– Все, что я хотел вам сказать, – вновь заговорил Себастьян, – то, что благородство по крови всего лишь некоторое преимущество, но никак не привилегия. Если вы по-прежнему будете рассматривать орден тамплиеров «Строгого устава» как кружок аристократов, вы обречете его на поражение. Ибо особенность дворянства – истреблять друг друга во имя славы и чести, и пройдет немного времени, как половина из вас погибнет на кровавых дуэлях. Вам же предназначена великая судьба, она сулит вам более долгую жизнь.Эти слова прозвучали торжественно, как пророчество. Кто-то недоверчиво покачал головой, кто-то был смущен или растерян, кто-то усмотрел в этом некую логическую ошибку.– Именно по этой причине вы и восстаете против Мюнстерской ложи? – поинтересовался Себастьян.– Какого черта мы должны подчиняться немецкому диктату? – возмутился принц де Мерод.– Это отнюдь не немецкий диктат, это диктат разума. Братство просвещенных умов универсально. Оно содействует гармонии и миру, – возразил Вельдон.– Но у нас теперь постоянные трения с полицией, которая считает нас иностранными шпионами! – возмутился тамплиер.– Этому есть объяснения, – вмешался Боэм. – Правила нашего отделения ложи предписывают соблюдение строжайшей тайны. А многие из нас это правило нарушили и обратили на себя внимание недоброжелателей. Разумеется, полиция встревожена. Я требую, чтобы отныне никто открыто не интересовался, принадлежит ли человек к нашему ордену. Я прошу также, чтобы никто больше не хвастался и не кичился своей принадлежностью к нему.– Почему нас так ненавидят иезуиты? – спросил один из рыцарей.– Потому что они мнят себя чем-то вроде Ватиканской полиции, а нас подозревают в том, что мы преследуем разрушительные цели, что мы желаем ослабить влияние Рима на верующих, – объяснил Вельдон. – Они убеждены, что только у них есть право на истину, а изучение природы – такая же суровая ошибка, как та, которую совершил Адам, когда вкусил плод от древа познания. Это противоречит нашей философии. Для всех представляется очевидным, что принадлежность к христианству не помешала монархам развязывать войны, которых дипломаты сумели бы избежать. Во имя веры пролились реки крови.– Вы вообще отрицаете право на жестокость? – высокомерно спросил принц де Мерод.– Только когда не осталось других средств и есть абсолютная уверенность в успехе.– Вы можете привести пример?– Разумеется. Устранение российского царя Петра Третьего, который намеревался перед самым своим концом объявить войну Дании, чтобы завладеть Шлезвигом, полученным этой страной на законных основаниях. Русский царь не должен воевать ради интересов Гольштейн-Готторпов. Но это лишь одна из причин его устранения.– Реформатская церковь нам подходит больше? – поинтересовался другой тамплиер.– Похоже, она отличается большей веротерпимостью, но давайте не будем обманываться. Согласиться на чье-то влияние, кроме своего собственного, она не готова, так же как и Римская церковь. Вообще-то всякая власть в этом мире желает считаться абсолютной и не колеблясь согласится на все, лишь бы восстановить или упрочить свое влияние. Вот почему нам так необходимы дисциплина и осторожность.– Но разве вы не враждебны всякой религии?– Вовсе нет. Очень многие религиозные деятели разделяют наши идеалы. Я приведу в пример мэтра Экхарта, который прилагал все силы, чтобы донести божественный свет до человеческого сердца, проповедуя, что человек существует лишь при условии, что путем самоотречения стремится к божественному.Последовало молчание.– Именно познание лежит в основе истинной алхимии, – продолжил Вельдон. – Это движущая сила всякого превращения.– Но вы, должно быть, сам граф Сен-Жермен! – воскликнул принц де Мерод. – Только он мог бы вести дискуссию, в которой объединились бы алхимия и вера.– Мое имя не имеет значения, – ответил Вельдон. – Важно, чтобы вы не подвергали религию гонениям. Дружба с духовным лицом вам может оказаться полезнее, чем протекция какого-нибудь принца. Попытайтесь поддерживать такую дружбу.– Насколько мне помнится, – подвел черту Боэм, – каждый из присутствующих здесь рыцарей давал клятву способствовать влиянию этого ордена. Я прошу, чтобы нынешние дебаты не стали достоянием гласности.Он повернулся к Вельдону.– Наша цель – просвещение, господа тамплиеры, – объявил Себастьян.Рыцари склонили головы в знак согласия, и собрание было завершено.Боэм горячо поблагодарил Вельдона, все члены, включая рьяных спорщиков, пожали ему руку и разошлись.Пробило полночь.Всем показалась, что ночь какая-то особенно темная.Эти аристократы походили скорее на неугомонных подростков или офицеров на пирушке, чем на ответственных взрослых людей. 23. ТРЕВОГИ ГОСПОДИНА КАЗАНОВЫ ДЕ СЕНГАЛЯ Неприкрытая враждебность Шуазеля положила конец французским прожектам относительно развития красильной мануфактуры, и маршал де Бель-Иль только подтвердил это Себастьяну: несмотря на милость короля Людовика XV, появление в Версале Сен-Жермена вызвало бы замешательство.Какая изощреннейшая месть: устроить эту мануфактуру прямо на французской границе! Не желая брать средства у рыцарей-иоаннитов, что поставило бы его в зависимое положение, Себастьян решил нанести визит австрийскому послу в Брюсселе, графу Кобенцлю, о котором ходили слухи, будто он очень богат.Дипломат принял Себастьяна со всей положенной учтивостью, но во время первой их беседы с его лица не сходило выражение величайшего изумления, как будто он видел перед собой человека, упавшего с луны. Кобенцль в подробностях поведал об этой встрече и деловых переговорах с Сен-Жерменом в длинном письме австрийскому канцлеру Кауницу, датированном апрелем 1763 г. Предприятие уже было основано, и Кобенцль, очевидно, ожидал от него значительной прибыли, о чем он и писал Кауницу (Арнет Альфред фон. Граф Филипп Кобенцль и его Мемуары. Вена, 1885). (Прим. автора.)

Сен-Жермен продемонстрировал послу образчики шелковых и шерстяных тканей, окрашенных по его методу, однако же секрета выдавать не спешил; Себастьян даже рассказал австрийцу о своих опытах окрашивания дерева и оставил пробные экземпляры, дабы тот мог изучить их на досуге, предполагая, что посол непременно с кем-нибудь посоветуется. Впрочем, Кобенцль и не стал скрывать этого, а через неделю спросил у Себастьяна, какую прибыль тот ожидает получить от своего предприятия.– Все в пределах разумного, граф, мне так это представляется. Я прошу треть от всех доходов, полученных красильной мануфактурой.Кобенцль принял эти условия. Неделю спустя они оба отправились в Турне, город, знаменитый своей текстильной индустрией, где можно было без труда отыскать квалифицированных рабочих. Они купили в Турне ателье, связались с двумя торговцами, Неттином и Валкьером, набрали персонал и начали одновременно и производство, и продажу товаров посредникам.Самым любопытным оказалось то, что большинство торговцев были французами и что товару, произведенному Сен-Жерменом, предстояло продаваться именно во Франции, нравилось это Шуазелю или нет. В нотариально удостоверенных документах имя Сен-Жермена не фигурировало, поскольку Себастьян на этот раз выбрал имя Зурмон. Получалось, что Себастьян одним ударом убил двух зайцев: отомстил министру Людовика XV и основал предприятие, которое по всем признакам обещало стать весьма прибыльным.
Перед тем как на несколько недель обосноваться в Турне, Себастьян снял там трехэтажный дом, обустройством которого стал заниматься Франц с помощью служанки из местных.Однажды утром Франц сообщил, что какой-то хорошо одетый человек просит аудиенции, невзирая на строжайшее предписание, данное Себастьяном слуге: не принимать никого. Тогда посетитель обратился к Сен-Жермену в письменном виде. И несколько часов спустя слуга положил перед Себастьяном послание, написанное по-французски:
«Сударь!Мне стало известно, что вы находитесь в Турне, и я был бы счастлив увидеться с вами.Граф Жан-Жак Казанова де Сенгаль».
Что нужно этому неисправимому ловеласу и аферисту? К тому же как этот Казанова узнал, что господин де Зурмон – это и есть граф де Сен-Жермен? И что Сенгаль делал в Турне? Народная молва, которая распространялась так же быстро, как и газеты, смаковала последние злоключения Казановы в лапах святой инквизиции и упивалась рассказом из зловещей тюрьмы Пьомбо в Венеции. Еще очень много судачили о его непорядочном поведении. Подобный тип за пригоршню дукатов без единой минуты колебания подсыплет яду тому, кого считает своим врагом. Это была разновидность Иуды – Иуда-«фалломан». Себастьян, решив проявить разумную осторожность, написал следующий ответ:
«Сударь!В ответ на вашу просьбу я согласен вас принять при выполнении вами двух условий. Первое: вы нанесете мне визит со всей скромностью, не ставя никого в известность, и второе: вы не станете мне предлагать разделить с вами трапезу.Граф де Сен-Жермен».
Отдав письмо Францу, Себастьян спросил себя, не замешан ли Казанова, ко всему прочему, в истории с неудачной попыткой продажи камней, которые Сен-Жермен когда-то купил в Индии и которые оказались не бриллиантами, но белыми сапфирами. Ювелир, которому Себастьян их продемонстрировал, довольно высокомерно поведал, что некий итальянский дворянин, который находился в городе проездом и зашел посмотреть камни, заявил, будто они фальшивые. Юмор этой истории заключается в том, что Казанова и в самом деле попросил о встрече с Сен-Жерменом, после того как заявил, что камни, которые граф намеревался продать, являются фальшивыми. (Прим. автора.)

Как бы там ни было, визит этого Казановы, на сей раз присвоившего себе титул графа де Сенгаля, был отнюдь не радостным событием.Собираясь принять назойливого посетителя, Себастьян выбрал необычную одежду и по реакции гостя без труда догадался, что тот потрясен. Длинный халат из верблюжьей шерсти, когда-то давно купленный на Каспии, и борода отшельника ни в коей мере не соответствовали тому образу, который Казанова наверняка нарисовал себе заранее. Себастьян представил себе, как этот проходимец впоследствии станет его описывать.Итальянец спросил у Себастьяна, что привело его в Турне.– Я строю здесь красильную фабрику. Собираюсь окрашивать ткани из разных материалов для графа Кобенцля.Пока ничего таинственного или подозрительного. Из ответа Себастьяна невозможно сделать вывод, что тот затевает заговор в пользу или против какой бы то ни было страны. Однако Казанова смотрел на графа не отрываясь. Неужели он пришел просто из любопытства? Или собрался что-то вынюхивать? В таком случае кому он служит? Хозяин дома с каждой минутой демонстрировал все большую холодность, а молчание становилось столь тягостным, что, казалось, еще немного – и придется гостю откланяться.– Сударь, – произнес наконец Казанова, – я нахожусь в Турне, чтобы тоже устроить здесь мануфактуру – по производству набивного шелка. Вы знаете, в чем состоит принцип набивки узора на ткани? Объясню вкратце: вместо того чтобы ткать узоры, достаточно их пропечатывать, как это происходит с эстампами. Может быть, нам имеет смысл работать вместе?«Нам так же подойдет быть компаньонами, как трубочистами», – подумал Себастьян. Мысль о совместной работе с Казановой сразу же вызвала у него отвращение.– Я интересуюсь окрашиванием, сударь, а не набивкой, – сухо ответил Сен-Жермен.– Я слышу отовсюду, что цвета, которыми вы пропитываете свои ткани, необыкновенно яркие. Я уверен, что сочетание наших двух методов принесет плоды.– Я подумаю об этом, – ответил Себастьян.И добавил после хорошо выдержанной паузы:– Похоже, вы весьма сведущи в текстильной индустрии. Как и в экспертизе драгоценных камней.Казанова был застигнут врасплох.– Разве вы не тот самый проезжий итальянец, которому показали мои камни и который заявил, что они фальшивые?– Это правда, – смутился Казанова, – мне показали бриллианты, и я решил, что они не настоящие…– И вы поспешили опорочить продавца камней. Господин Ван дер Берхейв, знаменитый антверпенский ювелир, определил, что это белые сапфиры. Хотя белые сапфиры обладают куда меньшей ценностью, чем бриллианты, это тем не менее отнюдь не фальшивые камни.– Я весьма сожалею, что причинил вам неприятности, сударь, – пробормотал Казанова, пойманный с поличным. – Продавец уверял, что это камни с французской короны, и…– А вы, разумеется, прекрасно разбираетесь в камнях французской короны, – раздраженно перебил Себастьян. – Это просто измышления торговца, который, зная, что в других случаях я прибывал с поручениями от короля Франции, счел, что может сделать вывод о происхождении алмазов. Версия этого происшествия, изложенного Казановой в свою пользу, тем более подозрительна, что он после этого стал просить встречи с Сен-Жерменом. Можно сомневаться по поводу познаний Казановы в ювелирном деле и тем более в том факте, что он якобы давал советы амстердамским ювелирам. К тому же в столь деликатном деле Сен-Жермену можно доверять: если бы он испытывал нужду в деньгах, он продал бы собственные алмазы, внушительное количество которых имелось у него и десять лет спустя, а не стал бы пытаться сбыть фальшивые камни, заявляя, что это камни из французской короны. См. Послесловие. (Прим. автора.)

Внезапно Сен-Жермен решил, что имеет дело с глупцом, склонным к подлым поступкам, и что он уже достаточно его унизил. Казанова выглядел удрученным. Гость вновь стал рассыпаться в извинениях. Этого было довольно.– Вы знакомы с французскими масонами? – спросил вдруг Казанова.Решительно в мыслях этого дурака не было ни логики, ни последовательности. Но почему он упомянул о французских масонах? Себастьян помедлил, прежде чем ответить.– Да. Но я полагаю, отнюдь не в их обычаях обнаруживать себя перед людьми, которых они не знают, или спрашивать брата, не принадлежит ли он к их числу.– Я вовсе не это имел в виду, сударь. Мой вопрос достаточно прост: враждебны ли они к розенкрейцерам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51