Сверху, с балкона второго этажа, юлесооский сад декоративных и плодовых деревьев видится таким маленьким, что впору завязать его в носовой платок и унести с собой. На одной яблоне уже распустилось несколько бутонов, и это, по-видимому, произошло только что, в течение какого-нибудь часа. Сидя недавно в саду, гости не заметили ни одного цветка.
— Великолепно! — вновь повторяет капитан Паавель.
Наконец все спускаются обратно вниз, — гости осмотрели новый жилой дом Тоотсов как изнутри, так и снаружи.
Лекси и Либле, привалившись к столу, все еще сидят в столовой, оба пьяны, несут всякую чушь, словно старики на ярмарке.
— Ой, ой, что тут творится! — восклицает Тээле, хватая водочный графин со стола. — Пока нас не было, здесь пошла настоящая пьянка. Погоди, Лекси, погоди — сегодняшний день еще не кончился!
— Ай-я-яй, — капитан качает головой, — кажется, мне придется взять назад свои слова, что Лекси славный мальчик.
— Ну и берите, — хозяйский сын беспечно машет рукой, — мне-то они зачем!
— Вон из-за стола, вон из комнаты! — вскрикивает мать, покраснев от стыда и гнева.
Горожане собираются уходить. «На земле — сто дорог, хватило бы ног» — говорит народная пословица.
— А ты, Йоозеп, не пойдешь с нами в Паунвере? — спрашивает Леста.
— Не надо ему сегодня никуда идти, — отвечает за мужа юлесооская хозяйка. — Пусть остается дома. Не то опять станет жаловаться, что все кости да суставы ноют.
«Гляди-ка, гляди-ка, — Кийр мысленно перескакивает с ноги на ногу. — Я, по крайней мере, волен свободно передвигаться, не надо мне ни перед кем держать ответ, куда я пошел. А тут, в Юлесоо, совсем другой табак, Йоозеп не смеет и шагу из дому сделать, не спросясь у жены. Хи-хи-хи-и! Что за прок ему от этих хором, если он живет здесь как арестант?!»
Гости благодарят за хлеб-соль и прощаются с хозяевами, обещая еще раз заглянуть… если не раньше, то на обратном пути в город непременно.
— Добро! — Тоотс сердечно пожимает руку каждому из уходящих. И при этом тихо говорит Паавелю: — Небось тогда обговорим и то самое, о чем у нас недавно шла речь.
Даже и Либле пытается встать из-за стола и произнести какие-то слова, но расслабленно шлепается назад на стул, бормоча что-то невнятное.
— Ну так всего наилучшего, мои господа! — торжественно произносит Георг Аадниель Кийр, когда путешественники поравнялись с жилищем старого портного.
— И доброго вам пути!
— Как?! — восклицают остальные, останавливаясь. — Разве дальше не пойдете? В Паунвере?
— Нет, нечего мне туда идти. Я поразмыслил и пришел к выводу: лучше зайду погляжу, что поделывает мой старикан и братишка.
— А к школьному другу Тыниссону? — осведомляется и капитан, не без задней мысли.
— К Тыниссону?! — Лицо Кийра вспыхивает огнем, и нижняя губа начинает трястись. — Скорее я навещу старого черта и его семерых подмастерьев, чем эту лживую жирную утробу, что пытается заживо содрать с меня шкуру. Передайте ему от моего имени мое глубочайшее презрение и проклятие. Да изничтожится его скот, его поля и он сам!
— Ог-го-о! — Горожане смотрят на Кийра широко раскрытыми глазами.
— Какой ужас! — Арно Тали отступает на два-три шага. — Пойдемте отсюда!
— Да, да, доброго пути! — Кийр тоже пятится, приподнимая свою шляпу с узкими полями. — И пусть Тыниссон свернет себе шею!
— Слышали? — спрашивает Леста, когда путники отходят на некоторое расстояние от домика портного.
— Как же не слышать! — отвечает Паавель. — А ведь и мне тоже довелось иметь дело с этим господином, правда, все происходило более или менее прилично. Но очень возможно, мне с ним и еще придется встретиться на дедовой почве… А именно по поводу хутора Пихлака. Посмотрим, как тогда дело обернется.
— Думаю, все пройдет достаточно гладко, — предполагает Киппель. — Кийр хочет от хутора избавиться.
— Откуда вы знаете?
— Он сам мне сказал.
— Гм… Но прежде необходимо выяснить, какой песней встретит меня Тыниссон. Боюсь, эта кийрова брань — плохое предзнаменование.
— Пустое! — возражает Леста. — Кого же Кийр не костит? Думаете вам самому не достается… хотя и за спиной?
— Что он делает за моей спиной — от этого мне ни жарко ни холодно, но… Вообще-то там будет видно! Но взгляните вперед, мои господа! Мне все время кажется, будто не мы приближаемся к Паунвере, а само Паунвере идет нам навстречу. Особенно быстро шагает церковная колокольня.
— Вполне возможно, — соглашается Леста, — и сама церковь, и колокольня перестроены и теперь им из-за их внешнего вида нет нужды опускать глаза ни перед своими прихожанами, ни перед людьми пришлыми. Даже пастор — новый, только кистер и звонарь прежние, но похоже, и они тоже нуждаются в ремонте. Вы же видели до какого состояния дожил Либле.
— Да, он очень состарился, даже одряхлел, — Тали качает головой. — Так жаль его!
— Еще бы! Он ведь с незапамятных времен был твоим большим другом.
— Я хоть и весьма поверхностно знаю паунвереское житье-бытье, — произносит капитан Паавель, кашлянув. — Но все-таки в свое время кое-что слышал… когда еще там, в Пихлака, жил. Скажем так: звонарь Либле — какой он ни есть — все же выносит свои невзгоды и муки сам, тогда как кистер, по слухам, кое-кого здесь, как принято говорить, подвел под монастырь, между прочим, и нашего общего друга Йоозепа Тоотса.
— Интересно, каким образом?
— Через векселя. Подпись поручителя и так далее…
— Кто это вам рассказывал? Тоотс, что ли?
— Нет, Тоотс об этом и словом не обмолвился. Говорили в лавке, на маслобойне и… да мало ли любителей почесать языком — хоть в деревне, хоть в городе. Всюду так и смотрят, как бы поперемывать косточки своим ближним… словно бы сами лучше. Да что говорить о Тоотсе! Тоотса под монастырь подвести трудновато: под ним, как вы сами видели, твердая почва, да еще и проворная жена в доме, ему не так-то просто ножку подставить; речь — о тех, других, кто теперь чешет себе в затылке, и не только в затылке. Я не очень-то доверяю каждому встречному-поперечному, однако в одном уверен: если тут, в Паунвере, кто и должен отправиться в ремонт, так в первую очередь кистер. Что же до звонаря, этого старикашки — он и без того вскоре отойдет туда… ну, туда, куда отходят, и станет звонить по нам, когда мы сами туда отправимся. А что все мы отправимся туда — в этом можете быть уверены, мои господа и благодетели, даже мой отец не остался здесь, хотя шел по жизни с Библией в одной руке и с трубкой в другой. — И уже совсем иным тоном капитан продолжает: — Господин Киппель, есть ли у нас еще что-нибудь в недрах вашего рюкзака?
— В моем рюкзаке много чего есть, — отвечает предприниматель, — но нам сейчас предстоит пройти по деревне. Не лучше ли будет, если мы проверим содержимое этого мешка, когда из нее выйдем?
— Хорошо, хорошо! — соглашается капитан Паавель, — сегодня вожжи в ваших руках, поступайте, как знаете. Но взгляните-ка, господа, навстречу нам идет старая женщинa: стало быть, в Паунвере нам счастья не будет. Не осуждайте меня, пожалуйста, но я сегодня и впрямь, кажется, немного суеверен.
— Но эта старушка вовсе не первая, кого мы сегодня встретили, — произносит Леста, утешая его. — Во-вторых, мы пришли в Паунвере вовсе не в поисках какого-то счастья и, в-третьих, она вовсе не встречная, потому что до встречи с нею мы успеем свернуть — вот на ту самую, на паунверескую улицу Кистера. Меня так и подмывает снова после долгой разлуки взглянуть на нашу старую школу. Заодно и церковь увидим вблизи. Что ты, Арно, на этот счет думаешь?
Само собой, и он тоже любит старые знакомые дома и старые дорожки, по которым когда-то хожено. Вот уже и река виднеется, у которой на каждые два километра приходится три названия, и все же она остается той же, что была и в прежние, и в допотопные времена — рекой-кормилицей.
— Взгляни теперь повнимательнее, Арно, и скажи, узнаешь ли ты это строение? — Леста указывает жестом на школу. — Она, правда, обрела теперь новую крышу и пытается выглядеть незнакомой, но это лишь поначалу, небось, она скоро узнает своих старых друзей и подзовет их поближе. Жаль, нет здесь скамейки, присели бы отдохнуть и поразмышляли бы.
— О чем же это господа говорят с такой нежностью? — интересуется капитан Паавель.
— О своей старой школе. Вот она там стоит.
— Разве вы тоже ходили в эту школу, господин Леста?
— Да, так же, как и мой друг Тали.
— Гм, — бывший воин вскидывает голову и пускает к небу облачко дыма. — А случаем, не в одно ли время с господином Тоотсом?
— А то как же. Разве вы, будучи в Юлесоо, не слышали нашего разговора о четырех школьных друзьях и одной школьной подруге?
— Аг-га-а! Только теперь до меня дошло! Стало быть, и вы тоже были свидетелем проделок Тоотса, которые Лутс описывает в своей повести «Весна»?
— Конечно.
— А действительно ли все было так, как повествует Лутс?
Леста быстро бросает на Тали многозначительный взгляд и усмехается.
— В точности ли так все было, кто теперь помнит! Не всегда же Лутс был рядом, чтобы все видеть и слышать.
— Как жаль, что самого Тоотса здесь нет! — Паавель чешет за ухом.
— Конечно, да и Кийр не помешал бы. Послушали бы новые проклятия и ругательства.
— Если бы я, находясь в Юлесоо, догадывался об истинном положении вещей и знал, что мы окажемся здесь, я хоть на своей спине, а притащил бы сюда и Тоотса, и Кийра. Но, к сожалению, там почти ничего не говорилось о совместной учебе в школе.
— Зато прежде говорилось предостаточно. Не всегда же…
— И то правда, — соглашается отставной капитан. — Я премного рад и тому, что довелось лично познакомиться с главными героями повестей «Весна» и «Лето», увидеть собственными глазами места, где они некогда действовали. Ведь я знаю, что происходило тут, на школьном дворе, на речке и на речном берегу. Теперь еще покажите мне, где та самая баня — не то кистера, не то учителя — в которой… и я оставлю в покое ваши души.
— Бани что-то не видно, наверное, снесли. Но она стояла там, под косогором, на месте того клена.
— Благодарю, — Паавель кланяется. — И это, стало быть более или менее все. Когда я снова попаду домой, непременно прочту еще разок истории Лутса о детских годах.
Внезапно школа, до того тихая, оживает. Хлопает входная дверь, слышится топот ног, на крыльцо и во двор вытекает внушительная мальчишеская ватага.
— Переменка! — шепчет Леста и подносит ладонь ко рту, словно боится кому-то помешать.
— Да, — Тали кивает. — В паунвереской приходской школе — переменка. Поглядим-ка, что они станут делать.
— Они ведут себя гораздо спокойнее, чем мы в свое время.
— Вероятно, нас стесняются. Четверо незнакомых дяденек… Мы подошли чересчур близко. Вот было бы славно, если бы смогли стать невидимками.
— О-о! — восклицает Леста с улыбкой. — Такое хорошее свойство весьма пригодилось бы нам и в некоторых других случаях. Посмотри, как прилично одеты мальчики, почти все при галстуках. В наше время ничего подобного ни у кого не было. Разве что у Кийра под жабрами торчал воротничок цвета глины.
Отставной капитан с усмешкой смотрит на школьных друзей.
— Я бы отдал десять лет своей жизни, — произносит он с ударением, — чтобы среди этих мальчуганов каким-нибудь чудом увидеть Тоотса и Кийра времен «Весны», а также и вас обоих, мои господа!
— И я тоже, — поддерживает его Тали, — но мне все же хотелось бы в таком случае увидеть всех, всю тогдашнюю школьную семью. А как ты, Микк? — обращается он к Лесте.
— А я уже и вижу ее.
— Вот как… в воображении, разумеется. Ведь ты — писатель. Вижу и я, но — частично и смутно. Хорошо различаю лишь тех, кто сейчас у меня перед глазами. Поглядите же, наконец, ведь у каждого из них даже своя собственная прическа, нам же хорошо, если два раза в году подстригали волосы. Помнишь ли ты еще, какими лохматыми носились мы по этому самому двору?! А обувь… у всех на городской манер. Не вижу существенной разницы между этими мальчиками и моими таллиннскими учениками!
— А как же, всеконечно! — Киппель зевает себе в бороду. — Меняются времена, меняются и нравы. Чему тут удивляться? В мое время в тартускую Кашеварную школу (была такая приходская школа для детей бедняков близ церкви Святого Петра) ходили даже босиком и без шапки, на голове — вшей, как ягод в лесу, в животе — лишь черствый хлеб да тухлые ерши.
Школьники сбиваются в стайки, сдвигают головы, шепчутся друг с другом и поглядывают на незнакомцев.
— Им не нравится наше присутствие, — Тали качает головой. — Уйдемте! Зачем мешать их свободе на переменке.
— Верно, верно! — соглашается с этим доводом Леста. — К тому же, мы можем сюда вернуться в какое-нибудь воскресенье, когда эти мальчуганы разойдутся по домам. Тогда я пойду на берег реки и постараюсь найти то кострище, где Тоотс…
— А что, если вам с господином Тали все же к ним подойти, — капитан Паавель поднимает руку, — и сказать, что вы такие-то и такие-то персонажи из повести «Весна»? Любопытно, какие у них будут физиономии.
Школьные друзья вопросительно смотрят друг на друга и улыбаются. Наконец Арно Тали произносит:
— Нет, так не пойдет. Это выглядело бы бахвальством, мол, видали, с какими важными людьми вы имеете дело, мол, мы даже в литературу попали, и так далее. Будь здесь сам Лутс, тогда бы и впрямь можно было бы так поступить. Но сейчас… Нет, пошли отсюда, это самое правильное.
Они проходят на церковный двор и останавливаются возле грубо выделанного каменного креста в каменном же круге. И когда Тали оглядывается на школу, то видит, что на ее обращенном в сад крыльце стоит какой-то молодой человек с курчавыми волосами и рыжеватыми бакенбардами, с которым он вроде бы где-то когда-то уже встречался.
— Новый учитель… — Арно толкает Лесту в бок.
— Похоже, что так, — соглашается Леста, тоже оглянувшись. — Наш друг Лаур уже давно из школы уволился. Бог знает, где он теперь. Надо бы разведать его местонахождение и посетить этого славного человека.
— Да, это был бы правильный шаг. Не забыть бы его сделать.
Путники со всех сторон осматривают перестроенный дом господний: паунвереская церковь — как новая!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40