В полном отчаянии мистер Спинкс кивком указал на дверь.
Джек Мэггс, увидев Констебла, быстро поставил миску на столик.
– Он выжал лимоны? Он понял, как обращаться с зеркалом?
Когда мистер Спинкс снова стал прятаться под простынями, мистер Констебл поспешил отдать Мэггсу его пакеты. Он наблюдал, как тот тщательно осматривал их, проверял каждый узел и печать.
– Видимо, о нем там не знают.
В это время наконец раздался храп уснувшего Спинкса. Джек Мэггс заботливо укутал тощее тело старика одеялом; когда он повернулся к Констеблу, его глаза ничего не выражали.
– Если человека не удается найти сразу, – сочувственно произнес Констебл, – то это значит, что его уже нет там. Чтобы спрятаться, лучшего места, чем Лондон, не сыщешь.
Но Джек Мэггс не проявил дальнейшего интереса к этой теме.
– Мерси занимается женщинами, – сказал он. – Я же пообещал позаботиться о Епископе.
– Есть чистое белье, – предложил Констебл. – Если вы поднимете мистера Спинкса, я поменяю простыни.
Констебл снял свой парадный камзол и заботливо повесил на спинку стула. Когда Джек Мэггс поднял дворецкого, Констебл быстро сорвал с древнего матраса старую простыню и заменил ее свежей и прохладной. Он проделал это ловко и умело, как истый гвардеец, но вид разрушенного старостью тела Спинкса на руках у своего коллега был для него подобен ураганному ветру, вдруг принесшему с собой воспоминания о библейских образах на витражах маленькой церкви Сент-Мери-ле-Боу. А за ними – тревожащую память об изуродованной шрамами спине Мэггса и о его могучем теле, которое вдруг вызвало у него неудержимое желание самому ощутить ту заботу, которая сейчас отдается старому Спинксу, а не ему, Констеблу; он хотел, чтобы Джек Мэггс положил его голову к себе на колени и погладил ее.
Он боролся с опасным побуждением признаться Джеку, что он нашел Генри Фиппса, и рассказать, как он глупо и неосторожно открыл человеку, который не желает добра Мэггсу, где тот находится.
Он понимал, что это признание неразумно и опасно, но ему отчаянно хотелось облегчить душу, открыть Мэггсу правду и рассказать ему, что он тоже знает Генри Фиппса, знает близко и очень интимно. Этот джентльмен обольстил его и сбил с пути истинного.
Однажды Констебл был послан к молодому соседу, чтобы передать ему приглашение от мистера Бакла на чай. И как-то незаметно для себя он был вовлечен молодым соседом в разговор о Западной Англии и ее красотах. Его даже пригласили на верхний этаж дома, чтобы показать небольшой этюд маслом с изображением шторма в Бристоле. Но картины почему-то не оказалось на том месте, где полагал хозяин. А затем он позволил уговорить себя остаться еще и помыть голову молодому хозяину дома и, вытерев досуха, прижать к своей груди. Он слушал тихие уговоры и обещания, его называли ангелом – и он не устоял, он поддался.
Он чувствовал себя, черт побери, принцессой.
Целых две недели в 1836 году Эдвард Констебл пил пиво с Генри Фиппсом, бредил Генри Фиппсом и был обманут, использован и в буквальном смысле слова распахан им так, что едва мог прямо держаться на ногах, обслуживая за столом. Он получил приглашение поехать вместе с Генри в Италию, но прежде чем дать согласие, он рассказал об условиях поездки дорогому Альберту Поупу, своему искреннему интимному другу на протяжении всех пятнадцати лет их совместной службы в армии.
На следующий день Альберт размозжил себе голову выстрелом из этого ужасного маленького пистолета.
Он мог бы рассказать Мэггсу, как мерзко вел себя Генри Фиппс после смерти Альберта, но он хранил эту тайну, как золотоносный песок в прижатом к сердцу кулаке.
Мэггс попробовал снова укрыть Спинкса, но старик, беспокойно ворочаясь, все время сбрасывал одеяло и тянул за ворот свою свежую рубашку, словно хотел содрать ее со своего тела.
Констебл собрал с пола грязные простыни и связал их в узел. Хотя на нем была воскресная одежда, он, не раздумывая, взвалил узел на плечо и покинул спальню. В коридоре он с удивлением обнаружил, что Джек Мэггс следует за ним.
Глава 47
Майское солнце прямыми лучами падало на белье, вздувшееся пузырями и булькающее в прачечном котле.
В данный момент стирка была единственным занятием Эдварда Констебла, который решил, что неплохо бы урвать минутку и погреться на солнышке. Но и здесь он заметил, что Джек Мэггс, словно приклеенный, с ним рядом, и теперь темная, наполненная паром прачечная стала казаться Констеблу куда привлекательнее, чем солнечные лучи.
Пока он помешивал в котле простыни и наволочки, его напарник, прислонившись к старой стене, был занят менее полезным делом – он с беспечным видом дымил трубкой; ароматный табачок действовал на Констебла тонизирующе, он глубоко вдыхал в себя удивительную смесь черного табака с мыльными парами.
– Груша зацвела, – нарушил молчание Констебл.
– Да, груша, – отозвался Мэггс.
После этого оба снова замолчали. Констебл чувствовал легкое покалывание в шее и общее напряжение в мышцах, отнюдь не всегда неприятное, от того, что кто-то, пока еще незнакомый, кружит вокруг тебя.
– Я долго жил с секретами, – наконец подал голос Джек Мэггс.
У Констебла екнуло сердце.
– Вы знаете, откуда я? – в упор спросил его Джек.
– Нет.
– Не сомневаюсь, вам уже все рассказала наша маленькая мисс. – Джек Мэггс стал чаще попыхивать трубкой. – Я из Нового Южного Уэльса. Вот так. Теперь вы услышали это от меня самого.
Констебл в смущении уставился на клубившийся над котлом пар.
– Зачем вы мне говорите это, мистер Мэггс?
– Три года из этого времени мне довелось провести в аду, который называется Моретон-Бэй. Там могли убить человека за то, что ему известен чужой секрет.
– Убить? – Констебл невольно вспомнил о тех, у кого были такие же секреты, как и у него: лейтенанта Джона Хепберна, барабанщика Томаса Уайта и других отличных ребят, которых судили и признали виновными. После Ньюгейта они канули в Лету. – Вы хотите сказать, что всех их ждала виселица?
– Нет, нет, – нетерпеливо отмахнулся Мэггс. – Выслушайте меня: если вы знаете что-то такое же опасное, как то, что теперь знаете обо мне, значит, вы опасны для меня.
– Вы можете быть откровенны со мной, Джек.
– Я стараюсь, Эдди. Слушайте дальше: в колонии Моретон-Бэй все заключенные шпионили друг за другом. Таким образом им удавалось держать нас в ежовых рукавицах. Если бы мы с вами были приятелями там, то вы обязаны были бы рассказать мне свой секрет, если случайно узнали мой. Мы были бы тогда в одинаковом положении.
– Джек, вы никак исповедуетесь?
– Нет. Я хочу поторговаться с вами. Я расскажу вам свой секрет.
– Но вы уже рассказали.
– Теперь мне нужен ваш секрет. Я заплачу за него вдвойне.
– У меня нет секретов, – осторожно сказал Констебл. – Какой секрет.
– Тот, что я увидел на вашем лице, когда вы вошли в спальню мистера Спинкса.
– Вы считаете, что мой секрет был написан на моем лице?
– Да.
– Он был в моем поведении? Или в том, как я говорил?
– Он был на вашем лице.
– Так очевидно?
– Так очевидно.
– Что же вы мне скажете?
– А то, что Генри Фиппс мой сын.
– Ваш сын? – Констебл растерялся. – Вы хотите сказать, что он для вас вроде сына? Как бы сын?
– Смысл этого слова достаточно ясен.
– Вы хотите сказать, что он ваше родное дитя? Или вы, как старший по возрасту, стали для него, младшего, как бы отцом… в большинстве случаев.
– Как бы это ни называлось, здесь все совершенно ясно, – сказал Мэггс, и Констебл понял, что ему придется выдержать его потемневший взволнованный взгляд.
– Генри боится меня, не так ли? – потребовал ответа Мэггс. – Ваши друзья видели его, так?
Констебл колебался.
– Тогда они должны сказать ему, что не следует бояться Джека. Я его отец. Я скорее умру, чем причиню ему зло.
– А его мать? – осторожно спросил Констебл. – Где она?
– Мы никогда с нею не встречались.
– Значит, вы не можете утверждать, что он ваш сын.
– Не будьте таким тупоголовым, – оборвал его Мэггс. – Я ясно сказал. А теперь рассказывайте мне свой секрет.
Последовала долгая пауза, а затем, сильно сконфузившись, Констебл принялся вытаскивать из котла первую простыню и направлять ее в отжимной каток.
– Мой секрет вам не понравится, – наконец сказал он.
– Понравится не понравится, все равно говорите. – Мэггс подошел к катку и, взявшись за ручку, стал медленно вертеть его. Оба мужчины сосредоточенно следили за тем, как зажатая в тисках все еще дымящаяся простыня постепенно выпрямляется и, отжатая, аккуратно ложится в каменное корыто.
– Мой секрет?
– Да.
– Вы мне нравитесь, – сказал Констебл. Каток остановился.
– Я вам нравлюсь? – растерянно спросил Мэггс.
– Да, нравитесь.
– Значит, вот что было у вас на уме, когда вы вошли в комнату Спинкса? Я вам нравлюсь?
– Да, именно так.
Но тут, в самый деликатный момент их разговора, он был прерван громким, полным отчаяния плачем. Оба мужчины выбежали во дворик узнать, что случилось, и увидели Мерси Ларкин в окне спальни мистера Спинкса.
– О Господи, – кричала она, – скорее, скорее. Мистеру Спинксу плохо!
Джек остановил Констебл а за плечо.
– Скажи мне… ваши друзья видели моего Генри? Он не хочет встретиться со мной? В этом ваш секрет?
Констебл по натуре не был лжецом, и, глядя в эти спрятанные под нависшими бровями жадно ждущие ответа глаза, ему более всего хотелось сказать правду. Но он боялся: когда Генри Фиппс найдется, Джек Мэггс будет потерян.
Поэтому он соврал.
– Нет, – сказал он, прямо глядя Мэггсу в глаза. – Клянусь. Они не нашли его.
Глава 48
В три часа пополудни в этот первый день мая Джек Мэггс нашел маленького бакалейщика в его спальне, прячущегося от весеннего солнца у плохо растопленного и дымящего камина. Шторы на окнах были задернуты, горели свечи, а мистер Бакл в шелковом вышитом шлафроке сидел, уткнув свой острый нос в раскрытую книгу. В комнате стоял резкий и неприятный запах. Мэггс вскоре понял его причину: на подносе рядом со стаканом вина, прямо под рукой у хозяина лежал желтый кусок сыра «Стилтон». Мистер Бакл, увидев в комнате Мэггса, вскочил так быстро, что чуть не смахнул на пол поднос.
– Кто здесь? – громко спросил лакей, услышав шум. Когда мистер Бакл в испуге метнулся к камину, его шлепанцы с острыми загнутыми носками, похожие на восточные джонки, сверкнули из-под брючных манжет. Они были настолько необычными, что на мгновение привлекли внимание Мэггса; это дало Баклу время схватить угрожающего вида кочергу и спрятать ее, прижав сзади к ноге.
– Не надо бояться меня, мистер Бакл, – успокоил его Мэггс.
– Бояться? – язвительно переспросил мистер Бакл, пятясь к шкафу.
– Сядьте, прошу вас, ваша светлость.
Мистер Бакл вынул из-за спины спрятанную кочергу и, чтобы оправдать себя, принялся ворошить угли в камине.
– Сядьте.
Мистер Бакл неожиданно послушался его и сел:
– Да?
– Это касается хрипов мистера Спинкса, сэр.
– Хрипов?
Мэггс с удивлением заметил, как испуганные глаза хозяина вдруг стали холодными, а манеры официальными.
– Вы хотите сказать, кашель?
– Хрипы есть хрипы. Тут нет никаких сомнений. Нам лучше позвать доктора и как можно скорее.
– А что кроме кашля?
Когда Мэггс начал рассказывать ему о симптомах, мистер Бакл слушал его, чуть склонив голову набок и сложив руки на коленях. Казалось, что он полон сочувствия, но вскоре стало ясно, что хотя он сначала испугался и встревожился, по сути, его мало беспокоило состояние мистера Спинкса.
Когда Мэггс попытался уговорить его навестить больного и убедиться самому, в каком он состоянии, мистер Бакл вместо ответа еще глубже вдавил свой тощий зад в кресло.
– А где же мистер Отс? – наконец крикнул он. – Что мы с вами будем там делать?
– В каком смысле?
– Я был бы глупцом, если бы сам, без разрешения мистера Отса, бросился искать врача.
– Почему?
– Доктора должен вызвать только мистер Отс, – продолжал противиться мистер Бакл. – Это он виновен в ущербе, нанесенном здоровью старика.
– Он заколдовал его?
– Да. Именно так.
– Ладно, – согласился Мэггс. – Тогда позвольте мне послать записку мистеру Отсу.
– Но все это было шуткой, розыгрышем, – вынужден был признаться Перси Бакл, шумно гремя кочергой в камине. – Это все меняет. Здесь мы должны быть очень осторожными. Что подумает Отс, если я ему скажу, что из-за его шутки умирает человек? Он подумает, что я пытаюсь обвинить его в том, в чем не имею права обвинять. Вы, возможно, этого не знаете, но я изучал юриспруденцию. Отс может подать на меня в суд за клевету. А если может, то обязательно сделает. Я слышал, он яростно оберегает свою репутацию.
– Скажите ему, что его гипнотические флюиды попали Спинксу в легкие, и он умрет, если мистер Отс не будет столь великодушен и немедленно не снимет порчу.
– Нет, нет!
– Черт побери! Тогда я сам его сюда притащу.
– Его может не оказаться дома, – в отчаянии крикнул Перси Бакл.
Но Джек Мэггс уже рылся у себя в кармане в поисках шиллинга, чтобы нанять экипаж.
– Еще одна вещь, ваша светлость.
– Я вас слушаю, – ответил Бакл, принявшийся было причесывать усы.
– Вы сейчас услышите, как я буду вырывать гвозди из двери парадного входа.
– Очень хорошо, мистер Мэггс.
– Но я убью любого, кто попытается покинуть дом.
– Да, да, – сказал Бакл, но так рассеянно, что Джек Мэггс, спускаясь по лестнице, засомневался, слышал ли хозяин, что он сказал.
Мистер Бакл, однако, все отлично слышал, и когда каторжник быстро сбегал по лестнице, он преспокойно остался сидеть перед огнем камина – ему уже мерещились козлы и демоны, пляшущие в языках пламени над раскаленными углями.
Глава 49
Мистер Бакл любил свой дом и отмечал день Доброй фортуны не только четырнадцатого числа каждого месяца (уединяясь в своем маленьком кабинете и в который уж раз перечитывая завещание), но буквально каждую минуту и почти каждый день.
Его часто можно было видеть вдруг неподвижно замершим и глядящим в пространство; по словам прислуги, он был в некотором экстазе. Мисс Мотт в таких случаях говорила, что он увидел ангела у себя в коридоре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46