– Это вам на расходы.Себастьян остановился в нерешительности. Он знал, что эти деньги выплачены Петром III, человеком, которого он решил уничтожить, и Банати прекрасно было известно настроение Себастьяна. Неужели же он нарочно протягивал Сен-Жермену пресловутые тридцать сребреников? Или этот жест свидетельствовал о том, что Банати благословлял Себастьяна на мятеж? Так прошло несколько долгих секунд. Сен-Жермен с Банати обменялись взглядами. Граф взял наконец шкатулку из рук сардинца.– Эти деньги могут вам пригодиться, – произнес хозяин дома.Мужчины раскланялись. Себастьян вышел.
Возвратившись на Херренгассе, Себастьян увидел, что перед воротами томится в ожидании раздосадованный почтмейстер. Непредвиденные задержки, замена лошадей, колеса, которые не починили вовремя, еще бог знает какие обстоятельства – все вместе заставило перенести отъезд в Россию назавтра. Возмущаться было бесполезно. Себастьян вновь послал Франца к Банати за ключом. Значит, ему придется остаться у себя еще на один день. Не было и речи о том, чтобы вновь открывать ставни, распаковывать вещи и разводить огонь. Хозяину и слуге придется перехватить что-нибудь на скорую руку или отправляться в ближайший трактир.Они поднимались по лестнице, когда раздался громкий стук дверной колотушки. Франц спустился, чтобы открыть. Стоя на верхней ступени лестницы, Себастьян разглядывал нежданного посетителя: молодой человек среднего роста, одетый в черное, просил позволения увидеться с графом де Сен-Жерменом. Франц спросил, как представить гостя:– Франц Антон Месмер.– Попроси господина войти, – приказал Себастьян.Молодой человек поднял глаза. Хозяин дома взмахом руки пригласил его: поднимайтесь. Они пожали друг другу руки, и у обоих на лицах появилось удивление. Затем они одновременно улыбнулись. Трудно сказать, кто из них был поражен больше.Сен-Жермен и нежданный гость устроились в правой гостиной. Франц зажег канделябры и отправился готовить кофе. Месмер заговорил первым.– Я мечтал с вами встретиться с тех пор, как, еще будучи подростком, услышал рассказ о демонстрации опытов, которые вы проводили в этом самом доме много лет назад. Вы тогда продемонстрировали магнетизм, заставив летать листок бумаги. В ту пору мне был еще неизвестен данный феномен. Когда же я повзрослел настолько, чтобы оценить по достоинству это явление, вы уже уехали из Вены. Много позже, во время своих занятий теологией, мне случилось заинтересоваться трудами Парацельса Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм, или Парацельс (1493–1541), родился в Швейцарии, врач-самоучка; утверждал, что, поскольку человек – это часть вселенной, его поведение обусловлено движением небесных тел и что врач должен знать алхимию, астрономию и теологию. Некоторые считают его основоположником гомеопатии. Он известен как сторонник принципа «Подобное лечится подобным» («Similia simulibus curantur»). (Прим. автора.)

и искусством лечения болезней.– Так вы теолог?– Я должен был бы им стать, – ответил Месмер, сокрушенно улыбнувшись, – но боюсь, как бы мой интерес к явлению гипноза не направил меня на другой путь. Однако, если сослаться опять-таки на Парацельса, теология необходима, чтобы воздействовать на божественное дуновение, которое есть в каждом из нас.– Я слышал, вы занимаетесь гипнозом. Почему?– Потому что я один из избранных, так же как и вы, граф. Мне было семнадцать лет, когда один из моих приятелей по школе подхватил сильнейшую лихорадку. Он очень страдал. Чтобы хоть как-то его утешить, я положил ему руку на грудь, и по прошествии нескольких мгновений он воскликнул, что ему гораздо лучше. Он попросил меня не убирать руку. Я стал делать ему массаж, надавливать обеими руками на живот и на спину. Сам я был истощен. А он прошептал, что чувствует себя намного лучше, и уснул. После трех дней такого лечения, при том что никакого другого лекарства он не принимал, температура упала, лихорадка ушла, и он выздоровел. Обо мне заговорили как о целителе. Но мне этого было мало. Я хотел знать тайну своих способностей…Он прервался, чтобы сделать глоток кофе. Себастьян не отрывал взгляда от своего гостя. Молодой человек казался искренним и, похоже, испытывал такую же жажду знаний, как и он сам много лет тому назад. Без сомнения, Месмер тоже полагал, что в природе существуют тайны, которые в принципе доступны пониманию человека. Но если таковая тайна существует и достойна называться тайной, значит, осознать ее невозможно.– Мои исследования и размышления на эту тему… Простите, сударь, должно быть, я кажусь вам излишне высокопарным. В общем, скажу только, я полагаю, что существует животный магнетизм, точно так же, как существует магнетизм минеральный.– Возможно, это два аспекта вселенской гармонии, – согласился Себастьян.– Не правда ли? – возбужденно воскликнул Месмер. – Но людей, обладающих этим даром, вроде нас с вами, увы, очень немного, они не в состоянии помочь себе подобным. Я думаю, что существует возможность стимулировать эти силы, то есть животный магнетизм, с помощью магнетизма физического…Себастьян оставался невозмутим.– Чем могу я вам помочь? – спросил он.– Сударь, человек, обладающий вашей репутацией, вашими способностями… Я всего лишь никому не известный студент…– Неизвестный? Ну уж, не прибедняйтесь. Но если вы нашли способ усилить ослабленный животный магнетизм с помощью физического, вы, без сомнения, совершили великое открытие. Мне бы даже хотелось вас предостеречь: боюсь, вы наживете себе много врагов. Вас будут обвинять в том, что вы не профессиональный врач, что вы злоупотребляете доверием людей…Месмер жалобно взглянул на него.– Найдутся и такие, кто станет утверждать, что вы опасны, а если вам удастся вылечивать людей, вас, хуже того, обвинят в колдовстве, станут кричать, что вы служите темным силам.– И что же мне делать?– Есть единственный город на свете, где вас примут без боязни и недоверия. Это Париж.– А вы?..– Я намереваюсь завтра уехать из Вены. Если вы обратили внимание, дом уже заперт. Возможно, мы увидимся в Париже.Месмер, казалось, был разочарован. Он поднялся.– Последний вопрос, если позволите, – сказал посетитель. – Вам приписывают поразительные познания и огромную ученость. Вы, случайно, не знаете, от какого заболевания страдают тирольские шахтеры?– Нет. А к чему вдруг этот вопрос?– Парацельс описывал таинственную и неизлечимую болезнь, которая настигает шахтеров. Я подумал, что если кто на свете и мог бы мне ответить, так это, без сомнения, только вы.– Увы, мне очень жаль.Они раскланялись, и Месмер ушел.Себастьян задумался. Тироль находился далеко от Богемии и, следовательно, Иоахимшталя. Странно было бы, окажись там одна и та же руда. Но все же любопытно: от какой болезни страдали шахтеры? Себастьян пообещал себе, что отыщет ответ.Но сейчас мыслями он был уже в России. 11. МЫШИ, ПОВЕРЖЕННЫЕ В СТРАХ КОТОМ Путешествие из Вены в Москву оказалось просто невыносимым. Поначалу Себастьян планировал поменять карету десять раз за время пути, а получилось чуть ли не в два раза чаще. Каждый раз он обещал кучеру значительную надбавку, если тот прибавит ходу. Но, увы, семь военных лет, а также дороги, разбитые кавалерией и военными обозами, оказались непомерным испытанием для карет, которые использовали на износ и к тому же не успевали приводить в порядок.Каждый раз, когда путешественники садились в карету, они держали пари, на которую сторону она наклонится в этот раз. В трех лье от Кракова на горной дороге треснула ось, пришлось выйти, разгрузить карету и прождать несколько часов под проливным дождем, пока кучер чинил сломанную деталь. При въезде в Варшаву заржавленные рессоры не выдержали тряски, и попутчики, двое торговцев в меховых шубах, повалились на Себастьяна и Франца, издавая чудовищные крики. Сколько раз пассажиры, измученные дорожной тряской, прибывали на очередную станцию полумертвыми от усталости.Даже Франц, человек спокойный и благодушный, начинал терять терпение. Так, несмотря на крайнюю спешку, Себастьяну за один день пришлось остановиться трижды, в последний раз в Минске. Он не стал рассказывать своему слуге, что сам князь Лихтенштейнский дважды оказывался жертвой несчастных случаев на дороге и дважды чуть не расстался с жизнью.Несмотря на то что дороги были абсолютно непроезжими, это отнюдь не избавляло путешественников от неприятной необходимости в обязательном порядке останавливаться на таможенных пунктах, когда чиновники – Себастьян невольно задавал себе вопрос, а умеют ли они вообще читать, – проверяли их паспорта и досматривали вещи. Зачастую то же самое происходило и при въезде в города. Что касается паспортов, у Себастьяна их имелось даже несколько: один – Соединенных провинций, поскольку у него была там собственность, второй – княжества Гессен и, наконец, еще один английский, выданный в Гааге послом Йорком. См. том I. (Прим. автора.)

Сен-Жермен показывал один, другой или третий в зависимости от того, какое проезжал государство и в каком отношении находилось оно со странами, выдавшими ему эти паспорта. Впрочем, порой государства были такими маленькими, что путешественники пересекали их за полдня.Здесь подстерегала особая порода хищников – менялы. Оснащенные своими расчетными таблицами и весами, они обменивали золотые марки на талеры, флорины на дукаты, пфенниги на крейцеры, каролины на соверены и гинеи на франки, рейхталеры, рубли и все, что вашей душе угодно. Конца этому не предвиделось, потому что менялы отчаянно капризничали из-за вышедших из употребления монет, сомнительного вида золотых или слишком ветхих банкнот. Себастьян невольно возвращался мыслями к той главе из Писания, где говорилось о Христе, отхлеставшем их давних предшественников, дабы изгнать из Храма.Эти торги могли продолжаться очень и очень долго, пока путешественники, прибегнувшие к услугам менял, не достигали цели, но когда они могли продолжить путь, другим пассажирам приходилось дожидаться окончания сделки. Что касается Себастьяна, то он для крупных сумм использовал переводные векселя, кроме того, у него, как правило, оставались наличные после предыдущих путешествий.Еда и ночлег никак не могли компенсировать дорожных мучений. Для Себастьяна, который путешествовал очень много и повидал всякое, это не было открытием, но следовало признать, что постоялые дворы и гостиницы на Востоке, особенно в сельской местности на почтовых станциях, где меняли лошадей, были куда неприятнее и грязнее, чем на Западе. Так, осматривая кухню в Торне, в Польше, он обратил внимание, что неряшливого вида кухарка, хлопочущая возле кастрюль, льет в рагу какую-то мутную воду, набранную бог весть где. В ответ на его замечание женщина сказала, что это придает блюду особый вкус. Себастьян был озадачен, зато тотчас же догадался о причине расстройства желудка, которое случилось у них обоих, у него и Франца, дня за три до этого и с которым ему удалось справиться лишь с помощью предусмотрительно захваченных лекарств. Мало того, эти люди практически не мыли овощи, которые клали в кастрюли, а если и мыли, то такой же грязной водой.Ничего удивительного, что эпидемии холеры и брюшного тифа случались одна за другой и за несколько дней буквально выкашивали целые деревни.Сделав соответствующий вывод, Себастьян во время путешествия стал воздерживаться есть что-либо, кроме хлеба и колбасы, и велел Францу следовать его примеру, если тот не хочет подхватить дизентерию или еще что похуже. Что же до напитков, оба они довольствовались флягами колодезной воды, которые наполнялись под их наблюдением и которые Франц дезинфицировал водкой. Потому что обычно просьба путешественников подать чистую воду воспринималась как каприз.Комнаты были не лучше. Ни один опытный путешественник не был вправе рассчитывать, что ради него хозяин станет менять белье, но порой постель была настолько грязной и зловонной, что граф и его слуга предпочитали растянуться прямо на одеялах – причем своих собственных, которые предусмотрительный Себастьян захватил с собой, – чем провести ночь в компании паразитов.Среди путешественников встречались не только люди благородных сословий или торговцы; на постоялых дворах останавливались все, кто путешествовал на лошадях, помещики, дезертиры, поскольку военные действия велись по всей Европе, всякого рода проходимцы, рассказывающие о себе бог знает что. Если по прибытии они и были еще трезвы, то оставались таковыми недолго; приходилось слушать, как они горланят песни до поздней ночи, пока какой-нибудь постоялец, желающий уснуть, не призывал их к порядку, зачастую силой. Себастьян не имел никакого желания вступать в пререкания с пьяницами, и все неудобства переносил стоически, стараясь по возможности возместить часы недосыпания на следующий день, во время пути. Но Франц, куда менее терпеливый, к тому же сильный и широкоплечий, не раз и не два выходил призвать пьяного крикуна к порядку, обычно с помощью кулаков.Пробуждение тоже было малоприятным. Отхожее место, если таковое вообще существовало, представляло собой дыру в земле под навесом или в сколоченном из досок домике. А рассмотрев воду в кувшине для умывания, путешественник приходил к выводу, что его лицо и руки останутся чище, если он не станет умываться вовсе. Себастьян растирал лицо и грудь салфеткой, смоченной в настойке своего собственного изготовления из лавра и можжевельника. Он и Франца убедил следовать своему примеру. Наконец они прибыли в Москву. Изабель Купер-Окли цитирует русского писателя того времени Пыляева, члена группы «Новое время», который в своей книге «Старый Петербург» упоминает, что Сен-Жермен находился в Москве в период правления царя Петра III. Поскольку последний царствовал всего лишь с 25 декабря 1761 г. по 5 июля 1762 г., эта подробность может служить некоторым ориентиром. (Прим. автора.)

В особняке Орловых Себастьяна ожидали три новости.Во-первых, на крыльце появился Эймерик де Барбере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51