготовления к битве

Через три дня после событий, о которых мы уже рассказывали, Аженор, следуя той же дорогой, по которой он ехал в Сорию, догнал Мюзарона и сам доложил Энрике де Трастамаре об итогах своей миссии.
Все ясно понимали, каким опасностям подвергался Аженор при исполнении своего посольства. Поэтому коннетабль поблагодарил Аженора, похвалил его и повелел ему занять место среди самых храбрых бретонцев, под хоругвью, которую нес Сильвестр де Бюд. Сильвестр де Бюд, сеньор д'Юзель (ум. в 1379 г.) – французский военачальник, участник Столетней войны, соратник Дюгеклена.


Повсюду готовились к войне. Принц Уэльский добился права пройти через земли короля Наварры, соединился с доном Педро и привел отличную армию, которая слилась с его прекрасными африканскими войсками.
Английские наемники, которые окончательно перешли на сторону дона Педро, намеревались крепко ударить по своим заклятым врагам – бретонцам и гасконцам.
Разумеется, самые дерзкие, а стало быть, и алчные, замыслы зрели в голове нашего знакомца, мессира Гуго де Каверлэ.
Энрике де Трастамаре не отставал от этих воинственных приготовлений. К нему присоединились оба его брата, дон Тельо и дон Санче, которым он доверил командование, а сам короткими переходами двигался навстречу своему брату дону Педро.
Чувствовалось, что всю Испанию охватило то лихорадочное возбуждение, которое, как говорится, витает в воздухе и предвещает великие события. Мюзарон, неизменно прозорливый и ко всему относящийся философски, заставлял своего господина есть самую изысканную дичь и пить лучшие вина, чтобы набраться сил для битв и добыть на поле брани больше славы.
Наконец Аженор, предоставленный самому себе и совершенно одержимый любовью, после этого мимолетного обладания возлюбленной перебирал все мыслимые и немыслимые способы, чтобы добраться до Аиссы, Похитить ее и не быть вынужденным ждать столь рискованного события, как битва: люди идут на нее гордыми и сильными, но иногда возвращаются с позором или получают смертельные раны.
Чтобы похитить Аиссу, Аженор, коего щедро одарил Бертран, купил пару арабских скакунов; Мюзарон каждый день объезжал их, заставляя делать большие перегоны, выносить голод и жажду.
Но тут стало известно, что принц Уэльский прошел через ущелья и вышел на равнину. С армией, приведенной им из Гиени, он подошел к городу Витория, расположенному рядом с Наваррете. Наваррете – по-французски означает «маленькая Наварра». По-видимому, имеется в виду поражение в Ронсевальском ущелье, которое находится в Наварре, и враждебные отношения этого королевства с Францией во время, описываемое в романе.


Он располагал тридцатью тысячами всадников и сорока тысячами пехоты. Его силы были почти равны тем, которыми командовал дон Педро.
Бертран, стоявший со своими бретонцами в арьергарде, не обращал внимания на испанцев: они вовсю бахвалились и заранее трубили о победе, пока еще не одержанной ни одной из сторон.
Ведь у Бертрана были свои шпионы, которые ежедневно доносили ему обо всем, что делалось и в армии дона Педро, и в войсках дона Энрике; он даже узнавал обо всех замыслах самого Каверлэ в ту самую минуту, когда они еще только рождались в богатом воображении этого искателя приключений.
Бертрану, следовательно, было известно, что достойный капитан, искушаемый соблазном захватить в плен королей – он уже не раз это проделывал, – предложил свои услуги принцу Уэльскому, чтобы одним ударом закончить войну.
Каверлэ намеревался действовать так же просто, как хищная птица, которая, незримая, парит высоко в небе, потом стремительно бросается на добычу, и в ту секунду, когда та совсем не ждет опасности, уже сжимает ее в когтях.
План мессира Гуго де Каверлэ, вступившего в союз с Джоном Чандосом Чандос, Джон (погиб в 1369 г.) – английский полководец, участник Столетней войны.

и герцогом Ланкастерским, состоял в том, чтобы часть английского авангарда внезапно атаковала лагерь дона Энрике, захватила в плен короля и его двор, сразу получая тем самым возможность запросить два десятка выкупов, одного из которых было бы достаточно, чтобы составить состояния полудюжине наемников.
Принц Уэльский согласился; в предложенной сделке терять ему было нечего, но выиграть он мог очень многое.
К несчастью для Каверлэ, мессир Бертран Дюгеклен имел шпионов, сообщавших ему обо всем, что происходило во вражеской армии.
И к еще большему несчастью, Дюгеклен вообще испытывал к англичанам извечную ненависть бретонца, а с недавних пор особенно возненавидел мессира Каверлэ.
Поэтому Дюгеклен советовал своим шпионам ни на секунду не смыкать глаз, а если и спать, то лишь вполглаза.
Итак, Бертран Дюгеклен знал о каждом шаге мессира Гуго де Каверлэ.
За час до того как сей достойный капитан покинул лагерь принца Уэльского, коннетабль отобрал шесть тысяч бретонских и испанских всадников и, поставив во главе их Аженора и Заику Виллана, отправил в другую сторону, чтобы они заняли позицию в лесу, разделявшем ущелье.
Энрике де Трастамаре, которому заранее сообщили об этом, привел свои войска в боевую готовность.
Поэтому Каверлэ сначала должен был натолкнуться на одну железную стену, а потом, если бы он захотел отойти, оказался бы перед другой железной стеной.
Люди и лошади с наступлением темноты залегли в засаду. Каждый всадник, лежа на земле, держал поводья своего коня.
Около десяти вечера Каверлэ со своим отрядом вступил в ущелье. Англичане шли так уверенно, что даже не удосужились осмотреть лес; впрочем, ночь делала этот осмотр если не невозможным, то сильно затруднительным.
В тылу англичан бретонцы и испанцы соединились, словно связали два обрывка цепи.
Около полуночи послышался сильный шум: это были войска Каверлэ, бросившиеся в атаку на лагерь короля дона Энрике, который встретил их воинским кличем: «За дона Энрике и Кастилию!»
Тогда Бертран, имея справа от себя Аженора, а слева Заику Виллана, пустил свою конницу галопом, воскликнув: «За Богоматерь Гекленскую!»
В это время на флангах вспыхнули огромные костры и осветили поле боя, дав Каверлэ возможность увидеть, что пять или шесть тысяч его наемников попали в капкан.
Каверлэ вовсе не был тем человеком, который ищет славной, но никчемной смерти. Будь он на месте Эдуарда III в битве при Креси, он бежал бы; на месте принца Уэльского в битве при Пуатье – он сдался бы. Дюма имеет в виду некоторые подробности этих сражений, окончившихся блестящими победами англичан. Перед битвой при Креси английская армия была прижата французскими войсками к морю и, казалось, попала в безвыходное положение. Однако Эдуарду III удалось узнать у местных жителей тайный брод через реку Сомму и под покровом ночи и тумана ускользнуть из ловушки. В битве при Пуатье французские войска превосходили армию принца Уэльского более чем в три раза. Накануне сражения он даже сделал французам предложение о мире, который должен был обеспечить ему почетное отступление. Однако король Иоанн отверг это предложение, потребовав сдачи англичан, а затем начал атаку и был разбит.


Но поскольку люди сдаются лишь тогда, когда вообще нет выхода – особенно если, сдавшись в плен, они рискуют быть повешенными, – Каверлэ пустил свою лошадь в галоп и ускользнул через проход на фланге, подобно злодею в театре, который исчезает сквозь щель в небрежно поставленных кулисах.
Весь багаж Каверлэ: много золота, шкатулка с драгоценными камнями и вещами – все награбленное им за те три года, когда почтенный капитан, стремясь избежать виселицы, проявлял больше изобретательности, чем Александр, Александр Македонский (356–323 до н. э.) – древнегреческий полководец и завоеватель.

Ганнибал, Ганнибал (247/246 – 183 до н. э.) – великий карфагенский полководец, непримиримый враг Рима.

или Цезарь Цезарь, Гай Юлий (102/100 – 44 до н. э.) – древнеримский государственный деятель, полководец и писатель.

попало в руки бастарда де Молеона.
Мюзарон подсчитывал добычу, пока солдаты обирали мертвецов и связывали пленных; и оказалось, что теперь он служит одному из богатейших рыцарей христианского мира.
И сия сказочная метаморфоза произошла всего за час.
Наемники были разбиты наголову; едва две-три сотни из них унесли ноги. Этот успех так воодушевил испанцев, что младший брат дона Энрике де Трастамаре, дон Тельо, пришпорив коня, хотел в ту же минуту и без всякой подготовки опять идти на врага.
– Не горячитесь, граф, – посоветовал Бертран, – я думаю, вам не следует в одиночку идти на врага и рисковать бесславно попасть в плен.
– Но я полагаю, что за мной пойдет вся армия, – возразил дон Тельо.
– Нет, сеньор, не пойдет, – сказал Бертран.
– Пусть бретонцы остаются, если хотят, – упорствовал дон Тельо, – я пойду с испанцами.
– Зачем?
– Чтобы разбить англичан.
– Простите, – заметил Бертран, – бретонцы уже разбили англичан, но испанцы никогда не смогли бы их разбить.
– Что вы сказали? – гневно воскликнул дон Тельо, надвигаясь на коннетабля. – Это почему же?
– Потому что бретонские солдаты лучше английских, а испанские хуже, – невозмутимо объяснил Бертран.
Молодой граф чувствовал, что краснеет от злости.
– Странное дело, у нас в Испании всем распоряжается француз, – сказал он. – Но мы сейчас узнаем, кто здесь будет подчиняться или командовать: вы или дон Тельо. Хорошо? Кто пойдет со мной?
– Мои восемнадцать тысяч бретонцев пойдут лишь тогда, когда я дам приказ выступать, – ответил Бертран. – Что до ваших испанцев, то я командую ими лишь потому, что ваш и мой повелитель, дон Энрике де Трастамаре, приказал им подчиняться мне.
– Какие робкие эти французы! – раздраженно воскликнул дон Тельо. – Они сохраняют хладнокровие не только тоща, когда им грозит опасность, но и когда их оскорбляют. Примите мои поздравления, господин коннетабль!
– Вы правы, монсеньер, – отпарировал Бертран, – моя кровь холодна, пока течет в моих жилах, но горяча, когда льётся в бою.
И коннетабль, едва не потерявший самообладания, вцепился огромными ручищами в свою кольчугу.
– У вас холодная кровь, повторяю я! – вскричал дон Тельо. – И это потому, что вы старик. Ну а когда люди стареют, они начинают испытывать страх.
– Страх! – воскликнул Аженор, наезжая на дона Тельо. – Пусть кто-нибудь только заикнется, что коннетабль испытывает страх – ему не придется повторять это дважды!
– Спокойно, друг мой, – сказал коннетабль, – пусть безумцы творят свои глупости, мы будем терпеливы!
– Я требую уважения к королевской крови! – воскликнул дон Тельо. – Требую, слышите вы?
– Прежде уважайте самого себя, если хотите, чтобы вас уважали другие, – неожиданно раздался чей-то голос, заставивший вздрогнуть молодого графа, потому что эти слова произнес его старший брат, которому сообщили об этой досадной перебранке, – и главное – не оскорбляйте нашего союзника, нашего героя.
– Благодарю вас, государь, – сказал Бертран. – Ваша великодушная речь избавляет меня от этой печальной работы – наказывать наглецов. Но я говорю это не о вас, дон Тельо, надеюсь, вы уже поняли, что ошиблись.
– Я? Ошибся? Разве я не прав, сказав, что мы хотим дать бой? Разве не правда, государь, что мы идем на врага? – спросил дон Тельо.
– Идти на врага! Сейчас? – воскликнул Дюгеклен. – Но это невозможно!
– Нет, мой дорогой коннетабль, возможно, – возразил дон Энрике, – даже ясно, что уже на рассвете мы вступим в бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82