— Нет, позвольте, я думаю вовсе не о вашем торговом деле, у меня в мыслях собственный день покупки.
— Небось, дойдет черед и до вас. Давайте-ка двигаться вперед! Не исключено, что именно на этом втором хуторе повезет нам обоим.
Через недолгое время они останавливаются возле ближайшего домика; внешне он не лучше и не хуже, чем принадлежащий Липингу. Разве что двор окружает невзрачный, сплетенный из прутьев заборчик.
— Ну, чего раздумывать, айда внутрь! — Киппель поправляет свой рюкзак.
— Да, да, идите себе вперед. Может, и тут есть какой-нибудь зверюга, как у Липинга.
— Гм… выходит, моя жизнь дешевле, чем ваша. А впрочем, отчего бы ей и не быть дешевле, — я ведь гораздо старше вас. Ну что же, идемте!
Киппель решительно открывает наружную дверь и, миновав темную прихожую, стучится. Портной следует за ним тихо и осторожно, на цыпочках, с тайным желанием в голове: «Хоть бы этого чертова коробейника цапнул за нос какой-нибудь псина! Будет знать, как все время говорить только о себе и о своей торговле, будто меня и нет вовсе!»
Поначалу на стук никто не отвечает, только откуда-то, может быть, из задней комнаты, доносятся голоса. Когда же предприниматель стучит вторично, уже громче, к двери приближается кто-то шаркающей походкой.
— Какой чегт там багабанит? — спрашивает грубый мужской голос. — Заходи в дом, ежели ты добгый человек!
Киппель заходит в помещение, где в нос ему сразу же ударяет удушливо-кислая вонь. Перед ним стоит заросший бородой кряжистый мужчина, загривок у него — горбом, словно у окуня.
— Здравствуйте! — говорит предприниматель.
— Здгасьте, — отвечает бородач. — Чего надо?
— Хозяева хутора дома?
— Хозяева хутога?.. Ну, а что с того, ежели и дома? Чего вам от хозяев тгебуется?
— Хотел бы кое-что продать.
— Ах, кое-что пгодать! — бормочет человек. — Гхм, так я сгазу и подумал. Такие мешочники ходят тут почитан каждый день со своим товагом — уж я-то этих господ знаю. Один чегтов сын, видишь ли, запудгил мне мозги и навязал велосипед и швейную машину. Вгоде бы наполовину дагом, а тепегь доплачивай каждый месяц, так что в глазах мутится. Ггызи тут салаку да хлебай обгат, чтобы им, воговским гожам, было на что кутить. Нет, нет, не выйдет тут никакой тогговли, никакого навязывания — такие пгививки мне уже не газ делали, с меня хватит.
— Но позвольте, хозяин, мой товар весь при мне, и рюкзаке, а в рюкзаках ни велосипедов, ни швейных машин не носят. Я могу предложить только такие мелочи, как ножи, вилки, нитки, иголки, пуговицы и тому подобное, одним словом — галантерейный товар, нужный на любом хуторе, в любом доме.
— Не надо ничего. Все, что нам потгебуется, мы найдем в Паунвере.
Лишь теперь осмеливается Кийр отворить дверь и переступить порог. И осмеливается сделать это именно на том основании, что — как он, стоя за дверью, услышал — у его спутника дело не выгорело. А если у старого Носова не выгорело, то ему, Кийру, должно бы повезти.
— Глядите-ка! — Волосатый поселенец отступает на шаг. — Вот идет еще один — интегесно, чего этому надо? Эг-ге-е, тепегь я понимаю: вы пгишли вместе. Один вошел в дом, дгугой остался на улице высматгивать, не идет ли кто со двога. Видать, у вас, господа, недобгое на уме. Но вот что я скажу вам пгямо, как только вы начнете выделывать тут свои штуки, я сгазу жахну. Плевать мне, что у нас палки, меня, стагого солдата, этим не запугаете. Линда, — кричит он в другую комнату, — пгинеси быстгенько сюда мой гевольвег, к нам пгишли два подозгительных типа!
Кийр до того пугается этих слов, что не соображает даже поздороваться.
— Святый Боже! — всплескивает руками Киппель. — Как это вам могло прийти в голову, будто мы задумали недоброе? Да оградят нас силы небесные от злых помыслов! Я бродячий торговец из Тарту, а мой спутник занимается портновским ремеслом тут же, в Паунвере. Может быть, вы слышали, что в Паунвере проживает мастер-портной Кийр? Перед вами стоит его старший сын, тоже бывший солдат.
— Как же, как же, — поселенец качает головой, — говогить-то вы мастега! Линда, гевольвег!
И вот уже Линда, толстая, с лоснящимся лицом и запитыми волосами, стоит на пороге задней комнаты, «гевольвег» в руке.
— Да отойди же наконец от них подальше, старый остолоп! — резко кричит она мужу. — Что ты стоишь у них перед носом! Пусть они знают, если припрет, так я и отсюда могу пальнуть.
— Не злитесь, дорогие хозяева! Мы вовсе не те, за кого вы нас принимаете. Между прочим, у нас и удостоверения личности при себе.
— Что мне ваши удостовегения личности! Может, вы их где-нибудь стибгили. Ну, допустим вы, мешочник, пгишли из Тагту, чтобы пгодать свое багахло, но объясните мне, в таком случае, зачем околачивается тут этот погтной… если он и впгавду погтной?
— Он зашел спросить, не продаете ли вы случаем свой хутор.
— Ой, святые силы! — вскрикивает вооруженная хозяйка. — Ишь, чего захотели!
— Кто послал вас сюда? — спрашивает поселенец жестким голосом.
— Никто, мы сами пришли… только по собственному разумению.
— Но пгежде чем пгийти сюда, вы, небось, куда-нибудь заходили?
— Не только куда-нибудь, сегодня мы уже побывали в нескольких местах, но нигде не угрожали нам огнестрельным оружием.
— Хогошо, уматывайте отсюда! Вся эта ваша болтовня не стоит и двух пенсов.
— Разумеется, умотаем. Что же нам еще остается, если вы нас черт знает в чем подозреваете. Всего доброго!
Киппель хочет шагнуть через порог, однако Кийр протискивается вперед, чтобы не выходить последним.
— Аг-га! — с издевкой говорит им вслед поселенец. — Как только увидели гевольвег, так сгазу наутек — готовы один дгугому на спину влезть! — И, обращаясь к жене, добавляет: — Чегт подеги! Я все же дал маху, надо было отвесить тому и дгугому пагу затгещин по цифегблату.
— Так поди догони их и поддай как следует, — советует хозяйка со злорадной усмешкой. — На, прихвати с собой револьвер.
— Добго, я выпущу пгямо во двоге загядик в воздух, поддам им пгыти, чтобы в дгугой газ сюда не совались. Ишь, чегт, газве же погтной может покупать хутог! Кто такое пгежде слышал?
Поселенец выбегает во двор и действительно выпускает «загядик».
Кийр, который успел со своим спутником отойти от этого ужасного дома лишь на два-три десятка шагов, кидается лицом вниз на землю. Он в свое время слышал от солдат-фронтовиков, что при вражеском обстреле рекомендуется ложиться; так он теперь и поступает.
— Ложитесь, Киппель! — шепчет он «боевому товарищу». — Ложитесь быстро на землю, не то он застрелит нас насмерть!
— Ну, с какой стати этому г….ку меня убивать, — предприниматель извлекает из кармана новую сигару. — А если и застрелит, что с того? Я уже достаточно пожил на свете. А вы — давно ли вы ничуть не пеклись о моей жизни, чего же теперь-то впадать в панику? Но, черт подери, — торговец осматривается, — откуда это несет такой страшной вонью?! Выпачкался я где-нибудь, что ли?..
Киппель осматривает свои бока и штанины, старается оглядеть даже спину — но что невозможно, то невозможно.
— Будьте добры, господин Кийр, — обращается он к все еще лежащему на земле портному, — поглядите на мою спину, не испачкана ли она чем-нибудь вроде дерьма.
— Угомонитесь, — мычит портной. — Не стану я поднимать голову под таким страшным обстрелом.
— Да обстрелом-то и не пахнет! Это не выстрел был, а всего-навсего салют… в честь нашего ухода.
Предприниматель втягивает носом воздух, морщит нос и пожимает плечами.
— Знаете ли, господин Кийр, сдается мне, что вонь идет оттуда, где вы лежите. Постойте, я зайду с наветренной стороны — поглядим, откуда несет. Погодите, погодите! Теперь уже лучше, правда, немножко-то попахивает, но не так сильно, как прежде. Что бы это значило?
Тем временем поселенец вбегает в дом, останавливается смертельно бледный посреди комнаты и хриплым го-юсом говорит жене:
— Знаешь, Линда, что я наделал?
— Ну что? Всыпал им по первое число?
— Д-да-а! — Муж надрывно охает. — Только вот — больше, чем по пегвое. Одного ненагоком застгелил… этого, котогый помоложе, котогый вгоде бы погтной из Паунвеге.
— Да, я слышала выстрел, но где мне было знать, что ты прямо в них выстрелишь. Ведь обещал только паль-муть в воздух, как же это ты?..
— Ох, Боже пгавый, я и сам не понимаю, как это вышло! Я в них вовсе и не целился. Есть только два объяснения: либо у меня гука дгогнула, либо пуля сгикошетила, но как только газдался выстгел, этот погтной упал, как подкошенный. Нет, не гикошет был: ведь не могла же пуля отскочить от неба да еще и вбок. Наверное, дгогнула моя ганеная гука. Ох, Линда, Линда, и за каким чегтом сунула ты мне в гуку этот гевольвег! Тепегь пгидется мне не один долгий год отсидеть! А то еще и гасстгеляют. Как знать?
— Что за чушь ты мелешь? Кто это тебя расстреляем или посадит! Просто-напросто объяснишь, что тебе не было никакого резона в них стрелять, а ты всего-навсего испытывал револьвер: в порядке ли он еще. Не будь дураком!
— Да кто же в это повегит? — Поселенец снова охает. — Был бы он один, тогда еще куда ни шло, мол… Но оставшийся в живых тогговец сгазу докажет, что мы им уже тут, в доме, уггожали гевольвегом. Нет, нет, догогая Линда, пгопала моя жизнь! А ведь мы могли бы так хогошо. так мигно жить! Ой-е-ей! Может, и они были вполне мигные люди, а мы набгосились на них, как бешеные собаки.
— Ну что ты охаешь и ахаешь! Лучше пойдем поглядим в дверную щелку, что этот торговец делает с телом убитого.
— Какой тепегь толк от этого поглядения! Решительная женщина все же выпроваживает своего впавшего в отчаяние муженька в прихожую, приоткрывает входную дверь и осторожно выглядывает наружу.
— Где же они? — спрашивает жена шепотом.
— Там, по ту стогону оггады.
— Гм… Я что-то не вижу там ни живых, ни мертвых.
— Но они там! — поселенец вытирает потный от страха лоб.
— Ну так иди покажи, где они! — Для лучшего обзора Линда приоткрывает дверь еще пошире.
— Они там, там… — муж тычет дрожащей рукой в пространство, а затем все же набирается смелости, чтобы и самому выглянуть на улицу. — Что это значит? — спрашивает он все тем же хриплым голосом. — Их и впгавду там уже нет. Неужели… неужели тогговец так быстро сумел его утащить? Стганно!
— Ха, что в этом странного. Хочешь увидеть, где сейчас твой торговец и застреленный портной?
— Что, что?
— Погляди туда, ты, дурень! — жена показывает рукой. Поселенец напрягает зрение и видит такую картину: двое мужчин, уже довольно далеко от его дома, торопливо шагают к большаку.
— Ну, что ты теперь скажешь? — говорит хозяйка, подбоченившись. — Разве не самое время отвесить тебе самому пару горячих по твоей глупой образине?! Чтобы неповадно было меня пугать!
— Подождите меня здесь, — с кислым лицом произносит воскресший из мертвых Аадниель Кийр, как только путники входят на большак. Мне надо зайти в лес.
— Да, идите, идите! — Киппель кивает. — И сделайте все мало-мальски возможное, потому что т а к и впрямь ни в коем случае нельзя появляться среди людей. Это добро — не добро. Жаль, снегу сейчас маловато. Зато сырого мха и лесу сколько угодно.
Слышит ли вообще портной последние слова своего спутника — неизвестно, так как уже торопливыми шагами направляется к лесу. Киппель снимает со спины мешок, кладет на край канавы и сам присаживается тут же. «Уф», произносит он, задирает бороду и с наслаждением почесывает кадык и шею. Затем предприниматель вытаскивает из кармана кошель, чтобы поглядеть, сколь велик его денежный запас. «Неплохо», — бормочет торговец. Если его коммерция, думает он, еще два-три дня продержится на том же уровне, можно будет, пожалуй, с миром и назад в Тарту вернуться; стряхнуть с себя дорожную усталость и пополнить свой отощавший заплечный мешок новым товаром. Неплохо, дело спорится!
По неровностям большака, приближаясь, тащится какой-то хуторянин, на телеге его — мешки. Само собой, он возвращается с мельницы, потому что на мельницу так поздно не направляются, — скоро уже начнет смеркаться.
— Здрасьте, хозяин! — кричит Киппель с края канавы. — Не можете ли сказать, далеко ли отсюда деревня Ныве, а может, поселок или?..
— Поселок Ныве? — Хуторянин сдвигает на затылок свою шапку-ушанку и придерживает лошадь. — Ну, не то, чтобы под рукой или под боком, версты три придется все же протопать. Вы что, туда путь держите?
— Да, есть кой-какое дельце. Сам бы я хотел предложить тамошним кое-что из своего товара, а мой спутник — он сейчас в лесу — вроде бы слышал, будто там какой-то поселенец желает продать хутор.
— Вот как? А что, этот ваш спутник, который сейчас в лесу, хочет купить этот хутор?
— Да, и как можно скорее. Мы и сюда заходили справиться, но здесь нет продажных наделов. Может, и есть, да мы того не знаем — не во всех домах побывали.
— А у этого вашего спутника хватит денег купить исправный поселенческий хутор? — кашлянув, осведомляется хуторянин, он полнотелый и черноусый, с румянцем во всю щеку.
— Доподлинно я этого не знаю, но, думаю, хватит, раз уж он подыскивает себе надел. Вряд ли он просто так, с пустым карманом, стал бы колесить по округе.
— Не обессудьте, что я об этом спрашиваю. Дело в том, что сам я как раз в Ныве и живу, тоже поселенец. Однажды и у меня появилось такое желание; мол, продам-ка я, право, свой хуторок да переберусь в город, мол, долго ли еще я тут, в деревне, себя гробить буду. Нет, сам я еще как-нибудь с грехом пополам пободался бы, да жена не дает мне покоя — так и рвется в город, однако… позвольте спросить еще, что за птица этот покупатель?
— Вы его, возможно, знаете, или по крайней мере слышали о нем. Старший сын паунвереского портного Йорх. да в добавок еще и Аадниель.
— Как? Как вы сказали? — Поселенец из Ныве спрыгивает с телеги и подходит к канаве. — Сын портного Кипра Йорх хочет купить поселенческий хутор? Мои старые солдатские уши, хоть и привыкли ко всяким шуточкам, но такого никогда прежде не слыхивали.
— Но это так, — Киппель пожимает плечами, — теперь наши многое слышавшие уши должны привыкнуть и к этому известию.
— Вот уж новость так новость! Стало быть, Йорх Кийр покупает хутор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40