По праву рождения аббат должен был являться графом де Талейран-Перигором, но из-за несчастного случая в детстве отец лишил его возможности унаследовать титул и поместья и силой заставил стать священником. Тем не менее аббат не питал злобы к своему отцу, считая, что интересы семьи всегда должны стоять на первом месте.
Впоследствии Роджер не мог вспомнить, как провел оставшиеся часы бала. Некоторое время он повсюду искал месье де ла Тур д'Овернь, но не смог его найти и решил, что виконт, преисполненный печали, отправился домой. В положенное время их величества в окружении личных придворных, гвардии и трубачей проследовали к длинной веренице карет, которая должна была доставить их во дворец Тюильри. Вскоре после этого Атенаис с застывшей, напряженной улыбкой на лице, бледном как мел под слоем румян, попросила извинения и удалилась, но танцы и смех, казалось, будут продолжаться вечно. Наконец толпа начала редеть, но не могла разойтись быстро из-за затора на узкой улице. Роджер понимал, что пройдет по меньшей мере час, прежде чем удалятся все гости, и, чувствуя, что больше не в силах это выносить, поднялся к себе в комнату.
Когда он добрался до нее, летний рассвет уже начался, поэтому Роджер сразу же увидел маленькую фигурку, распростертую ничком на его кровати. Он сразу догадался, что, когда горничные Атенаис оставили ее перед сном, она пробралась в игровую комнату, а оттуда, через крышу, в его спальню. Опустившись на колени у кровати, Роджер заключил ее в объятия.
Атенаис была настолько убита горем, что первое время могла только рыдать на его груди и бормотать:
– О, Роже, что мне делать? Я не смогу этого перенести!
Постепенно приступы рыданий прекратились, и девушка с горечью промолвила:
– Почему, имея перед собой представителей половины знатных семей Франции, мой отец остановил выбор на этом отвратительном существе? Я бы постаралась сделать счастливым де ла Тур д'Овернь, могла смириться с де Порсеном или играть роль матери при юном де ла Рош-Эймоне. Но одна мысль об этом животном приводит меня в ужас. О, Роже, что же мне делать?
– А ты не можешь обратиться к королеве? – предложил Роджер. – Говорят, что она добрая женщина, а ты утверждаешь, что она тебя любит. Королеве удалось бы убедить твоего отца.
Атенаис покачала головой:
– Это бесполезно. Королева добра, но очень строга во всем, что касается долга. Весь мир знает, как она страдала, когда впервые прибыла ко двору красивой юной новобрачной. Король никогда не славился умением обращаться с женщинами, и прошло семь лет, прежде чем он смог себя заставить спать с ней . Все знали о ее унижении, но она терпела его с гордым спокойствием и ожидает, что другие будут вести себя так же, сталкиваясь с неприятностями. Королева не станет вмешиваться в семейные дела.
Роджер колебался меньше минуты.
– Тогда остается только одно, – заявил он. – Мы должны бежать вместе.
Атенаис уставилась на него:
– Бежать? Как? Куда мы можем бежать, Роже?
– В Англию, мой ангел.
– Но разве ты не говорил, что твой отец отказал тебе от дома?
– Это правда, – признал Роджер. – Но по крайней мере, там я не являюсь ничьим слугой. Моя мать нам поможет, а к тому времени отец также смилостивится.
– Ты в этом уверен? Я очень люблю тебя, Роже, но знаю, что была бы плохой женой для нищего.
– Я уверен, что все будет хорошо, – заявил он так твердо, как мог.
За прошедшие девять месяцев Роджер сто раз собирался попросить Атенаис бежать с ним, но всегда откладывал это, так как мало что мог ей обещать. Поэтому он и сейчас поколебался минуту, прежде чем предложить столь отчаянную меру. Роджер знал, что мать никогда не оставила бы его без поддержки, но у нее не было ни единого собственного пенни, и потому непреклонность отца будет означать для юноши крушение всех надежд: доход от самой лучшей должности, на какую он только может претендовать, никогда не обеспечит Атенаис уровень жизни, достойный дочери маркиза. Однако Роджер должен был спасти ее от де Келюса, и, так как побег казался единственным возможным выходом, он продолжал с большей уверенностью:
– Я сберег полтораста луидоров, на которые мы сможем прожить некоторое время в относительном комфорте. Твои драгоценности, которые ты получила в подарок, должны стоить целое состояние. Упаси меня Бог, чтобы я жил за твой счет, словно какой-нибудь бессовестный авантюрист, но они послужат якорем спасения, если мне не удастся быстро получить подходящее место. Впрочем, это не составит труда, учитывая опыт, который я приобрел на службе у твоего отца. Конечно, мы не будем богачами, но теперь я уверен в себе и клянусь, что смогу зарабатывать достаточно, чтобы обеспечить нам жизнь, подобающую дворянской семье.
Атенаис обняла его за шею:
– О, Роже, мой младший сын мельника, я не сомневаюсь, что со временем ты добьешься успеха, и согласна терпеливо этого ждать. Я ненавижу двор с его скучными церемониями и дурацким этикетом и с радостью покину его, если ты сможешь сделать так, чтобы мы не голодали.
– Отлично! – воскликнул Роджер, прижимая ее к себе. – Клянусь, любимая, ты не пожалеешь! Отец одумается – он не сможет поступить иначе, когда увидит тебя. А кроме того, мы построим свой дом, где будем счастливы. Рядом с тобой мне не страшны никакие препятствия.
– Я знаю, – рассмеялась Атенаис, повернув к нему заплаканное лицо. – Что до моих драгоценностей, то ты можешь ими распоряжаться, как считаешь нужным. А твой заработок будет уходить на еду, одежду, слуг… и детей, если они у нас появятся.
– Надеюсь, что появятся. Мне бы очень хотелось иметь дочь, похожую на тебя.
– О, но я должна сначала родить сына, Роже, с твоими голубыми глазами и красивыми, длинными, темными ресницами.
– У нас будут и сын, и дочь, дорогая, – даже несколько, если ты захочешь. Тебе бы хотелось иметь много детей?
– Да. И я бы воспитывала их дома, а не отдавала бы няне, как принято во Франции.
– Я бы тебе не позволил их отдать, – улыбнулся Роджер. – Какой смысл иметь детей, если ты не можешь играть с ними?
– И рассказывать им разные истории, – добавила Атенаис. – Я знаю так много прекрасных волшебных сказок.
– Наша история лучше любой сказки, и ты сможешь рассказывать ее нашим детям, моя принцесса.
– Боюсь, что жизнь в Англии поначалу покажется мне очень странной. Мы будем жить в Лондоне?
Роджер кивнул:
– Да, так как там мне скорее всего могут представиться благоприятные возможности. А с такой женой, как ты, я буду самым гордым человеком во всем городе.
– С женой! – шепотом повторила Атенаис. Внезапно она изо всех сил вцепилась ему в плечи. – Я совсем забыла! Ведь ты еретик, Роже, а я не могу выйти замуж за еретика.
Роджер также на время забыл об этом последнем зловещем барьере, созданном фанатизмом, нетерпимостью и суевериями, который все еще разделял их, возвышаясь над всеми прочими.
– Если бы ты вышла за меня, то стала бы англичанкой, – пробормотал он, потрясенный внезапным разрушением построенных ими воздушных замков. – А в Англии почти все протестанты.
– Только не проси меня отречься от моей веры! – воскликнула она. – Я не смогу этого сделать. Это подвергло бы опасности мою бессмертную душу.
Вся любовь Роджера к Атенаис, все острое нежелание покидать ее в теперешней отчаянной ситуации боролись в нем с унаследованной от предков доктриной Реформации, но даже эти чувства были недостаточно сильны, чтобы полностью одержать верх.
– Я бы отдал за тебя жизнь, – медленно сказал он, – но не знаю, смогу ли рискнуть спасением души.
– Тогда как мы можем пожениться? О, Роже, может, ты все-таки согласишься перейти в католичество?
– Я не могу этого обещать. Мне нужно время, чтобы подумать. Но погоди! Разве Папа не разрешает в особых случаях брак между католиками и протестантами? Если бы мы могли получить разрешение, то поженились бы в твоей церкви, но каждый продолжал бы придерживаться своей религии.
В глазах девушки вновь вспыхнула надежда.
– Это правда! Хотя такие разрешения дорого стоят, но моих драгоценностей должно хватить. А тебе придется только подписать обещание, что наши дети будут воспитываться в католической вере.
– Что? – воскликнул Роджер. – Обязывать неродившихся детей исповедовать веру, о которой они ничего не знают? Я еще могу ради любви подвергнуть опасности собственную душу, но как я могу рассчитывать на милосердие Божье, подписав подобное обязательство за тех, кто еще не в состоянии принимать решения?
– Но, Роже! – взмолилась девушка. – Дети, так или иначе, должны воспитываться в какой-то религии.
– Разумеется, и так как в большинстве случаев родители придерживаются одной и той же веры, вопросов о религии детей не возникает. Но если родители исповедуют разные религии, справедливо предоставить детям самим решать, какую из них выбрать, когда они достаточно подрастут.
Атенаис вздохнула:
– Роже, дорогой, я не богослов, чтобы вести подобные споры. Я знаю только простые факты. Святой отец не даст нам разрешения на брак, если мы не дадим торжественную клятву, что все наши дети будут окрещены в католической вере.
Роджер осторожно снял руки Атенаис со своей шеи.
– Судьба против нас, любовь моя, – мягко произнес он. – Даже ради тебя я не стану покупать разрешение такой ценой. Если хочешь, поедем в Англию и скажем всем, что мы поженились во Франции. Клянусь никогда тебя не покидать и всегда относиться к тебе, как к законной жене. Но если ты не согласна обвенчаться со мной по англиканскому обряду, большего я тебе не могу предложить.
– А я не могу сделать то, что предлагаешь ты, – ответила она. – Я бы состарилась преждевременно, постоянно чувствуя, что живу во грехе и что мои дети – бастарды. Никто из нас не был бы счастлив в таком положении.
Атенаис со стоном отвернулась и, зарывшись лицом в подушку, горько заплакала.
Пытаясь утешить девушку, Роджер одновременно искал способ спасти ее от брака с де Келюсом. Он пришел к выводу, что остается лишь один путь.
Наконец Атенаис села и промолвила, все еще всхлипывая:
– Я не могу порицать тебя, Роже. Я бы чувствовала то же самое, если бы ты попытался воспитывать наших детей, как еретиков. Мы мечтали о счастье, которому не суждено осуществиться. Но я не соглашусь выйти замуж за де Келюса. У меня есть путь к спасению, которого отец не сможет меня лишить. Я откажусь от мирской жизни и стану монахиней.
– Что? – в ужасе воскликнул Роджер.
– А почему бы и нет? Если бы я не испытала счастья твоих поцелуев, то могла бы выдержать ласки этого отвратительного человека. Но теперь это невозможно. Если он прикоснется ко мне, я воткну кинжал ему в сердце, так что для меня лучше уйти в монастырь.
– Ты не должна этого делать! – заявил Роджер – Ты так молода и прекрасна, что было бы грехом против самой природы отрезать твои золотистые волосы и запереть тебя в монастыре до конца дней. Кроме того, я придумал способ освободить тебя от ненавистного брака. Я вызову месье де Келюса на дуэль и убью его.
– Мой милый Роже, – вздохнула Атенаис. – Я не сомневаюсь в твоей смелости и знаю, что ты бы сделал это, будь такое возможно. Но ты забываешь о своем положении здесь, во Франции. Месье де Келюс никогда не примет твоего вызова. Ни один дворянин никогда не скрестит шпагу с тем, кого считает стоящим ниже себя.
От волнения Роджер и впрямь позабыл об этом, но он понял, что девушка права, и мог лишь сердито пробормотать:
– Я скорее соглашусь, чтобы меня колесовали, чем жить с мыслью о тебе в его объятиях или заживо погребенной в монастыре.
Некоторое время они молчали, но когда рассвело окончательно, лица их выражали полное истощение сил от переизбытка эмоций в течение прошедшей ночи. Атенаис заставила Роджера поклясться, что он не предпримет никаких опрометчивых действий, не посоветовавшись с ней, а Роджер в свою очередь потребовал у нее обещания, что она не будет помышлять об уходе в монастырь, пока они не встретятся и не переговорят снова.
При этом оба знали, что помолвка Атенаис с месье де Келюсом пока является простой формальностью. Он мог посылать ей цветы и подарки, а также наносить визиты, но они ни на минуту не останутся наедине.
Атенаис и Роджер вновь обнялись и поцеловались, потом девушка накинула плащ, и Роджер помог ей вылезти из окна и проводил через крышу в старую игровую комнату, где они поцеловались в последний раз и наконец расстались. Вернувшись в свою комнату, Роджер почувствовал себя смертельно усталым. Сбросив одежду, он свалился на кровать, положил голову на подушку, все еще влажную от слез Атенаис, и заснул тяжелым сном.
Вскоре после полудня Роджера разбудил слуга, пришедший сообщить о прибытии курьера со спешными донесениями из Соединенных провинций. Спустившись вниз и вскрыв конверт, Роджер узнал, что чья-то рука уже чиркнула спичкой с расчетом поджечь бочку с порохом.
Жозеф де Ренваль сообщал, что поскольку штатгальтер не осмеливался посетить Гаагу из страха за свою особу, это решила сделать его жена, красивая и отважная принцесса Оранская, намереваясь вдохнуть мужество в их тамошних сторонников. Она двинулась в путь несколько дней назад, но, добравшись до Схоонховена, была задержана солдатами провинции Голландия, подвергнута унизительному аресту на несколько часов и отправлена обратно в Гелдерланд. После этого принцесса потребовала, чтобы ее брат Фридрих Вильгельм II Прусский послал войска, дабы отомстить за оскорбление от ее имени.
Услышав новости, месье де Рошамбо был обрадован. Он сказал Роджеру, что не думает, чтобы король Пруссии выполнил требование сестры, так как его предшественник Фридрих Великий перед смертью ясно выразил позицию Пруссии в этом вопросе. Было известно, что, когда мистер Питт во время голландского кризиса в прошлом сентябре послал к нему лорда Корнуоллиса осведомиться о его намерениях, старый и больной монарх заявил, что союз между ним и Англией для сдерживания французских амбиций означал бы общеевропейскую войну, в которой Англии пришлось бы иметь дело с флотами Франции, Испании, Голландии и, возможно, России, а ему самому – с армиями Франции, России и Австрии, и что «хотя подобное уже имело место, в такую игру не следует играть слишком часто».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73