– Это не случайно. То, которое вы только что упомянули, изгнано навек, а это тяжело. Но как его забыть? Потерянное королевство, героические предки, унижения… Память требует мужества.Два-три гостя выслушали эти слова с волнением.– Тем не менее вы ведь были хорошо приняты в Вене? – заметил один из них.– Пока я скрывал свое подлинное имя, сударь, те, кто знал о моем происхождении, были мне за это признательны.– Вы злитесь на Габсбургов?– Я не могу взваливать на потомков грехи их отцов. Без великодушия общество было бы невыносимым.Так он поставил себе в заслугу еще и великодушие. Паузы между вкрадчивыми речами, назидательными высказываниями и словами сочувствия стали затягиваться. Через открытые двери Себастьян заметил в соседней гостиной клавесин.– Инструмент настроен? – спросил он, чтобы переменить тему.– В прошлом месяце еще был, – ответила маркграфиня. – Но из-за сырости, быть может, расстроился. Я слышала, что вы музыкант. Не угодно ли попробовать?– Охотно.Он встал, общество последовало за ним и расселось в музыкальном салоне. Себастьян проверил звучность, ударив по клавишам, кивнул и сел за инструмент. Потом начал свою любимую вещь, «Таинственные преграды» Франсуа Куперена. Когда он закончил, грянули рукоплескания. Какой талант! Неужели есть такое искусство, которым граф не владеет? И так далее. Он добавил «Тук-Тук» и сорвал новые аплодисменты. Его просили еще, и он сыграл «Смешных жеманниц». Выбор отрывков, названия которых он каждый раз объявлял, отнюдь не был случайным, но никто, казалось, этого не заметил. Напоследок Себастьян сыграл вещицу собственного сочинения, объявив ее название лишь в самом конце: «Придворные испытания». Две-три улыбки, одна из которых принадлежала мадемуазель Клерон, дали ему понять, что на этот раз любители музыки догадались об ироническом намеке.На следующий день он раздумывал, сколько времени еще надо пробыть в Трисдорфе, чтобы восстановить свою репутацию, когда почтовая карета доставила ему письмо, адресованное генералу Салтыкову. Хёхстский садовник, выполнявший попутно обязанности управляющего имением, взял на себя смелость переслать его к маркграфу той же каретой. Письмо, по всей видимости, было отправлено Алексеем Орловым. Сообщив, что, возвращаясь из Италии, скоро будет проездом в Нюрнберге, Алексей просил Себастьяна о встрече, чтобы вручить ему генеральский патент.Надпись на конверте явно заинтриговала обитателей замка, а чтобы окончательно привести умы в расстройство, Себастьян дал прочитать письмо маркграфу. Ознакомившись с его содержанием, ошеломленный маркграф выпучил глаза.– Вы состоите на службе у российской императрицы?– Это лишь знак благорасположения, ваша светлость, а вовсе не признание воинских заслуг.Маркграфа, казалось, удивила столь выдающаяся почесть.– Я и сам должен наведаться в Нюрнберг через три дня, – сказал он. – Если угодно, можете поехать со мной.– Благодарю вас.Славный малый явно хотел самолично во всем удостовериться, так что, оставшись один, Себастьян немало над этим посмеялся. Можно не сомневаться, что об этом деле будет должным образом, если не с прикрасами, сообщено Фридриху II.Поэтому Себастьян не без некоторого лукавства взял с собой генеральский мундир, присланный ему адмиралом.– Друг мой! Дорогой дружище! – воскликнул Алексей Орлов, встречая Себастьяна, облаченного должным образом.Он распахнул объятия, и повторилась ливорнская сцена с русскими поцелуями в уста, до которых Себастьян был не слишком большой охотник. Кроме оторопелого маркграфа на встрече в парадном зале дома на Пегниц, в старом городе, где они все остановились, присутствовали и трое других морских офицеров, в том числе Федор Орлов.Маркграф Бранденбургский таращил глаза. Очевидно, он ничего не понимал, но, по правде сказать, несмотря на свой сияющий вид и напускную самоуверенность, Себастьян и сам понимал не больше; а потому желал поскорее остаться наедине с Алексеем, чтобы тот ему объяснил эту чудесную монаршью милость.Орлов обратился к маркграфу и горячо поблагодарил его за расположение и интерес, проявленные к его прекрасному другу графу Салтыкову.Опять это имя! Маркграф хлопал глазами, совершенно сбитый с толку.Но никаких вопросов задавать никто не осмелился, опасаясь обидеть адмирала. Маркграф объявил, что горд встречей со столь славным победителем битвы в Архипелаге – именно так теперь называли сражение у греческих островов, где русские отправили на дно турецкий флот.В середине дня Орлов велел подать обед, состоявший из птичьего рагу, паштетов и сосисок с капустой. Бокалы поднимали часто, но, благодарение Богу, Алексей проявил умеренность. Когда был выпит кофе, Себастьян уже не сдержался и попросил его о приватном разговоре. В три часа пополудни оба решили уединиться в соседней комнате.– Алексей, бога ради, объясните мне все это, – взмолился он, – и этот чин, и имя.Орлов сел и улыбнулся.– Мой дорогой друг, императрица не забыла, чем вам обязана. Если бы вы, устроив свое невероятное переодевание, не пробрались в Петергоф, чтобы убедить ее, а главное, если бы не провернули тот дьявольский трюк, оказавшись одновременно на ужине в Зимнем дворце и в Петергофе… в общем, если бы вы не предупредили, что немец уезжает в Ораниенбаум, быть может, наше дело никогда бы не выгорело. Императрица уверяет, что у вас дар вездесущности, и крепко убеждена вопреки всем разумным объяснениям, что вы чародей.Себастьян кивнул.– Но для нее вы еще и стратег, это и есть причина вашего возведения в генеральское звание. Что официально оправдывает назначенное вам армейское жалованье: десять тысяч флоринов.Сумма была внушительной даже для русского генерала.– Я напишу ее величеству, чтобы смиренно поблагодарить, – ответил Себастьян. – Но объясните мне теперь это имя – Салтыков.Алексей Орлов улыбнулся и погладил подбородок.– Мой добрый друг, вы же знаете, армия целиком привержена русской партии. Сен-Жермен – не самое удачное имя для русского генерала. Стало быть, нужно было что-то русское, вот императрица и выбрала это.– Но ведь существует же настоящий Салтыков, вы это прекрасно знаете!– В самом деле, его назначили воспитателем великих князей. И он в курсе, что у него появился родственник с такой же фамилией, – ответил Орлов, по-прежнему улыбаясь.– То есть я?– Верно. Неужели вам зазорно состоять в родстве с воспитателем детей самой императрицы?– Нет, что вы, это высокая честь, – ответил ошеломленный Себастьян. – Но означает ли это, что я должен принимать участие в ваших войнах?– Если мы и дальше сможем пользоваться вашими добрыми советами, это будет в согласии с вашим званием. Но никто не упрекнет вас в дезертирстве, если вы не ринетесь в ближайший же бой.При этих словах Алексей Орлов встал, подошел к двери, кликнул Федора и попросил его принести некую красную сумку, лежащую под кучерским сиденьем его кареты. Подробности извлечены из «Curiositaten der Literarisch Vorund Mittwelt», автор которых утверждает, что лично был этому свидетелем в Нюрнберге. (Прим. автора.)

Через несколько минут Федор вернулся, вручил сумку своему брату и вышел. Алексей открыл ее, достал оттуда футляр с гербами, а из него пергаментный свиток, который и протянул Себастьяну.«Мы, Екатерина II, Императрица Всея Руси…»Легкое головокружение охватило Себастьяна. Граф Салтыков назначался в штаб со званием генерала и советника ее императорского величества. Императорская печать подтверждала подлинность документа.– Но Салтыков! – воскликнул он.– Прочтите вот это, – отозвался Орлов, протягивая Себастьяну другой документ.Новая грамота занимала целых две страницы: в благодарность за услуги, оказанные престолу, ее величество жаловала графу де Сен-Жермену имение Ново-Лиево в две сотни гектаров, равно как усадьбу и два хутора близ Старицы, и возводила его в графское достоинство.– Удовлетворены теперь? – спросил Орлов.– Как может быть иначе?– Григорий все предусмотрел.Себастьян задумался. Его судьба оказалась связана с судьбой русского императорского трона теснее, чем он предполагал.– А скажите мне, – продолжил Алексей, – как поживает ребенок, которого от вас родила баронесса Вестерхоф?– Увы, никак. Умер от крупа. Все мои познания в медицине оказались бессильны его спасти.– Жаль. Как вы, возможно, знаете, он приходился двоюродным братом царевичу Павлу.Себастьян вспомнил, как пришлось забирать ребенка из Санкт-Петербурга и как принцесса Анхальт-Цербстская призналась, что баронесса была единоутробной сестрой императрицы. Орлов долго смотрел на графа испытующим взглядом.– За ребенком приезжали вы сами или ваш сын?– Я. А почему вы спрашиваете?– Григорию показалось, что у вас какой-то странный, рассеянный вид.– Еще бы! – ответил Себастьян.– Жаль, что ребенок умер, – продолжил Орлов. – Быть может, вы могли бы стать отцом будущего царя.– Что вы такое говорите?– То, что вы слышали. Павлу сейчас шестнадцать лет, и он проявил свой истинный нрав. Ненавидит собственную мать и сам – вылитый портрет своего батюшки. Это опровергло все слухи об отцовстве Сержа Салтыкова.Орлов закурил сигару, взяв щипцами уголек из камина.– Он такой же яростный германофил, как и его отец, и ненавидит Россию, – продолжил он.– Но не собираетесь же вы устранить шестнадцатилетнего юношу? – заметил Себастьян.– Не я, конечно, – ответил Орлов, пожав плечами. – Он дождется, что его истребят другие. Настает такой момент, когда человеческое существо, наделенное определенной властью, перестает быть самим собой и становится заложником. Но это в будущем. У Екатерины впереди еще много лет царствования.– За что Павел ее упрекает?– За ее жизнь. И за смерть своего отца.Себастьян вспомнил рассказ Барбере об убийстве царя Алексеем.– Как он умер?– Предполагаю, что ваш друг Барбере вам рассказал.– Почему вы говорите, что я мог бы стать отцом следующего царя?– Потому что при нынешнем положении не исключено, что императрица могла бы указать своим наследником вашего сына.– А Павел будет отправлен в изгнание, как Иван Шестой?– Почему бы и нет? В любом случае исчезновение Петра Третьего и Ивана Шестого не было потерей ни для кого.От такого цинизма Себастьян содрогнулся. И поздравил себя с тем, что вызволил своего внука из этого кровавого театра. Власть снова вызвала у него отвращение.Выйдя из кабинета, Орлов и Себастьян натолкнулись на вопросительные взгляды маркграфа и остальных. И ответили на них сияющими улыбками.По возвращении в Трисдорф Себастьян показал генеральский патент маркграфу, вызвав у того еще большую оторопь. 41. ПОЧТИ ЗАБЫТОЕ ВОСПОМИНАНИЕ Осень 1770 года подходила к концу, когда Александр сообщил письмом, что его мать, Даная Полиболос, княгиня Маврокордато, скончалась. Она не вставала с постели несколько недель, страдая от головокружений, и умерла во сне две недели назад.Она тоже не увидела Грецию свободной.Себастьян взял с собой Франца и немедленно отправился в Лондон. Он нашел Александра подавленным и растерянным. Сын долго плакал на плече отца, потом воскликнул:– Неужели вечно придется жить с призраками? Сначала с призраком Соломона, а теперь и моей матери!– Таков удел памяти. Не позволяйте ей оттолкнуть вас от вашего сына или причинить ему горе.Юный Пьер, в Англии Питер, тоже казался растерянным. Ему было уже семь лет. Себастьян подозвал внука и взял на руки. Странный союз – три поколения одиноких. Себастьян внезапно осознал, как отчаянно теперь в Блю-Хедж-Холле не хватает женского присутствия. Во всяком случае, в мире этого ребенка. Но еще хуже было бы для мальчика попасть в мир аристократии, будь то английской, немецкой или французской. Себастьян избавил его от русских династических распрей не ради спесивой пустоты вечеров в замках, охоты, Wirtschaften, пантомим, обжорства и пьянства. Пьер не будет ни заложником в политической грызне, ни разодетым бездельником.Себастьян отправился на Хайгейтское кладбище, чтобы положить цветы на свежую могилу, потом силой увез Александра с Пьером в Хёхст. Там они проведут зиму и этот опасный момент, которым является Рождество, преддверие Нового года, когда потребность в любви и у стариков, и у молодых становится наиболее острой.Странная самоотверженность проявилась во Франце – быть может, просто отцовский инстинкт, дремлющий во всяком сознательном существе. Гигант пруссак стал для маленького Пьера своего рода могучей нянькой. Как только выпал первый снег, он повадился брать мальчика с собой кататься на коньках и санках и даже отваживался играть с ним в снежки. В усадьбе то и дело слышался их смех.– Как вам удалось так воспитать слугу? – удивился Александр. – Можно подумать, что он член семьи!– Он и есть член семьи, – ответил Себастьян.По возвращении в Хёхст Себастьян обнаружил послание от Эймона де Бель-Иля:
«Мой дорогой друг!Хочу надеяться, что это письмо застанет вас в столь же цветущем здравии, как и в последний раз, когда мы виделись. Нельзя сказать, что звезды безучастны к судьбам выдающихся умов – они ниспослали-таки на вашего врага, герцога де Шуазеля, королевскую немилость. Я удостоверился, что границы Франции отныне открыты для вас, и буду рад прочитать вашу записку, где сообщается о вашем скором визите в Париж.Ваш верный Эймон де Бель-Иль».
Что послужило причиной падения Шуазеля? Из переписки Себастьян узнал, что их две: гонения на иезуитов и непомерные военные расходы, в которые он вверг королевство. А бешеная враждебность министра к новой фаворитке короля, госпоже дю Барри, отнюдь не смягчила его падение.По размышлении Себастьян пришел к выводу: из-за недостатка характера Людовик XV был ничтожным королем. Он ничего не хотел менять в мире своей юности. Иезуиты олицетворяли для него безопасность опекающей религии, а расходы на армию – приобщение королевства к политике завоеваний, к которым он не имел охоты. Потому-то он и отправил Себастьяна в Гаагу, возымев похвальное намерение заключить мир с Англией. Ибо даже у хороших решений могут быть дурные причины.Но желая сохранить прошлое любой ценой, можно лишь испортить настоящее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51