Дело было вечером, а он с восьми утра трудился над своим последним фильмом. Сейчас, когда операторы прятали свое оборудование до завтрашнего дня, электрики расставляли на площадке напольное освещение для завтрашней съемки, а актеры покидали свои передвижные гримуборные и кивком желали ему доброй ночи, Айтел чувствовал легкую меланхолию, которая всегда нападала на него, когда кончалась работа и огромный павильон звукозаписи начинал закрываться, – казалось, он испытывал то же, что в детстве, когда зимним днем бежал домой из школы и безрадостный ветер гнал его по дороге, чтобы он до наступления темноты попал домой. Один из ассистентов Айтела держал у его локтя аспидную доску, на которой лежала какая-то отпечатанная заявка для подписи, а костюмер с расстояния в ярд манил его, выражая досаду своим притопываньем, точно уже не одну неделю не мог заполучить Айтела для разговора. На самом-то деле они пять минут совещались за обедом, но костюмер был человек переменчивого настроения, и то, что они решили, надо было сейчас, очевидно, перерешать.
– Нет, уже все, все, – крикнул ему Айтел, – договорим утром.
И широким жестом обведя и съемочную площадку, и оборудование, и раковину со звукозаписывающей аппаратурой, и тех, кто еще не ушел из группы, он оставил без внимания десяток решений, которые следовало принять, похлопал другого своего ассистента по спине и через звуконепроницаемую дверь вышел на студийную улицу. Студийные чиновники передвигались в своих открытых «кадиллаках» со скоростью десять миль в час, стенографы и секретарши выходили из широкого мраморного портала административного здания, и по другому проходу из другого павильона вывалилась ватага матросов-индийцев и пиратов в еще различимом в сумерках гриме и, громко ругаясь, покатилась к нему – их яркие лохмотья скоро будут сброшены на студийном складе. Человек десять поздоровались с ним. Айтел отреагировал на их приветствия словно политический деятель – одному кивнул, другому улыбнулся, обратив внимание на то, какими неяркими и поблекшими выглядели их окровавленные повязки, и красные рубашки, и широкие штаны в кинематографичных пятнах.
Придя в свой кабинет в одном из бунгало, отведенных для режиссеров, он велел секретарше соединить его с Колли Муншином, затем налил себе выпить и стал бриться.
Он еще не успел добриться, когда его соединили с Муншином.
– Как сегодня прошел день, любовь моя? – спросил своим писклявым голоском продюсер.
– По-моему, все получилось как надо, – сказал Айтел. – И мы не вышли из графика.
– Я завтра приду на площадку. Сегодня видел Г.Т. и сказал ему, что картина будет хорошая.
– Все это понимают, Колли.
– Знаю, знаю, крошка. Но она должна получиться хорошей.
– Все картины должны быть хорошими, – раздраженно произнес Айтел. Разговаривая, он продолжал бриться свободной рукой. – Послушай, Колли, – сказал он уже другим тоном, – я позвонил в обеденное время Илене и сказал, что ты хочешь сегодня вечером посовещаться со мной по сюжету. Не думаю, что она станет тебе звонить, но если позвонит, заблокируешь?
Он почувствовал, что Муншин колеблется. Айтел уже в третий раз за месяц просил об одолжении.
– Чарли, я сделаю все, что ты хочешь, – медленно произнес Муншин, – но не забудь, что завтра тоже важный день.
– Перестань меня воспитывать, – резко сказал Айтел. – Почему, ты думаешь, я куда-то иду сегодня вечером?
Муншин вздохнул.
– Мое почтение дамочке.
К тому времени когда Айтел дошел до стоянки, отведенной для начальства, и сел в машину, уже стало совсем темно. Он поманеврировал по запруженным улицам, окружавшим студию, и затем помчался по одному из широких бульваров, ведущих к океану. Лулу ждет его в своем пляжном домике и досадует, что он задерживается.
Их связь длилась уже полгода, и они встречались иногда даже раз в неделю. Самой большой проблемой было найти место для встреч. Дом Лулу в одном из пригородов столицы оказался неприемлемым – туда в любое время могли зайти друзья выпить, – и Айтел с Лулу вынуждены были остановить свой выбор на пляжном домике. Поскольку стояла зима и шли дожди, большинство киноколонии, жившее на берегу, перебралось в город. Таким образом дом оказался более или менее уединенным, однако кто-то знакомый вполне мог увидеть, как Айтел туда входит, поэтому он оставлял машину вдали от дома и подходил к нему пешком. Через месяц придет весна, и им надо будет устраивать другое место для встреч.
По пути Айтел думал о фильме, который он снимал. Это была четвертая картина, которую он ставил после «Святых и любящих», и в ней не было ничего примечательного. Комедия об одной случайно поженившейся паре – почти весь фильм построен на клише, но ему дан большой бюджет, самый большой в сравнении с остальными фильмами, которые снимал Айтел после возвращения в киностолицу, при этом две самых крупных звезды киностудии «Сьюприм» играли в нем. Карьера Айтела в известной мере зависела от этой комедии, так как частичный успех «Святых и любящих» и весьма средний доход, который принесли три другие его картины, не повредили ему, но и не помогли. Учитывая ситуацию, на него оказывалось изрядное давление. И вот сейчас, по дороге к домику Лулу, Айтел размышлял о том, с чем ему предстоит иметь дело в ближайшие несколько дней – его тревожила враждебность, разгоравшаяся между звездой женского пола и молодой актрисой, которая хорошо показала себя, даже слишком хорошо, так что могла заслонить звезду; он думал о том, что в конце недели придется поработать с автором над диалогом решающей сцены – она была недостаточно смешной, а кроме того, Айтел с тупым страхом все время пытался понять, не слишком ли быстрый или не слишком замедленный взят темп. На этот вопрос ни один человек не способен ответить до монтажа, но если инстинкт подведет его, останется лишь надеяться, что удастся подлатать картину. Айтел вздохнул. Он уже подходит к домику, а так и не избавился от проблем дневной работы.
Лулу с нетерпением ждала его.
– Я уж думала, ты никогда сюда не доберешься, – сказала она.
– У меня был ужасный день, – сказал Айтел. – Ты и представить себе не можешь, как я ждал этого момента.
Лулу отреагировала на это не так, как он ожидал.
– Чарли, – сказала она, – ты очень рассердишься, если мы пропустим сегодняшний вечер? Я немного расстроена.
Он сдержал обиду. Ему стоило немалого труда вырвать эти несколько часов, и она должна бы понимать это. Тем не менее он лишь улыбнулся.
– Мы поступим как ты хочешь, – сказал Айтел.
– Чарли, ты же знаешь, я испытываю к тебе большое влечение. Господи, ты у меня единственный мужчина помимо Тони, и не мне говорить тебе, что это значит.
Айтел снова нежно ей улыбнулся. Он слышал, что у нее еще два романа, но ведь кто ее знает.
А Лулу принялась ходить по гостиной, выбирая дорогу среди мебели, которой был заставлен пляжный домик.
– Мне нужно с тобой посоветоваться, – внезапно произнесла она. – Чарли, я попала в критическую ситуацию.
– Критическую? – Айтел насторожился. Лулу что, собирается предъявить требования?
– Беда с Тони. – И Лулу тихонько заплакала. – Так бы и убила его, – добавила она.
– Что же произошло?
– Мой пресс-агент Монрони только что полчаса висел на телефоне. Он говорит, что мне надо сделать заявление для газет, но не знает, что я должна сказать. И я, Чарли, тоже не знаю, а заявление надо сделать через десять минут.
– Но в чем дело-то?
– Тони избил официантку в ресторане в Питсбурге.
Айтел прищелкнул языком.
– Это худо.
– Это ужасно, – сказала Лулу. – Я так и знала, что Тони попадет в беду во время своего турне. И зачем только студия отправляет его с индивидуальными выступлениями? Его надо держать в клетке. Монрони говорит, что он два дня не просыхал.
– Ну и что, по-твоему, ты должна делать?
– Я не знаю. Если я сделаю неверный шаг, это может положить конец моей карьере.
– Скорей всего это прикончит Тони.
Она отрицательно покачала головой.
– При том, какой он везучий, – нет. Его появление – самое крупное событие в городе. Студия должна спасти его, а я не потяну. – И в ярости воскликнула: – Ну почему Тони такое вытворяет?
– Ты не думаешь, что тебе стоит связаться с «Сьюприм»?
– Нет, – сказала она. – Чарли, ты не хочешь подумать. Неужели ты не понимаешь, что защищать они будут Тони. Они даже не попытались позвонить мне. Вот тебе доказательство. Они распространят историю о том, что это я довела до такого состояния Тони, потому что я плохая жена.
– «Сьюприм» не может позволить себе пожертвовать тобой, – сказал Айтел.
– Ни черта подобного. По рейтингу Биммлера Тони стоит выше, чем я.
– Это дело временное.
– Чарли, перестань читать мне проповедь, – взвизгнула Лулу.
– Не кричи на меня, Лулу.
Усилием воли она заставила себя успокоиться.
– Извини, – пробормотала она.
– Так что же говорит Монрони?
Лулу поставила на стол свой стакан.
– Он идиот. Я рассчитаю его, когда все это будет позади. Он считает, что я должна сделать заявление и сказать, что не желаю иметь ничего общего с Тони, и что он грубое животное, и что я знаю, как досталось той официантке, и так далее и тому подобное.
– Публике это не понравится, – сказал Айтел.
– Конечно, не понравится. Но Монрони говорит, это лучшее, что я могу сделать. По его теории я должна пойти в атаку, прежде чем «Сьюприм» пойдет в атаку на меня. – Она широко раскинула руки. – Чарли, я не в состоянии думать как надо.
– Лулу, девочка, разреши наполнить тебе стакан, – сказал Айтел. – Все не так худо, как ты думаешь.
– Я так взвинчена, Чарли. Пожалуйста, помоги.
Он кивнул.
– Я не специалист по связям с общественностью, но кое-чему я научился. – Айтел улыбнулся. – Сразу скажу, что было бы ошибкой пытаться выступить против «Сьюприм». У студии слишком сильные специалисты в этой области – тебе с ними не справиться.
– Я это знаю, – в отчаянии воскликнула она.
– Но тебе не надо и сражаться с ними. Надо использовать их силу. – Айтел многозначительно помолчал. – Студия не захочет потерять тебя, если не будет к этому вынуждена. Если ты им поможешь, «Сьюприм» будет счастлива спасти Тони и тебя.
– Чарли, уточни.
– Ну, ты же знаешь: люди любят признания, – сказал Айтел. – Я бы посоветовал принять на себя всю вину. Только сделать это надо таким образом, чтобы все сочувствовали тебе.
– По-моему, я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала Лулу. – Но сумеет ли Монрони на этом сыграть?
– Есть у тебя пишущая машинка? – спросил Айтел. – Я за пять минут все тебе сооружу.
Она посадила его за стол в своем кабинетике, он закурил сигарету, глотнул из своего стакана и начал писать:
Застав наконец сегодня дома мисс Майерс, которая развлекала детей из Общества доброго вспомоществования детям из бедных семей, мы услышали от нее: «Во всем случившемся виновата я. Я ужасно сочувствую этой бедной официантке, и я знаю, что Тони переживает это еще больше меня. Но эмоциональные и психологические сложности характера Тони, побудившие его поступить так, порождены мной. В глубине души Тони прекрасный человек, но я не сумела дать ему ту бескорыстную любовь, какая ему нужна, хотя по-своему, по-детски, я очень люблю его. Быть может, после этой беды, за которую я в ответе в большей мере, чем Тони, я повзрослею и стану скромнее, чего я давно добиваюсь. Я сейчас вылетаю в Питсбург, чтобы быть с Тони, и надеюсь, что из всей этой истории получится что-то хорошее – для Тони даже в большей мере, чем для меня».
– Чарли, ты великий человек, – сказала Лулу и снова обняла его. – Я сейчас же позвоню Монрони. – Уже держа трубку в руке, вдруг помедлила. – А как же быть с Обществом доброго вспомоществования? – спросила она.
– Я хорошо знаю Густафсона. Это одно из благотворительных заведений, которыми он управляет. Пошли ему чек на пятьсот долларов, и никаких неприятностей с этой стороны не будет. Он даже сделает собственное заявление: «Одна из самых добросердечных актрис в городе…» – Айтел осклабился. – Только вели Монрони сразу же ему позвонить. И раз уж ты будешь говорить с Монрони, попроси его заказать билет на самолет.
Покончив с телефонными звонками, Лулу вернулась в комнату и села к Айтелу на колени.
– Мне надо быть в аэропорту не раньше чем через два часа, – сказала она, – но я должна позвонить горничной, чтобы она упаковала сумку и встретила меня там.
– Это может подождать.
– Ох, Чарли, ты настоящий мужчина, – сказала Лулу. – По мнению Монрони, это такая удачная мысль, что он даже попытался сказать мне, будто писал что-то в этом роде. Он пошлет копию в «Сьюприм», как только телеграф передаст текст.
– Если газеты это подхватят, а я уверен, что подхватят, – сказал Айтел, – ты будешь в центре внимания по крайней мере неделю.
– Я никогда не сумею тебя отблагодарить. Почему я знала, что именно ты сможешь решить эту задачу? – с жаром сказала она.
– Потому что мы старые жулики, – улыбнулся он.
– Чарли, давай займемся любовью, – предложила Лулу. – Ты сейчас такой аппетитный – так бы тебя и съела.
Они провели приятные четверть часа, а когда исчерпали все силы, Лулу трижды быстро поцеловала его в плешинку.
– Ты самый молодой из всех, кого я знаю, – сказала она.
А он чувствовал себя так хорошо. В комнате было тепло, и тепло было возле ее тела – напряжение дневного труда прошло. Он нежно обнял Лулу и улыбнулся, когда она замяукала, как котенок. «Пусть отдохнет, – подумал он, – ближайшие десять дней ей придется покрутиться».
Лулу шевельнулась в его объятиях, и ему стало жаль ее. Теперь мозг ее снова заработал.
– Чарли, – медленно произнесла она, – есть еще одна беда.
– Только одна? – мягко спросил он.
– Ну, ты же знаешь: я собиралась развестись с Тони, а теперь не смогу. По крайней мере год.
– Ты действительно собиралась развестись с ним так скоро?
– Не знаю. Право, не знаю. Возможно, я люблю его.
– Возможно.
– Мне просто неприятно то, как он меня использовал. Мне никогда не следовало отпускать тебя.
– Нам предначертано быть друзьями, – сказал Айтел. – Так оно лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55