– Солнце может убить вас, поверьте мне.
– Да, Джек, оно невыносимо жжет.
– До волдырей, сэр.
Перси Бакл нагнулся и одобряюще похлопал Лиззи Уоринер по локтю. Он указал на окно за спиной Джека Мэггса: за окном снова шел дождь.
– Я умираю от жажды, сэр.
– Снимите ваш камзол, если хотите, да и сорочку тоже.
– Но здесь находятся леди…
– Они уже ушли.
Пребывание в комнате, где будет раздеваться мужчина, привело Лиззи в замешательство. Она поднялась со стула, но Отс решительно замотал головой, и Лиззи снова села, отвернув лицо.
– Я не могу снять сорочку.
– Вы должны.
– Капитан Логан не позволит этого.
– Здесь не действуют подобные запреты.
Джек Мэггс снял камзол, затем жесткий плоёный воротник, сорочку и жилет из грубой шерсти. Теперь он стоял перед ним до половины обнаженным.
Лиззи сидела на своем стуле, опустив глаза.
– Повернитесь, – приказал Мэггсу Тобиас.
Лакей послушно повернулся. Когда Лиззи подняла глаза, у нее перехватило дыхание от того, какую боль запечатлела спина несчастного, сколько шрамов и рубцов хранила его изуродованная кожа.
– Так и оставайтесь, – скомандовал Тоби. – Стойте и не двигайтесь. Вам понятно?
– Мне жарко.
– Здесь вы в тени, – ответил Отс, – Вам будет приятно. После этого он быстро покинул гостиную, прихватив с собой Лиззи Уоринер и мистера Бакла.
Глава 24
Тобиас Отс запер двери гостиной. Затем он со странной улыбкой, скривившей его губы, посмотрел на мисс Уоринер и мистера Бакла.
– Я поймал мошенника.
– Дорогой брат, что же теперь нам делать?
Тобиас Отс короткими взмахами рук подгонял мисс Уоринер и мистера Бакла к лестнице наверх, как старуха подгоняет кур в курятник. На втором этаже он ввел их в маленькую комнатушку, которая Перси Баклу показалась святая святых. Маленький бакалейщик не мог удержаться, чтобы не провести своей любопытной рукой по письменному столу и отполированной до блеска поверхности конторки. Здесь родились книги о капитане Крамли и миссис Морфеллен.
– Мистер Бакл, вас могли убить в вашей постели. Мистер Бакл тут же отдернул руку от стола. Тобиас повернулся к своей свояченице.
– Почему тебя не удивляет моя интуиция, Лиззи? Я догадался, что он бежал из тюрьмы штата Новый Южный Уэльс.
Мисс Уоринер дернула его за рукав.
– Дорогой брат, что он сделает с нами, как только узнает, что нам о нем все известно? Он невероятно силен, Тобиас, и я не сомневаюсь, он будет в бешенстве.
– Он под гипнозом, – раздраженно ответил молодой человек. – Я сомневаюсь, что он что-либо запомнит.
Девушка еще сильнее укуталась в шаль.
– Когда он описывал пеликанов, Лиззи, я знал, что теорема уже решена. Ты понимаешь, что теперь у меня есть? Ты представляешь, что дано мне в руки?
– Я только знаю, Тоби, что ты представил своей семье очень опасного человека.
– Он не проснется, пока я не разбужу его, Лиззи. Разве ты не видишь, чем теперь я владею? Памятью, в которую я могу войти и выйти. Оставить ее в покое, а потом опять к ней вернуться. Господи, силы небесные! Какая сокровищница, а, мистер Бакл? Он говорит на жаргоне, заметили? Он спрятал его под ливреей, но на нем клеймо штата Новый Южный Уэльс.
– Ты не должен держать его здесь, – воскликнула Лиззи. – Это не какая-нибудь отвратительная рука, которую ты можешь хранить в банке!
– Я буду навещать его в тюрьме.
– При всем моем уважении, молодой сэр… – промолвил Перси Бакл.
– Да, мистер Бакл?
– Я понимаю, сэр, что ваше приглашение это большая честь для меня…
– Говорите, говорите, мистер Бакл.
– Мне не хочется смущать вас, сэр. И я благодарен вам за возможность видеть такой необычный эксперимент.
– Мистер Бакл…
– Мне кажется, сэр, что здесь я с вами не согласен…
– Пожалуйста, продолжайте.
– Мы слишком много на себя берем, осуждая его. Это не делает нам чести.
Отс фыркнул.
– Разве вы не видели его спину? Он преступник.
– Что ж, вы увидели страницу его истории, – упрямо продолжал маленький бакалейщик. – Каким бы ни был его проступок, любой, у кого есть хоть капля сострадания, убедится, что он уже поплатился за свои грехи. Я не отправлял бы его снова в тюрьму.
– Но я уверен, вам не захочется вернуться с ним в ваш дом.
Мистер Бакл промолчал.
– Быть обворованным? Или убитым в постели? Добрые глаза Перси Бакла встретились с глазами молодого человека.
– Он пока не причинил мне никакого зла.
– Мистер Бакл! – воскликнул Тобиас Отс. – Мне кажется, бакалейщик, каждый день имеющий дело с добропорядочными и честными горожанами, не видит того, что видит писатель.
– Прошу прощения, сэр, но вы, кажется, забыли мою историю.
– Я ни о чем не забываю, – гордо ответил Тобиас. – Я могу пересчитать названия всех цветов, которые росли у дорожки нашего дома, когда мне шел пятый год.
– Я был одним из тех бедняков, что торгуют жареной рыбой в Севен-Дайалс. Я многое видел там, сэр. Вы и я платили злом за зло, но лучше не пугать мисс Уоринер тем, что мы сами хотели бы забыть.
– Никто ничего не забывает. Это все вот здесь, Бакл. У нашего австралийца вся его жизнь у пего в мозгу. Он помнит пеликанов, попугаев, рыб и призраков, за такие сведения королевские ботаники заплатили бы соверен или два, лишь бы только узнать. Он даже упомянул «кошку» – плеть-девятихвостку!
– Упаси Господь, сэр. Одно название чего стоит.
– Когда в наше первое свидание он упомянул об этой плетке, это было ключом к ответу. Такое наказание могло быть изобретено только в Новом Южном Уэльсе.
– Вы никогда не представляли себя в его положении? Я же почувствовал весь ужас этого чертовски поганого состояния. Простите, мисс Уоринер, но слово чертовски здесь к месту.
– Бакл, дорогой Бакл. Ведь это мое призвание – представлять себе все.
Рот Перси Бакла сжался, щеки побледнели и запали. Он посмотрел тяжелым взглядом на Тобиаса Отса, прежде чем ответить.
– Неужели, сэр? Возможно. Что же касается меня, то у меня была старшая сестра, которой пришлось оказаться в этом проклятом месте. Я имел честь стоять в зале Нью-гейтского суда и слушать, как судья зачитывает приговор. Я поддерживал мою бедную мать, которая в обмороке упала мне на руки. Простите, что плачу, сэр. Моя сестра не была ангелом. Одному Господу известно, что с ней сталось.
– Но вы же потом слышали о ней.
– Каким образом мог я слышать о ней? Поставьте себя на ее место, как могла она послать весточку тем, кто ее любил? Отважной была наша Дженни. Она считала меня никудышным неудачником с моей жареной рыбой. Я никогда не забуду этот день. Помоги нам Господь, если мать Англия будет так недобра к своим детям.
– Я думаю, что вы очень хороший человек, мистер Бакл. Вы христианин.
– Мне не хотелось бы спорить с вами, – ответил Перси Бакл, глядя в пол и произнося слова так тихо, что его едва было слышно. – Но я неверующий.
– Вам, разумеется, не хочется, чтобы этот человек вернулся в ваш дом?
– Я не вижу для себя иного выхода.
– Но как же ваша безопасность? Безопасность ваших слуг?
– Я был бы рад, если бы у меня был лучший выбор, это верно, но иного выхода я не вижу. Можно ли нам, друзья, оставаться здесь и продолжать беседу, когда он там, один, и Бог знает, в каком он сейчас страхе, он, должно быть, уже видит себя снова в этом ужасном месте?
Тобиас Отс улыбнулся.
– Вы храбрый человек, если берете к себе в дом зверя, подобного льву.
– Тут нет никакой храбрости. Спросите любого. Я робок и труслив, как мышь. Мне хотелось бы быть храбрым, это помогло бы мне во всей этой истории.
Тобиас Отс посмотрел на стену, словно измерил расстояние между нею и собой, затем провел рукой по волосам и, наконец, вынув черепаховую расческу, быстро привел волосы в порядок.
– В таком случае я буду действовать в своих интересах, – решительно заявил он. – Я не выдам его.
Перси Бакл вскинул голову.
– Вы собирались отдать его в руки закона?
– Да, но увидев, как вы настаиваете на том, чтобы мы его оставили…
– Я его оставлю у себя, – поправил его Перси Бакл.
– Но, Тоби, – не выдержала Лиззи, – мы не можем оставить его на свободе.
Тобиас проигнорировал протест свояченицы.
– Вечерами, мистер Бакл, бродя по городу, я прохожу мимо вашей лавки в Клеркенуэлле, потом спускаюсь вниз к Лаймхаузу, а затем возвращаюсь обратно через ваши ужасные Севен-Дайалс и Уэлли-Дкжс. Хоппинг-Тодт и Шиф-оф-Берли. И все это остается у меня вот здесь, в моей черепной коробке. Но сейчас вы меня ввели в совсем иной мир, столь же богатый, как сам Лондон. Сколько жизненных загадок таится в темных узких закоулках этой исстрадавшейся души, сколько награбленного золота спрятано в подземельях на этих грязных улицах.
– Я не совсем понимаю, о чем вы, сэр?
– Я говорю о Криминальном Сознании, – пояснил Тобиас Отс, – ждущем своего первого картографа.
Глава 25
Каждую ночь за двойными занавесками Джек Мэггс беспокойно ходил по комнатам пустого дома Генри Фиппса, ловко открывая ящики и шкафы, перебирая своими большими квадратными пальцами тончайшие узорчатые ткани и кружева. Здесь же он удобно устроился спать на деревянной скамье со спинкой, чутко прислушиваясь к любому шуму или шороху, извещавшему о возвращении человека, которого он ждет, к которому пришел повидаться. В этих же комнатах он продолжал писать свое письмо, чтобы вручить его «Ловцу воров» для передачи отсутствующему хозяину дома, на случай, если тот не вернется в дом.
Каждое утро на рассвете он возвращался в дом мистера Бакла, а потом, когда куранты собора Сент-Джордж оповещали о часе утренней молитвы, он, утомленный ночью, стучался в дверь дома Тобиаса Отса. Ему открывала Молчаливая экономка. Мэггс сам приносил себе из кухни в кабинет мистера Отса чашку чая. И точно в восемь пятнадцать начинался сеанс гипноза.
Под этим он понимал то состояние, когда становился субъектом магнитов, которые каким-то образом вытягивали из него некую гипнотическую жидкость, вещество его души, невидимое для него самого. Мэггс понимал это так: под воздействием магнитов он обретает способность описывать демонов, плавающих в этих флюидах, и еще он понял, что Тобиас Отс не только боролся с этими существами, – имена которых Бегемот и Дабараил, Азазель и Самсауил, – но и становился тем ботаником, который может описать их в журнале, где потом их увидит хозяин.
Сначала Мэггс был удивлен, что смог прочитать такую цветистую речь Дабараила, – он даже не поверил, что в нем может скрываться столь образованная личность, – но после многочисленных объяснений, сочиненных Отсом, легко поверил и в это. Ему никогда не приходило в голову, что все эти «транскрипции» сфабрикованы самим Отсом, дабы скрыть истинную суть исследований.
Как во всяком нечистом деле, существовало два вида записных книжек, и если бы Джек Мэггс заглянул во вторую из них, он, возможно, узнал бы кое-какие знакомые сцены (или фрагменты): угол дома у Лондонского моста, растоптанное тело в тюремной камере. Но эти воспоминания были недостаточно четкими. Писатель с трудом проникал в темное прошлое каторжника и, блуждая в тумане, нередко описывал то, что было зеркальным отражением собственной неспокойной и полной страхов души.
Записи второго плана заносились в красную тетрадь – ежедневный дневник Тобиаса. Здесь можно было найти заметки к будущим романам или эссе, краткие наброски статеек для газеты «Утренняя хроника», но с 21 апреля 1837 года, шесть дней спустя после приезда Джека Мэггса в Лондон, красная тетрадь в основном стала пополняться фактами из тайной жизни Мэггса.
Во время ленча 23 апреля в гостинице «Серджент» Генри Хауторн заметил, как бледен писатель, хотя тот был очень оживлен и говорлив. Отс вытер салфеткой нож и вилку и до того, как подали суп, выпил три стаканчика кларета.
Он даже не спросил Хауторна о «Короле Лире», премьера которого состоялась вопреки отрицательным предсказаниям прессы. Он, не стесняясь, сравнивал себя с Теккереем, сказал, что чувствует себя археологом в древней гробнице, и пригласил Генри Хауторна тайно поприсутствовать на гипнотическом сеансе и стать свидетелем того, как он вторгается в затянутые плесенью коридоры Криминального Мозга. Обеспокоенный манией величия, обуявшей молодого друга, Хауторн на следующий день посетил его дом и был удивлен, увидев сидящего на стуле лакея в полном выездном облачении, который вовсю яростно выкрикивал ругательства. Возможно, именно роль короля Лира заставила его подумать так, но Хауторн был уверен, что, придя в себя после гипноза, лакей сойдет с ума. Поэтому вместо того, чтобы уйти после сеанса, Хауторн, попрощавшись, не ушел, а спрятался в спальне, прихватив с собой бронзовую кочергу. Здесь он ждал до тех пор, пока этот криминальный тип не покинул дом, а потом удивил своего друга неожиданным присутствием.
Глава 26
Во вторник, 25 апреля, проснувшись после беспокойного сна, Джек Мэггс заставил себя снова сесть за ореховый стол в гостиной Генри Фиппса и, обмакнув перо в аптечный пузырек, продолжил письмо:
«Послушай, Генри, хочется тебе этого или нет, но ты прочитай эти строки и представь себе жизнь не такую, как твоя, с позолоченными стульями, а такую, какая была у меня…
Пожалуйста, постарайся увидеть моего Благодетеля – Сайласа Смита, Это тот, кто сыграл роль Доброго Человека в моей жизни. У него длинный красный нос и старомодный стоячий воротник, он входит во двор, где я играю, раскладывая обглоданные кости.
– Теперь, Джек, – говорит он, – у нас с тобой будут уроки.
А сейчас о Мери Бриттен (которую я звал матерью) и ее ширококостном сыне Томе, с длинной челюстью и маленькими одинокими глазами. У него такие большие руки, у этого Тома, и они никогда не держали перо. Когда Сайлас Смит пришел и постучался в дверь, чтобы забрать меня на урок, то он пришел за мной, а не за Томом.
Том здорово горевал. Он сидел в углу на полу, хмурый и угрюмый, спрятав голову в свои острые колени. А я отдал бы все эти уроки за то, чтобы Мери Бриттен любила меня и называла сыном.
Тогда Мери была молодой и красивой. Она родила Тома совсем девчонкой, и ей было не больше двадцати трех, когда она взяла меня к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46