Насколько я знаю, бедняга все еще там. Что до меня, то я познакомилась с боцманом, который тайком взял меня на военный корабль. Офицеры, прознав об этом, привязали его к решетке и всыпали двести плетей, а меня высадили на берег. Потом один сводник продал сюда за сотню франков.
– Возможно, ты снова понравишься какому-нибудь мужчине и он выкупит тебя, – заметил де Рубек.
Она пожала плечами:
– Кто возьмет меня на содержание после пяти лет работы в борделе? Уверена, что умру там же, где родилась – в канаве. Но может быть, Бог устанет от королев, и Мария Антуанетта тоже окончит дни в канаве. А вообще-то я не жалуюсь. Мадам не более жадна и зла, чем другие хозяйки, а я утешаюсь обществом таких красивых господ, как вы. Вы, месье Этьен, выслушали мою историю, так давайте же потанцуем.
Когда они поднялись, Му-Му положила ладонь на руку Роджера и спросила:
– А вы не хотите потанцевать?
Атмосфера салона была душной, насыщенной запахом дешевых духов и куда менее приятными ароматами. Пальцы девушки были влажноватыми, но Роджеру не хотелось обижать ее, убирая руку. Тем не менее от танцев он отказался. Его вовсе не привлекало участие в вакханалии в центре зала. Он с омерзением представлял себе, как его будут целовать и тискать размалеванные шлюхи.
– Какие у тебя красивые глаза, Роже, – сказала Му-Му, внезапно перейдя на «ты». – Любая женщина не пожалела бы за них целого состояния.
Роджер смущенно усмехнулся:
– У вас самой очень красивые глаза.
– Merci, – улыбнулась Му-Му. – Я так рада, что ты выбрал меня. Большинство мужчин, которые сюда приходят, старые и противные, а девушке куда приятнее иметь дело с молодым человеком, вроде тебя. Скажи, ты любил много девушек? Хотя вряд ли – слишком молод.
Роджера избавил от ответа сутулый официант. Подойдя к их столу, он взял пустую бутылку и вопросительно посмотрел на Роджера:
– Encore, monsieur?
Му-Му кивнула, отвечая за него, и через несколько минут официант поставил на стол вторую бутылку, за которую пришлось платить Роджеру, так как де Рубек все еще танцевал.
Когда бутылку открыли, к ним подошла девочка лет двенадцати, наряженная Купидоном и с подносом, полным лакомств.
Роджер был. шокирован видом ребенка в подобном окружении, не по годам взрослым взглядом девочки, но Му-Му сразу же попросила:
– Пожалуйста, Роже, купи мне конфет.
Роджер повиновался и приобрел коробку конфет за чудовищную цену в пять франков, после чего девушка обняла его и поцеловала в щеку. Ее дыхание слегка пахло чесноком, но он заставил себя не отстраниться.
После короткой паузы девушка спросила:
– Тебе здесь не нравится, верно? Пойдем в мою комнату или, если хочешь, закажем salon prive , где мы сможем поужинать вдвоем.
– Нет… не сейчас, – запинаясь, ответил Роджер. – Подождем, пока вернется мой друг. – Он посмотрел на танцующих, но де Рубек и Фи-Фи уже покинули зал.
Му-Му также обратила внимание, что шевалье нет среди кружащейся и топающей толпы.
– Твой друг ушел наверх с Фи-Фи, – сказала она. – Пойдем, Роже, иначе мадам побьет меня за то, что я зря трачу время. Куда тебе хочется – ко мне в комнату или сначала поужинать?
Глава 8
ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ДРАГОЦЕННОСТЕЙ
Роджеру было не по себе. Му-Му казалась ему доброй девушкой, и он очень ее жалел. Меньше всего ему хотелось выказывать ей пренебрежение и навлекать гнев мадам, но он не чувствовал никакого желания заниматься с ней любовью. В ином окружении и не будучи так сильно накрашенной, она могла бы показаться симпатичной, но при близком рассмотрении ее светлые волосы выглядели жесткими и посекшимися, к тому же имели мышиный цвет у корней, где их еще не касалась краска. Руки были хотя и маленькими, но грубыми и с обломанными ногтями. Запах чеснока изо рта вызывал все более неприятное ощущение каждый раз, когда она склонялась к нему. Под глазами чернели тени, а щеки имели дряблый нездоровый вид. Благодаря приятным манерам, мягкому голосу и молодости, Му-Му не вызывала у Роджера отвращения, но по сравнению с Джорджиной выглядела как водяная курочка рядом с лебедем.
Роджер жалел, что не сослался на усталость и не пожелал вернуться в гостиницу, пока с ними был де Рубек, теперь же шевалье ушел с Фи-Фи и мог отсутствовать целый час, а у Роджера не хватало духу уйти одному. Стараясь отдалить неприятное решение, он сказал:
– Прежде чем уйти, надо допить вино.
Му-Му пожала плечами и наполнила его бокал:
– Как хочешь. Признаться, вино не слишком хорошее и от него может закружиться голова, так что я больше пить не буду. – Помолчав, она добавила: – Знаешь ли, Роже, ты бы все же решил, будешь ли ужинать, чтобы я сделала заказ.
На языке у Роджера вертелся ответ «да», так как ужин позволил бы ему выиграть время, но он сообразил, что пища окажется непосильным бременем для его кошелька. Коль скоро коробка конфет стоила пять франков, то ужин мог бы обойтись ему в пару луидоров.
– Нет, – ответил Роджер. – Спасибо, я не голоден. Предпочел бы подняться к вам в комнату.
Сделав выбор, он почувствовал себя лучше и решил в полной мере насладиться вином, которое хотя и было излишне сладким и некрепким, не казалось ему невкусным. Но едва Роджер поставил на стол бокал, девушка поднялась, и он инстинктивно встал вместе с ней.
Обойдя стороной танцующих, они вышли в коридор, и Му-Му повела Роджера наверх. Салон не отличался изысканностью, но жилая часть дома выглядела и вовсе скверно. Лестница на третий этаж не была покрыта ковром, и каждый последующий из трех пролетов был более узким и шатким, чем предыдущий. При свете, пробивавшемся из-под дверей, Роджер видел, что туфли девушки поношенные и стоптанные, а внизу стенных панелей чернеют крысиные норы.
Наконец они остановились на темной и узкой площадке. Пока Роджер переводил дыхание, Му-Му открыла дверь, нашла трутницу, зажгла две свечи и бросила через плечо:
– Входи, cheri.
Войдя, Роджер увидел чердачную комнату, где царили грязь и беспорядок. Свечи стояли на маленьком туалетном столике у низкого окна; отблески пламени падали на баночки с румянами, заячьи лапки и грязные платки. Простыни на диване были смяты, а в углу стоял наполненный до половины ночной горшок. Комната казалась большей, чем была в действительности, благодаря зеркалу во всю стену, но спертый воздух вкупе с прочими «достоинствами» делали ее полной противоположностью месту, где хотелось бы заниматься любовью.
– Прости, что здесь так неопрятно, – сказала Му-Му, заметив отвращение на лице Роджера. – Мне приходится делить комнату с другой женщиной, а она настоящая шлюха, но я вскоре заставлю тебя обо всем забыть.
Она расстегнула единственный крючок на корсаже, и полосатое бело-голубое платье скользнуло на пол, оставив ее полностью обнаженной.
На бедре Му-Му красовался синяк, а на животе багровел шрам. Она протянула к Роджеру руки, но теперь он твердо знал, что не сможет пройти через это. Все в нем кипело от отвращения при одной мысли о прикосновении к ней.
Быстро отвернувшись, Роджер вытащил кошелек, извлек из него гинею, бросил ее на кровать, открыл дверь и выбежал из комнаты.
Он едва успел добежать до лестницы, как Му-Му выскочила на площадку следом за ним.
– Вернись! – закричала она. – Чего ты боишься? Как ты смеешь так со мной обращаться? Се n'est pas gentil!
Так как Роджер не обернулся, девушка пронзительно завизжала:
– A moi! A moi! В доме шпион! Задержите его! Заприте дверь!
Роджер бросился вниз по шатким ступенькам, словно за ним гнались все дьяволы ада. К тому времени, когда он достиг следующей площадки, повсюду стали открываться двери, высовывали головы желающие узнать, что происходит. Крики My-My, перемежаемые грязной руганью, всполошили весь дом. Двери салона распахнулись, и оттуда вышла Вдова Скарон в сопровождении нескольких девиц и клиентов.
Роджер попытался проскочить мимо нее, но она ухватила его за руку и с удивительной для женщины силой потащила к себе, крича в ухо ругательства.
– Пустите, черт бы вас побрал! – завопил Роджер. С трудом вырвавшись, он бросился к последнему пролету.
– Задиг! – закричала мадам. – En garde! He позволяй ему уйти, пока он не заплатит! Луидор, не меньше! Слышишь?
Роджер увидел огромного негра, стоящего в холле. У него мелькнула мысль выхватить шпагу и пробить себе путь на улицу, но он быстро понял, что в столь ограниченном пространстве ему не удастся ею воспользоваться. Задиг слегка пригнулся, держа наготове дубинку, и Роджер осознал, что если он не хочет, чтобы ему размозжили голову, то придется заплатить. Снова вытащив кошелек, он отсчитал восемь крон и сунул их в руку негру.
– Одну для меня, месье, – потребовал Задиг, ухмыляясь во весь рот.
Роджер поспешно уплатил дань, и негр отпер дверь.
На улице Роджер с неописуемым облегчением вдохнул свежий воздух, но он, как оказалось, еще не испытал всех «прелестей» своего похода по злачным местам. Му-Му, которую он считал более порядочной и добросердечной, чем ее компаньонки, поджидала его у чердачного окна. Как только Роджер появился на улице, она со злорадным хохотом вылила ему на голову содержимое ночного горшка.
Основной поток пролился в паре футов от Роджера, забрызгав его, однако, с головы до ног. В довершение всех бед, пробежав сотню ярдов до ближайшего поворота, он запнулся о шпагу, не удержался на ногах и полетел прямиком в канаву.
Поднявшись с громким проклятием, Роджер двинулся дальше, замедлив шаг, но ночные злоключения на этом не кончились. Миновав две короткие улицы, которые, как полагал Роджер, должны были привести его к арсеналу, он обнаружил, что безнадежно заблудился и не имеет ни малейшего представления, как вернуться в «Три лилии».
В те времена городские власти еще не брали на себя ответственность за освещение улиц и уборку мусора. Единственными источниками света служили тусклые фонари у перекрестков или над портиками богатых домов, причем последние, как правило, гасли, когда обитатели упомянутых домов ложились спать. Длинные каньоны полной темноты разделяли маленькие лужицы желтого света, так что ночному прохожему приходилось едва ли не ощупью пробираться от одной из них к другой по лишенным тротуаров улицам, зачастую настолько узким, что по ним с трудом проезжал экипаж, и захламленным мусором, который выбрасывали из домов в канавы.
Не многие честные горожане рисковали выходить по ночам без крайней нужды, и Роджер понимал, что мог встретить только пьяниц или воров, спрашивать у которых дорогу весьма рискованно.
Прохладный ночной воздух сперва освежил его после духоты борделя, но вскоре он почувствовал себя странно и понял, что слегка опьянел, выпив почти целую бутылку скверного шампанского.
Хотя Роджер вышел из гостиницы с де Рубеком уже затемно, он решил, что если доберется до набережной, то сможет найти обратную дорогу. Спустившись к морю, Роджер свернул, как ему казалось, в нужном направлении, но вскоре услышал звуки скрипок и обнаружил, что снова оказался возле дома Вдовы Скарон. Обойдя его стороной, он продолжал придерживаться прежнего направления, однако посещение игорного дома месье Трико перед походом в бордель дезориентировало его, поэтому он двигался не к гостинице, а от нее.
Причалы и набережные Гавра были столь длинными и многочисленными, что Роджеру понадобилось минут двадцать, прежде чем он начал подозревать, что идет не туда. Тут и там он слышал шаги, видел темные силуэты, на мгновение возникающие из тени, но никто не пытался на него напасть, так как в темноте длинная шпага придавала ему весьма воинственный облик. Поняв, что самостоятельно ему дороги не найти, Роджер нарочито грубым голосом окликнул нескольких матросов, с опозданием возвращавшихся на корабль. К счастью, они были хотя и навеселе, но в дружелюбном настроении и охотно объяснили, как ему добраться до гавани Вобан.
Луна, поднявшаяся над мачтами судов, позволила Роджеру счастливо избежать рытвин и куч зловонного мусора, которыми изобиловали набережные. Наконец протрезвевший, но усталый и все еще кипящий гневом после ночных злоключений, Роджер увидел вывеску «Трех лилий». Он остановился у двери и, услышав шаги, понял, что кто-то идет следом за ним. В приближающейся долговязой фигуре Роджер с новым приливом гнева узнал де Рубека – виновника всех его неприятностей.
Вскоре шевалье также заметил Роджера, и его слова не оставили сомнений в том, что он пребывает в столь же дурном расположении духа.
– Так это вы, мой петушок без шпор, – ядовито заметил де Рубек. – А я-то думал, что за отсутствием матушки, которая укладывает вас в кроватку, вы решили провести ночь в монастыре.
– Что, черт возьми, вы имеете в виду? – осведомился Роджер, густо покраснев, так как прекрасно понимал, к чему клонит шевалье.
– Вы отлично знаете, что, – ответил де Рубек. – Хорошо же вы отплатили за мое участие! Оскорбили бедную девушку и подняли шум в приличном доме, где я вас представил как своего друга. Да вы меня публично опозорили!
– Если вы считаете шлюх и воров публикой, достойной внимания, то мне вас жаль, – огрызнулся Роджер.
– У вас хватает наглости сомневаться в тех, с кем я поддерживаю компанию?
– Да, если это потаскухи и развратники. Стоит ли винить меня, если я, будучи не в состоянии выносить общество подобного сброда, предпочел покинуть его? – Роджер говорил мешая французские и английские слова, но гнев делал его речь достаточно понятной.
– Это ваше право, мой маленький монашек, – последовал быстрый ответ. – Но ни один дворянин не станет отнимать у девушки время и заставлять друга платить за блюдо, которое он оставил нетронутым.
– Я не делал ничего подобного. Я дал девушке гинею, прежде чем вышел из ее комнаты, а эта старая сука мадам заставила меня выложить еще целый луидор, прежде чем выпустила меня из дома.
– Трудно в это поверить, так как меня, старого клиента, заставили уплатить за вас.
– Вы называете меня лжецом?
– А что, если так? Вы всего лишь синица, наряженная в павлиньи перья, у которой кишка тонка лечь с женщиной, не то что сражаться с мужчиной.
– Я не потерплю, чтобы меня называли лжецом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73