Кадберну очень не по душе был весь этот маскарад, однако он признавал, что без него никак не обойтись. Мэддин хотел решить свои проблемы как можно скорее. Он не обладал достаточным авторитетом в семье, чтобы открыто противостоять герцогине Юнаре, и это делало его уязвимым. Принц мог лишь помешать исполнению ее планов, если в своем гневе она совершит ужасную ошибку… и Мэддин выживет, чтобы воспользоваться этим преимуществом.
Кадберн ненавидел Юнару. В его глазах она олицетворяла те фамильные черты Кевлеренов, которые он считал гнусными и подлыми, в то время как Мэддин являл собой образец честности и благородства. Такой раскол в семье находил отражение и в государственном устройстве империи, которая напоминала чудовище, унижавшее или возвышавшее народ по прихоти императора или императрицы. Эта империя была способна на величайшие подвиги и столь же ужасные зверства; она толкала людей на созидание и разрушение. Империя, подобно Кевлеренам, не являлась чем-то таким, что можно всегда любить или всегда ненавидеть; ее нужно было любить и ненавидеть одновременно, и подобная невыносимая двойственность отравляла ядом сущность каждого гражданина Хамилая.
Кадберн ненавидел Юнару еще и потому, что она хотела причинить вред Мэддину. Акскевлерен мог бы найти способ убить ее, но его останавливали две вещи: если ему удастся задуманное, принц поплатится жизнью за преступление, совершенное своим Избранным; кроме того, к сестре императрицы невозможно подобраться достаточно близко, ведь она была защищена способностью пользоваться Сефидом, а также Нетаргером, своим Избранным.
Очень жаль, что Мэддин вообще связался с Юнарой. Их роман был страстным, кровосмесительным, жестоким, непреодолимым – именно такими словами и можно было охарактеризовать Кевлеренов. А Мэддин, который так отличался от остальных членов своей семьи, мог помочь себе не больше, чем Юнаре, словно любовь и ненависть к собственному роду брали верх над осторожностью и здравым смыслом.
Однако они состояли в слишком близком родстве, даже по меркам Кевлеренов, чтобы иметь детей, и со временем неравноправность их взаимоотношений – ведь Юнара была сестрой будущей императрицы, а Мэддин – всего лишь троюродный брат, один из множества таких же – начала тяготить принца, подтачивать его уверенность в себе и его положение во дворце. А потом Мэддин встретил Алвей, дочь богатого провинциального фермера, которую отправили в Омеральт, чтобы она получила образование и, возможно, нашла любовника, который обладал бы в столице каким-либо влиянием, чтобы улучшить перспективы ее семьи. Никто даже не думал о том, что Алвей может полюбить одного из Кевлеренов – ведь они заключали браки исключительно внутри своей семьи, – но Мэддин, становившийся все более угрюмым и отчаявшимся, нашел в ней спутника жизни, в котором так нуждался; человека, который будет любить его, а не считать своей собственностью. Кевлерены – и даже Юнара – делали вид, будто не знают об их отношениях; все они считали, что Алвей никогда не станет для него больше, чем просто наложницей.
Затем Алвей забеременела. Согласно традиции, Кевлерены должны рождаться только от Кевлеренов. Мэддин не захотел отказаться от любимой женщины и своего ребенка. Наказанием за строптивость стала ссылка. Но для Юнары этого было недостаточно. Она слишком поздно поняла, что Мэддин испытывал к Алвей гораздо более глубокие чувства, чем к ней.
Началась игра, в которой Мэддин должен был поставить на карту свою жизнь – а также жизнь своей возлюбленной, – чтобы заставить императрицу приструнить Юнару. Как бы это ни было неприятно Кадберну, он все же понимал, что лучше решить проблему прямо сейчас, чем ждать годы или даже десятилетия, пока Юнара не приступит к решительным действиям. Кевлерены никогда не торопились осуществлять свою месть.
И вот теперь, увидев приближающийся паланкин, Кадберн понял, что Юнара сделала первый шаг. Носильщики и стража выглядели слишком усталыми, их одежда – слишком свободной, а паланкин раскачивался вверх-вниз, словно пустой. Восемь слуг и восемь стражников. В общей сложности шестнадцать человек. Несомненно, все вооружены мечами… но есть ли у них огнестрелы? Кадберн решил, что вряд ли: слишком трудно их спрятать.
Впрочем, был только один способ выяснить это наверняка.
Привратник услышал, как Кадберн что-то прокричал. Потом он с удивлением увидел, что носильщики остановились, поставили паланкин Мэддина на землю и вытащили из-под курток длинные кинжалы. На мгновение привратнику показалось, что они сейчас бросятся на принца, затем Акскевлерен сорвал с пояса топорик, выкрикнул еще какую-то команду, и весь отряд, к которому присоединился и сам Мэддин, с криками бросился к приближающемуся паланкину.
Неужели Мэддин и Кадберн сошли с ума?!
Понимая, что совершает глупость, привратник все-таки крикнул им вслед:
– Остановитесь! Вы сейчас кого-нибудь убьете!..
И тут он увидел, как носильщики на противоположной стороне улицы бесцеремонно бросили паланкин на землю и одновременно со стражей обнажили мечи. Откуда у них мечи, ведь слуги не носят при себе оружие, подумал привратник. В Омеральте подобное всегда строго воспрещалось…
Затем мимо пробежали двое подметальщиков; вместо метел у них в руках тоже были мечи. Привратник с ужасом подумал, что сейчас они набросятся на Мэддина и его отряд, но вместо этого они присоединились к людям принца.
Привратнику не оставалась ничего другого, как в оцепенении наблюдать за происходящим.
Кадберн выругался, увидев, что Мэддин вырвался вперед. Принц не придерживался заранее разработанного плана; когда начиналось сражение, Кевлерен забывал обо всем на свете, кроме своего меча.
Кадберн подбежал к нему как раз в тот момент, когда Мэддин налетел на ближайшего врага – лысого громилу, который размахивал секирой, словно косой. Принц увернулся от удара и сделал выпад, вонзив меч прямо в сердце противника. Кадберн занял позицию слева от принца и отразил удар другого врага, направленный Мэддину прямо в шею. Акскевлерен пнул противника в колено, после чего полоснул его кинжалом по лицу. Когда тот ничком свалился на землю, Кадберн ударил его в спину, в почку. К этому времени подоспели остальные люди Мэддина. Бой разгорелся с новой силой. Акскевлерен прилагал все усилия, чтобы обезоружить и взять в плен хотя бы одного из нападавших.
Люди принца были профессиональными солдатами, не раз участвовавшими в битвах, в то время как нанятые Юнарой убийцы – обычными уличными головорезами. Схватка закончилось так быстро, что никто из защитников Мэддина даже не успел вспотеть. Кадберн сосчитал убитых врагов. Четырнадцать. Вместе с единственным пленным – пятнадцать. Где же еще один?..
Акскевлерен быстро огляделся по сторонам и увидел Алвей, которая держалась за живот. Рядом с ней стоял Полома. В руке у него был нож, а на земле лежал поверженный им противники Кадберн услышал, как вскрикнул Мэддин: они оба бросились к девушке.
– Алвей! – закричал принц, заключая любимую в объятия. – С тобой все в порядке?!
Девушка спокойно кивнула и отстранилась.
– Все хорошо – благодаря храбрости нашего друга…
Мэддин облегченно вздохнул и повернулся к изгнаннику.
– Полома Мальвара, я не могу найти слов, чтобы выразить свою… – Он умолк, заметив, что бывший префект испуганно разглядывает убитого им врага и как будто бы собирается выронить окровавленный нож. – Полома, что с вами? Вы не ранены?
Мальвара взглянул на Мэддина. В его глазах читалась растерянность.
– Мне еще ни разу не приходилось убивать…
Кадберн шагнул вперед и взял у Поломы нож.
– Это ведь не ваше оружие, верно?
Полома покачал головой и указал на бездыханного противника.
– Я отобрал нож у него. Он хотел убить леди Алвей… Мне пришлось его остановить.
– Вы проявили храбрость, достойную настоящего воина, – сказал Мэддин. – Даже опытный солдат трижды подумал бы, прежде чем с голыми руками бросаться на противника и пытаться его обезоружить.
Полома кивнул.
– Это далось мне не так просто, – произнес он, потом вытянул левую руку и показал глубокую рану, из которой текла кровь.
Неожиданно его взгляд затуманился.
– О нет… – успел пробормотать Мальвара, прежде чем потерял сознание.
– Наш уважаемый гость скоро придет в себя, – сказал Кадберн, входя в аудиенц-зал. – Рана глубокая, я ее зашил.
Если нет инфекции, заживет быстро, хотя шрам все же останется. Полома будет с гордостью показывать его внукам.
– В счастливый день моей встречи с госпожой Алвей из Хамилая, – нараспев произнес Мэддин, – на меня набросился десяток злобных великанов, вооруженных секирами…
– Прекрати! – резко оборвала его Алвей. – Если бы не он, я бы погибла – вместе с твоим будущим ребенком.
– Я говорю об этом с юмором, потому что мне страшно представить себе, что могло произойти, не подоспей Полома на помощь…
Девушка глубоко вздохнула.
– Да, я знаю. – Она устало закрыла глаза и потерла виски. – Неужели на этом все закончится? Или Юнара попытается еще раз исполнить задуманное?
– Смотря какие сведения удастся получить от нашего пленника, – ответил Мэддин.
– Думаешь, он что-нибудь скажет?
– Скажет, – с мрачной уверенностью ответил Кадберн. – Скажет, я в этом нисколько не сомневаюсь.

ГЛАВА 3

У герцога Паймера Кевлерена не было времени надеть свой рыжий парик. Королевские гвардейцы бесцеремонно затолкали старика в экипаж, позволив, впрочем, взять с собой Избранного, Идальго Акскевлерена.
На протяжении всего долгого пути до столицы мрачные молчаливые стражники не спускали с него глаз. Поместье герцога находилось на порядочном расстоянии от Омеральта, и у Паймера было достаточно времени, чтобы предаться думам о том, что с ним может случиться и чему он обязан столь неучтивым обращением.
– Что именно сказала вам ее величество, капитан? – спросил он у главного стражника, в третий раз пытаясь выяснить причину предстоящей встречи с императрицей.
– Мне приказано незамедлительно доставить вас к ней, – сквозь зубы ответил гвардеец. Франтоватые усики забавно смотрелись на его мрачном лице.
Герцог с трудом удержался от улыбки. В другой ситуации Паймер отпустил бы в адрес офицера какую-нибудь колкость, но сейчас, оставшись без парика, он чувствовал себя крайне неуверенно.
Остаток пути прошел в молчании. Когда экипаж приблизился к стенам Омеральта, старик с удивлением увидел, что они въезжают через главные ворота. Обычно лошадей не пускали на улицы города. Паймер и Идальго обменялись тревожными взглядами.
Их привезли прямо к личным покоям императрицы – отдельному зданию, расположенному непосредственно за Главным Залом, где проходили все официальные заседания. Герцог и его Избранный вылезли из экипажа. Гвардейцы обменялись несколькими отрывистыми фразами.
Все здание было залито светом. Похоже, очень многие задержались здесь допоздна… «Интересно, что со мной сделают, – рассеянно подумал Паймер. – Обезглавят или расстреляют? Или – спаси меня Сефид! – сначала будут пытать?..» Эх, успей он взять свой рыжий парик, любая пытка была бы нипочем…
Странная все-таки штука человеческая гордость, подумал герцог, направляясь к императрице, которая стояла в центре аудиенц-зала, освещенная двумя факелами, прикрепленными к стене. По залу лениво прохаживались несколько собак Лерены, другие хвостатые ее любимцы отдыхали, устало положив головы на лапы. Позади императрицы стояли несколько ее дальних родственников – как с ужасом осознал Паймер, из числа тех Кевлеренов, что особенно хорошо владели тонкостями Сефида. Каждый из них держал за руку своего Избранного. Ганиморо, Избранная Лерены, стояла слева от императрицы.
Даже несмотря на то что Паймера часто охватывал страх перед Лереной – впрочем, любой, кто обладал такой огромной властью, внушал страх, – он всегда испытывал самую искреннюю привязанность к ней. В отличие от других Кевлеренов она была низкорослой и коренастой, зато имела миловидное, даже красивое лицо. Двигалась императрица с удивительной легкостью и грациозностью. Длинные распущенные волосы волной падали ей на плечи.
– Как дела, дядюшка Паймер? – спросила Лерена.
– Мне не разрешили надеть мой любимый рыжий парик, – ответил он, стараясь скрыть раздражение.
Императрица улыбнулась.
– Я и сама в ночной рубашке, – ответила она.
– Боже мой! Действительно… Простите меня, ваше величество, но вы в ночной рубашке выглядите гораздо более привлекательно, чем я без парика.
Лерена рассмеялась, однако смех ее прозвучал несколько натянуто.
– Я всегда могу надеяться на то, что в любой ситуации ты меня приободришь.
– Так в чем же дело, ваше величество?
– Дело во мне, – раздался чей-то негромкий голос, и из темноты появилась женщина, которую Паймер опасался еще больше, чем Лерену.
Герцогиня Юнара.
Она оказалась в пышном придворном облачении, отчего старик почувствовал себя чуть ли не голым. Юнара была выше императрицы, даже выше его самого, и слыла одной из самых красивых женщин Омеральта.
Паймер сглотнул ком в горле.
– Как это мило – видеть обеих моих племянниц вместе…
– Не совсем, – возразила Лерена, и две сестры обменялись такими выразительными взглядами, словно были готовы убить друг друга на месте.
Становилось понятным, почему Лерена собрала вокруг себя всех родственников. Хотя над империей властвовала она, а не Юнара, ее сестра считалась самой могущественной волшебницей в Хамилае. Паймер буквально кожей ощущал их взаимную враждебность. Она исходила от них подобно теплу от горящих в камине поленьев.
Неожиданно герцог почувствовал невероятное облегчение. Значит, проблемы не у него, а у Юнары…
– Чем же я могу помочь вам? – спросил он, чувствуя, как возвращается самообладание.
– Попытайся хотя бы ты вразумить ее, – потребовала Лерена.
– Мне хватает собственного разума, – резко ответила Юнара и перевела взгляд на Паймера. В ее глазах явственно читалось предупреждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58