– Чарли, ты же знаешь, как знаю и я, что она просто девчонка, которая отиралась тут.
– Это неправда. Этим не все сказано. – Айтела покоробило то, как спокойно он это произнес. «Если бы я любил ее, я с ним сейчас не так бы говорил», – подумал он.
– С Иленой можно сделать что угодно, – чуть ли не мечтательно произнес Фэй. – Она из тех, кого можно втоптать в грязь. – Он уставился в пространство. – При условии, что ты верховодишь. Этой девчонкой надо верховодить, Чарли. Вот она какая.
Айтел сделал еще одну попытку.
– В определенном смысле она самая честная женщина из всех, кого я знал. Господи, родители воспитывали ее с помощью мясницкого ножа.
– Абсолютно точно, – сказал Фэй. – Знаешь, почему ты с ней не расстаешься?
– Почему?
– Потому что ты боишься, Чарли. Могу поклясться, что ты был ей верен.
– Был.
– А ведь ты обычно говорил, что верность – это насилие над человеческими инстинктами.
– Возможно, я все еще так считаю.
– Ты действительно боишься. Ты даже боишься взять одну из моих девочек.
– Девочки по вызову никогда меня не интересовали, – сказал Айтел.
– Что ты пытаешься мне сказать? Что все дело во вкусе?
Слушая Фэя, Айтел снова почувствовал что-то вроде той ярости, какая владела им в первые недели пребывания в Дезер-д'Ор, когда он понял, что женщины, каких он в свое время знал, никогда больше не затеют с ним романа, – во всяком случае, женщины амбициозные, или молодые, или те, которых он мог бы возжелать; для него остались лишь жены ?migr?s, да второсортные девочки по вызову, да настоящие проститутки, так низко стоящие на общественной лестнице Дезер-д'Ор, что он все еще будет казаться им важной фигурой.
Или Фэй прав? И он боится даже таких женщин? Раздумывая над этим, Айтел почувствовал промелькнувшее презрение к Илене. И вместо ответа спросил:
– Если ты такого низкого мнения о моей девочке, почему же она интересует тебя?
– Я этого пока еще не понял. Должно быть, во мне говорит животное. – Фэй зевнул и поднялся. – Окажи себе услугу, – сказал он, прежде чем уйти, – спроси Илену, занималась ли она когда-нибудь этим за деньги.
Айтел взволновался.
– Тебе что-то известно? – спросил он.
– Я ничего не знаю, Чарли. Просто у меня на это дело нюх. – И Фэй не спеша вышел из дома.
Айтелу не удалось поговорить с Иленой до следующего дня. Она уже спала, когда он лег в постель, и встала раньше его утром. От Муншина никакого звонка, и Айтел попытался работать, но его не покидало желание обладать Иленой. Среди дня они провели зажигательные полчаса; он знал, что они были вдвойне зажигательные для Илены, поскольку его желание обладать ею, казалось, возникло столь внезапно. После этого он подумал, что можно задать ей тот вопрос: брала ли она когда-нибудь за это деньги.
– Ну, в общем-то никогда, – сказала она, – только вот один раз.
– Один раз? – переспросил он. – Как же это произошло?
– То было нехорошее время, – пустилась в воспоминания Илена.
– Как все-таки это случилось? – спросил он, чувствуя разрастающийся в груди холод.
– Ну, словом, был там один мужчина, и ему захотелось, я отказала, а он предложил деньги, двадцать долларов.
– И как же ты поступила? – спросил Айтел.
– Взяла их. После этого мужчина показался мне волнующим.
– Ты грязная девчонка, – сказал Айтел.
Глаза у Илены вспыхнули.
– Ну, ты же знаешь, какая я, – сказала она. – Ты ведь тоже такой.
– Да. – Самое скверное, что подобные истории до такой степени возбуждают его.
– Я с удовольствием потратила эти двадцать долларов, – добавила Илена.
– И тебя это не смущало?
– Нет.
– Все-таки смущало, – настаивал Айтел.
– Ну, на следующий вечер у меня была истерика, но в любом случае такая уж я испорченная. – Лицо ее на миг стало чужим. – Чарли, не будем об этом говорить. В шестнадцать лет меня беспокоило, не стану ли я проституткой. – И, рассмеявшись, словно стремясь прогнать смехом все воспоминания, она села к нему на колени. – Помнишь, мы с тобой говорили про двух девчонок? – Айтел кивнул. – Ну, может, как-нибудь найдем девочку. Правда, нужна девчонка подходящая. Такая, чтоб я не взревновала. – Илена рассмеялась над собой. – Правда, ужасно говорить о таком и заранее планировать?
Он прижал ее к себе, чувствуя, о сколь многом он никогда не сможет ей рассказать: о возбуждении при воспоминании о том, как он проводил время с двумя женщинами, об острой боли от сознания, что она продала себя за двадцать долларов, и при всем этом о беспокойстве, беспокойстве за Илену, чуть не вызвавшем у него слезы. Что будет, если он не позаботится о ней?
Немного позже они решили пойти поплавать. Сидя за коктейлем, он вспомнил, что от Колли по-прежнему ни слуху ни духу. Так легко поверить чему угодно: они могут никогда больше не увидеть Колли или же увидеть его сегодня вечером. Айтел между делом подбросил в воздух монетку, и она упала решкой вверх. «Больше я его не увижу», – сказал он себе, и эта мысль была неприятна. Неужели он решил зависеть от Колли?
Что сказать о предрассудках? Монетка оказалась не права, и Муншин в тот вечер пришел к ним. Илене пришлось высидеть не один час, прежде чем отправиться спать, и за это время ни слова не было сказано о сценариях. Когда она наконец ушла, Муншин впал в задумчивость.
– У нас фантастическая профессия, – сказал он.
У Айтела не было терпения это слушать.
– Как поживает главный монах? – спросил он.
Муншин улыбнулся.
– Чарли, я надеюсь, наше маленькое совещание в тот вечер было продуктивным.
– У меня появилась идея-другая.
– А я все еще без ума от этой перспективы, – сказал Муншин. – Такого энтузиазма я уже несколько лет не испытывал. – Колли часто говорил подобное: он пускал это в ход, чтобы сменить тему. – Я сказал себе прошлой ночью: «Ну чего ты тут пытаешься выиграть? Настоящая игра в Дезер-д'Ор, с Айтелом».
– А где же тут игра? – сказал Айтел. – Когда мы в прошлый раз говорили, мне казалось, ты считал сюжет верняком.
– Чарли, не будем договариваться, точно мы стоим на разных полюсах. Мы с тобой оба слишком для этого умны. Твой сюжет, даже с моим предложением, – вещь гадательная. Игра от начала и до конца.
Айтел устроил маленький спектакль, принявшись готовить коктейли.
– В таком случае нам, может быть, стоит вообще отказаться от этой затеи, – сказал он.
– Прекрати заниматься спаррингом, Чарли. – Муншин пожевал верхнюю губу с удовольствием толстого мальчишки. – Я об этом немало думал. Дружище, если хочешь работать один, я дарю тебе свою идею и надеюсь, это поможет тебе получить кучу денег за сценарий, когда ты станешь его продавать.
Айтел состроил скучающую мину.
– Ты прекрасно знаешь, Колли, что никто в нашем деле и близко ко мне не подойдет.
– Тебе надо лишь оправдаться перед правительством.
– Только и всего. У меня есть гордость, Колли.
– Тогда тебе придется работать со мной.
– Наверно, есть и другие возможности.
– Кого ты обманываешь? Если захочешь снимать в Европе, тебе понадобится паспорт.
Муншин вдруг просиял. Он придумал кое-что получше, сказал Муншин. Айтел напишет сценарий, а он его отредактирует, и когда все будет готово – сможет Айтел закончить за двенадцать недель? – Колли вручит это Теппису как собственный сценарий. Он может не напоминать Айтелу, добавил Колли, сколько стоит оригинал Муншина.
– Ты сможешь за это получить где-то между семидесятью пятью и ста тысячами, – сказал Айтел.
– Чарли, стоит ли говорить сейчас о деньгах?
– Я хочу знать, как мы их поделим.
Муншин поджал губы.
– Чарли, не в твоем стиле вести такие разговоры.
– Возможно, это и не в моем стиле, но я хочу десять тысяч аванса, и я хочу, чтобы потом три четверти пошли мне, а четверть тебе.
– Чарли, я поражен, – сказал Муншин. – Я тебя не понимаю.
– Постарайся понять.
– Это ты постарайся. Что мне в этом деле, кроме волнений? Если Теппис обнаружит, что я работаю с тобой, он мне голову снесет. Ты считаешь, я могу пойти на такой риск за какие-то жалкие несколько долларов?
– Плюс престиж – имя Муншина будет стоять на сценарии.
– Это того не стоит. – Муншин покачал головой. – Нет, Чарли, нет. Я вижу все иначе. Поскольку ты нуждаешься в деньгах, я дам тебе за сценарий две с половиной тысячи, а три четверти потом – мне.
– Колли, Колли, Колли…
– Мы также забудем о займе, который я тебе дал.
– Не думай, будто я не знаю, почему ты мне его дал.
Они препирались еще целый час, прежде чем в принципе договорились о соглашении. Потом – Муншин пояснил, что ему надо будет обсудить это со своим адвокатом, – они могут составить договор или не составлять его, а также решат, как лучше выплатить деньги Айтелу, учитывая подоходный налог. Но все это детали – они ведь могут доверять друг другу.
«Идеальный договор», – подумал Айтел. Колли получит деньги, а у него будут фотокопии написанного от руки сценария. Он добился лучших условий, на какие мог рассчитывать. Колли даст ему четыре тысячи долларов за написание сценария – две тысячи сейчас и две тысячи по окончании работы. Если сценарий не удастся продать, он останется собственностью Муншина, а если удастся, Колли возьмет две трети от продажной цены. Права на дополнительное вознаграждение будут принадлежать Колли, но он обеспечит определенный процент Айтелу. Словом, все очень просто. Айтел работает, Колли получает деньги. За это Колли, если Айтел станет сотрудничать с Комиссией по антиамериканской деятельности, постарается, чтобы его назначили режиссером картины. Они могут даже поделить авторство.
«Итак, – уныло подумал Айтел, – я теперь стал одним из пеонов, которых Колли держит под замком в яме». Он был в ярости. Колли разбирался в людях: все его пеоны были люди честные – он никогда не стал бы заключать подобное соглашение с человеком, которому не доверяет.
– После всех этих лет я по-прежнему честный, – с горечью произнес Айтел, получая от Колли двадцать стодолларовых бумажек.
Сделка состоялась. Айтел почувствовал, как у него горит рука.
Однако он ошибался, если думал, что они все утрясли на этот вечер, – ему предстояло узнать, что все только начинается. Колли пустился в долгий рассказ о том, как он встретил в казино Лулу.
– Она была с тем мужчиной. Твоим приятелем-летчиком. Как же его зовут?
– Серджиус.
– Правильно: Серджиус. – Колли вздохнул. – Он славный малый. Но не такой шустрый, как думает.
– Возможно. – Айтел ждал, что будет дальше.
– Чарли, – произнес Муншин, – я чуть не плачу, стоит мне подумать о том, как ты погубил свою карьеру.
Айтел не стал на это откликаться.
– Зачем тебе понадобилось расхаживать с Иленой под носом у Г.Т. в тот вечер, когда он устроил прием? – спросил Колли. – Ты и представить не можешь, какая это была ошибка. Прежде всего почему, ты думаешь, он тебя пригласил?
– Я так и не понял почему.
– Чарли, несмотря на свой ум и свою проницательность, ты всегда неправильно воспринимал Г.Т. Он хочет быть людям отцом, а ты такой возможности никогда ему не давал. За два часа до начала того приема, когда я даже еще не знал, что ты приглашен, Г.Т. сказал мне: «Я хочу реабилитировать Чарли». Это были его слова.
– Ни больше ни меньше. – Чарли осушил свой стакан и налил себе еще. – Я полагаю, он уберет меня из черного списка?
Муншин кивнул с умным видом.
– Он устроит так, что ты дашь показания на закрытом заседании. И никто никогда не узнает, что ты сказал.
«Какие они умные», – подумал Айтел. Закрытое заседание, несколько строк на последней странице газеты, и он может возобновлять свою карьеру. Журналистам светской хроники скажут быть к нему подобрее.
– Г.Т. – человек жесткий, – сказал Муншин, – но и одинокий. В глубине души ему не хватает тебя. Он пригласил тебя на этот прием, потому что задумал выпустить картину, которую только ты мог бы снять.
– Серджиус говорил мне, – сказал Айтел. – Мюзикл, действие которого происходит в пустыне.
– Беби, ты не прав. Я все время твержу тебе: ты не понимаешь Г.Т. – Колли выбросил палец. – В мозгу его засела мысль сделать картину о Серджиусе О'Шонесси.
Вот за это стоило выпить.
– Я слеп, – произнес Айтел. – Я такой картины не вижу.
– Ты просто заржавел. Наш красавчик – герой войны, на его счету десять сбитых самолетов.
– Три самолета, Колли, а не десять. Порасспроси-ка Серджиуса, возможно, он расскажет тебе, что чуть не свихнулся.
– Подавай на меня в суд, если я немного приврал, – сказал Муншин. – Главное в сюжете не то, сколько самолетов сбил Серджиус, а то, что младенцем он был оставлен на ступеньках приюта для сирот. Можно найти что-либо более стоящее для кино?
– У меня это вызывает возмущение.
– Начнем с его матери, – сказал Муншин. – Я представляю себе ее девочкой-подростком. Это было бы идеальным началом. В первых кадрах можно показать, как она кладет двухмесячного младенца на ступени этого приюта и нажимает на звонок. И, плача, убегает. Дверь открывается – скажем, ее открывает старик привратник и видит записку, приколотую к пеленкам. Так представляет себе это Г.Т. «Мне хотелось бы, чтобы у моего ребенка были имя и фамилия, – говорится в записке, – но поскольку фамилии нет, зовите его, пожалуйста, Серджиус, потому что это красивое имя». – Лицо Муншина светилось восторгом, словно он смотрел на бриллиант «Кохинор». – Разве можно упустить такое? – сказал он. – «Серджиус, потому что это красивое имя». Начни с этого. А дальше – он идет на войну и становится героем. Сирота – и герой.
Айтел вполне мог этому поверить. Один, два, три раза в год Германа Тепписа посещает вдохновение, и затем кому-то предстоит превратить его идею в фильм. Отправных данных может быть куда меньше, чем «сирота становится героем». Несколько лет назад Теппис вызвал однажды утром к себе Айтела и сказал: «Я задумал картину. «Возрождение». Сними этот фильм». Айтелу удалось переориентировать Тепписа на другого режиссера, и фильм вышел под другим названием, но вдохновение, посетившее Тепписа, заставило сотрудников «Сьюприм» мучиться целый год. В общем-то можно и так делать фильмы, тем более что большинство идей Тепписа приносили прибыль.
– Так что скажешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55