Высшие умы всегда осознают его присутствие.– Это нечто из области философии.– Разумеется. Но не стоит ее презирать, – сказал Себастьян. – Она руководит также и деятельностью.– Вашей?– И моей в том числе.– Как это понимать?Себастьян улыбнулся:– По правде говоря, барон, я ожидал от вас другой признательности. Петр Третий был частью хаоса. Останься он в живых и заручись поддержкой Фридриха, он бы опустошил всю Европу. Мы сейчас выходим из семилетнего периода войны, а могли бы ввязаться в куда более длительные войны. Вот почему я содействовал вашему избавлению от опасного человека.Засыпкин, похоже, был удивлен. Он на мгновение задумался.– Выходит, его смерть была выгодна не только моей стране.– Да. Мир избежал опустошения и разрухи.– Вы работаете на весь мир? – спросил Засыпкин с едва заметной иронией. – А я-то полагал, что вы служите России…– Я ее и не предавал, России была оказана услуга, и вы приехали меня с этим поздравить. Если бы разразилась обещанная Петром резня, ваша страна оказалась бы обескровлена.– Это ваше Общество внушило вам подобные взгляды? – спросил Засыпкин.– Принципы, которые им руководят, учат быть выше суеты.– Разве это не есть привилегия монархов?– Как вы могли убедиться, не всегда.– Стало быть, вы ставите себя превыше монархов? – вытягивая от волнения шею, спросил Засыпкин.– Это принципы, а не я ставят себя превыше монархов.Засыпкин задумался.– Но разве эти принципы не обременительны? И что делать, если они противоречат приказу, который человек обязан выполнить?– Так не может быть. Просвещенный разум знает, что истинная сила основана на гармонии и что сила без любви уязвима и в конечном итоге оборачивается слабостью. Именно так было с Петром Третьим. Его внутреннее беспокойство и, вполне возможно, ощущение собственной слабости вело его к крайностям и, как следствие, к очевидным ошибкам, таким как публичная демонстрация низкопоклонства перед Фридрихом или оскорбление супруги. Вы сами, барон…Засыпкин вопросительно посмотрел на него, ожидая продолжения.– Вы сами, барон, вы ведь пребывали в неуверенности в течение последних месяцев правления императрицы Елизаветы и шести месяцев царствования Петра Третьего. Вы не знали, чью сторону принять. Вероятно, именно по этой причине баронесса Вестерхоф дала мне понять, что я в России по своей собственной воле. Ведь это вы велели ей так сказать?Засыпкин кивнул в знак согласия.– Да, это так. Я имел основания опасаться, что, если заговор раскроют, вы, возможно под пыткой, обвините меня в том, что я им руководил или, во всяком случае, поддерживал.– Это только доказывает вашу неуверенность и ваше беспокойство, – сказал Себастьян. – Если бы вы принадлежали к этому Обществу друзей, о котором я здесь упомянул, вы были бы окружены людьми доброжелательными и, следовательно, более спокойными. И более выдержанными. Братство высших умов подобно гармонии планет. Когда в основе его лежит согласие, оно правит миром.Засыпкин вздохнул.– Это Общество существует?– Да.– Это его настоящее название?– Существуют различные ветви. Одна из них, именно та, где я являюсь председателем, – это «Капитул Святого Гроба Господня».– Я могу туда вступить?– Да. При условии соблюдать тайну о том, что вы там узнаете, и о самом вашем членстве.– Для меня это не составит труда, – сказал Засыпкин. – Я к этому привык.– Прекрасно. Приходите сегодня на ужин.Засыпкин на мгновение задумался.– Чего вы добиваетесь? Славы? Однако вы прилагаете все усилия, чтобы ваше существование было как нельзя более скромным.– Спросите у графа Банати. Я оказал вам услугу в надежде, что однажды вы поможете освободить Грецию от оттоманского ига.– Так вот что вами движет? – покачал головой Засыпкин.– Вам эта цель кажется недостойной?– Отнюдь. Просто я не знаю, какой монарх осмелится бросить вызов туркам ради освобождения Греции.– Слава России от этого только выиграет. Поверьте мне.Странная ситуация: вербовать того, кто сам привык отдавать приказы, в свое общество, хозяином которого он был. Но Общество друзей признавало лишь моральное первенство.В конце процедуры инициации Засыпкин был немало удивлен, узнав о том, что принимал его граф Антон Венцель Кауниц-Ритбургский.Этот человек был канцлером Австрийской империи.
20 августа Себастьян получил приглашение от императорского кабинета участвовать в короновании на престол императрицы Екатерины II, в Успенском соборе в Москве, которое состоится 22 сентября 1762 года.Выходит, партия была ею выиграна окончательно.Но Себастьян не собирался участвовать в шумных празднествах. Он вообще считал весьма неосмотрительным показываться в кругах, близких к российскому престолу. Ревность порождает врагов точно так же, как успех притягивает друзей. Причем первые куда чаще являются истинными. Кроме того, Себастьяну совершенно не хотелось видеть ни братьев Орловых, ни баронессу Вестерхоф.Ему хотелось разгадать загадки – хотя бы некоторые – иоахимштальской земли. Каждый раз, когда граф открывал обитый свинцом ларчик, он неизменно убеждался, что она не потеряла своих магических свойств. Цела и невредима! Это было средоточие могущества вселенной. Осколки солнца, упавшего на землю.В третий раз Себастьян положил на шкатулку стеклянную пластину, вырезанную специально для этой цели, и сверху опустил ладонь. И как во время двух предыдущих опытов – последний раз перед этим жалким пастором Норгадом, – плоть обрела полупрозрачность и сквозь красноватые очертания руки стали отчетливо видны кости.Сен-Жермен поспешно убрал руку и стеклянную пластинку, затем захлопнул ларчик.Какой мог он из этого сделать вывод? Способ окрашивания непроницаемой субстанции? Ничтожное применение знаний о могуществе вселенной. ЧАСТЬ ВТОРАЯСТРЕЛЕЦ И КОЗЕРОГ (1764–1769) 21. К ЧЕРТУ ПОДЛИННОСТЬ ЛИЧНОСТИ! Поскольку человек получает имя при рождении, точно так же, как его родители и предки получили свои имена, из поколения в поколение поддерживается иллюзия, будто у каждого имеется то, что принято называть личностью – позорной, темной или, напротив, блистательной и славной. Более того, она совершенно обязательна. Вместе с ней человеку навязываются язык, обычаи, то есть религия, во всяком случае, представление о божественном, а также предписания и запреты, пристрастия и отвращения, то есть любовь и ненависть.Это условие неизбежно подразумевает то, что человек верен культу предков и готов пролить свою кровь, чтобы защитить их честь и идеалы.Какое безумие! Это не что иное, как рабство и смирение. Выходит, потомки Иуды обречены на смерть в петле? А потомки Катилины непременно закончат свою жизнь на плахе? А потомки ведьмы – на костре? Неужели Капулетти будут до конца дней своих ненавидеть Монтекки?Сгоревший на костре инквизиции отец Исмаэля Мейанотте обрек своего сына на вечные страдания?Прежде всего, человек меняется, и меняется каждый час. Представим себе, что некто любит Платона и внезапно обнаруживает в «Законах» и «Республике» похвалу тирании и проникается отвращением к автору «Пира». Вся его философия, вся концепция мира ниспровергнута и разрушена. А он сам? Вот уж нет: он чувствует недоверие к авторитету и теперь выискивает у философов, которые, как общеизвестно, не доверяют софизму, любую склонность поставить себя на службу тирании.Затем он обнаруживает тщательно скрываемую семейную тайну: его отец когда-то совершил чудовищное злодеяние, но ныне слывет честным гражданином. Может ли он по-прежнему чтить его память? Нет, ибо подобное лицемерие представляется бесчестьем. Но он, напротив, может также обнаружить, что его отец был героем, а его миролюбивая натура нисколько не приемлет эту публичную доблесть, и она неприятна ему. Пренебрежение к страданиям, особенно к чужим страданиям, которое принято именовать героизмом, это чрезмерное почтение к себе самому, которое приводит в действие механизм подвига, подобно тому как фитиль заставляет взорваться гранату. Иными словами, пристрастие к шумихе и всему непостижимому, характеризующее героев, кажется ему достойным порицания. Он не воспринимает себя как сын своего отца. Но поскольку каждому известно, что он таковым является, он рискует прослыть недостойным своего предка.Отчего необходимо быть сыном своего отца? Разве в пятьдесят лет человек такой же, как в тридцать? А в тридцать такой же, как в двадцать? Разве человек существует не сам по себе? Неужели его добродетель основана на его идентичности? Выходит, он пленник собственного прошлого? Или прошлого своих родителей?Когда юный Висентино де ла Феи бросился в реку, чтобы спасти тонущего ребенка из потока, разве он не следовал мгновенному, безрассудному порыву сострадания, неужели им руководили понятия о славе и долге?Следовательно, никакой идентичности, с присущей ей мишурой, не существует. Тем не менее каждый стремится найти подлинник. Разыскивает, расспрашивает всех и каждого: слугу, поставщика, таможенников. Себастьян знал об этом, Франц пересказывал ему услышанные сплетни.Утром на Херренгассе доставили письмо от герцога Вильгельма Гессен-Кассельского. Со дня приезда Себастьяна в Вену это было третье послание от друга. Первое было восторженно-хвалебным: герцогу сообщили, что граф де Сен-Жермен в период известных событий находился в Санкт-Петербурге, и, несмотря на довольно неубедительные отпирательства Себастьяна, герцог нисколько не сомневался, какую роль тот сыграл в этом историческом спектакле. Падение царя Петра III и разрушение альянса между Россией и Пруссией стали для него одним из счастливейших событий в жизни.В своем втором письме герцог выражал удивление, что Екатерина II, новая императрица, не назначила Сен-Жермена своим советником. Себастьян ответил, что здравый смысл подсказывает не подходить слишком близко к горнилу власти.Послание, пришедшее этим утром, показалось Себастьяну достойным его размышлений об идентичности.
«Дорогой друг!Я не знаю, присутствовали ли вы в прошлом году в Москве на коронации Екатерины II, но мне стало известно, что многие видели вас в Санкт-Петербурге в последние дни правления Петра III, а также вскоре после его смерти. Один из очевидцев даже стал уверять меня, что вы жили в царском дворце в Ораниенбауме и что вы присутствовали на знаменитом совете у будущей императрицы.Многие вас там видели, о том стало известно от дипломатов и путешественников. Этот факт возбудил изрядное любопытство, в том числе у Фридриха II. Нынешняя супруга маркграфа Анспах-Байройтского (предыдущая, Вильгельмина, которая приходилась королю сестрой, скончалась в 1758 году), похоже, весьма интересуется вами и вашим настоящим именем. Никаких сомнений, что в этом она следует наставлениям Фридриха. Тот расспрашивал своего друга Вольтера, который сообщил ему, что во Франции существует семейство Сен-Жерменов, к которому вы не принадлежите, и что это ваше имя вымышлено. Судя по всему, он раздражен тем, что прежде вас недооценивал, и, похоже, полагает, будто вы имеете непосредственное отношение к смерти Петра III и неудаче его политических прожектов.Я счел необходимым предупредить вас об этом, поскольку лучше быть в курсе того, что о вас говорят. Не оставляю надежды в скором времени с вами увидеться.Вильгельм Гессен-Кассельский».
Эти известия одновременно встревожили и позабавили Себастьяна. От шпионов, болтунов и сплетников спасения нет, но приходится признать: они назойливы, как мухи. Впрочем, представив себе, как должен быть раздосадован Фридрих, Себастьян не мог сдержать улыбки: иностранец, к которому монарх относился с изрядной долей иронии и о котором, вероятно, злословил с Вольтером, похоронил его грандиозные прожекты альянса с царем-пруссофилом. Выходит, Фридрих велел супруге маркграфа Анспах-Байройтского навести справки об этом несносном типе.Так в какой степени идентичность Себастьяна может служить или вредить политике Фридриха II? Следовало признать, что этот король рассуждал весьма банально; он надеялся отыскать ниточку, которая позволила бы ему объяснить роль графа в падении царя. «А, это флорентиец на службе у русских!» Или же: «А, это швед, который хочет отомстить русским!» Или подобного рода затасканные клише.Себастьян отбросил письмо и стал любоваться апельсиновым деревцем в горшке, стоящем во внутреннем дворе особняка. В солнечный апрельский день 1763 года оно покрылось белоснежными цветами. Сен-Жермен подумал еще об одной неприятности, связанной с понятием «идентичность»: о недоразумении, которое он с некоторых пор именовал историей баронессы Вестерхоф. Баронесса оказалась введена в заблуждение идентичностью, она потеряла любовника, поскольку отдалась другому. Прошлым летом, увидев, как лже-Сен-Жермен ловко улизнул вслед за настоящим, она была изрядно раздосадована и с тех пор больше не давала о себе знать. За одиннадцать месяцев, что баронесса была лишена объятий, во всяком случае объятий фальшивого Сен-Жермена, страсть ее остыла.Но причиной недоразумения, жертвой которого она стала, не были двойники, она сама стала его виновницей. Баронесса была настолько возбуждена событиями дворцового переворота, что приняла Себастьяна за другого. Заглушив в первый раз свою потребность в человеческом тепле, пока не найдет того, кто спасет ее страну, как дама сама призналась Себастьяну, баронесса превратилась в жертву, готовую стать трофеем победителя. После долгого воздержания, которое она сама на себя наложила, эта Ифигения в буквальном смысле бросила свое тело на алтарь родины! Какой славный подвиг! Граф Ротари нашел бы здесь сюжет для своих мифологических гризайлей, которыми украшал интерьеры петербургских особняков.Во всяком случае, баронесса перестала быть просто женщиной.Если бы она отдалась настоящему Сен-Жермену, он бы отклонил ее порыв. Ибо не ему вверила бы она себя, покоренная его очарованием, нежностью или красотой, нет, не ему, но герою. Героиня отдавалась герою, дабы отметить триумф их общего дела.Двойная иллюзия. Себастьян не являлся героем, а если она сама чувствовала себя героиней, так это было заблуждением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51