Погоди, повремени, как это понимать? Дорогой Пихлака… Собственно, так ли уж он ему дорог, как представлялось из Тарту? Довольно-таки заурядный хуторской надельчик теперь, в руках Кийра, заметно пришел в упадок. И вот что… Поскольку в Тарту у него, Паавеля, не было лучшего занятия ему там вообще нечем было заняться! — он постоянно и беспрерывно думал о своем прежнем владении, раздул и мечтах его красоту и преувеличил свою любовь к нему. Вот как обстояло дело! И все-таки негоже ему теперь ни с того ни с сего впадать в другую крайность.
Наконец невесть откуда появляется Кийр, он кисло улыбается.
— Ну а теперь — айда в дом, поглядим, что другие-прочие там поделывают!
— Что за другие-прочие? — Кийр разыгрывает из себя ничего не ведающего.
— Небось увидишь. Иди же, иди, теперь я тебя уже не отпущу, не то ты опять умчишься Бог знает куда. А ну, взгляните, мои господа, — капитан подталкивает Кийра «перед, — вот он, пихлакаский хозяин во всю свою величину! — И, обращаясь к самому Кийру, спрашивает: — Узнаешь этих господ?
— Не узнаю, — врет Аадниель и мотает головой.
— Что ты паясничаешь, Кийр!? — Леста поднимается из-за стола и хватает школьного приятеля за руку. — Ты не узнаешь меня? Погляди мне в лицо!
— Так вы… так вы… — бормочет Кийр, заикаясь, — Леста?
— Разумеется. Кто же еще?
— Гляди-ка, каким большим вырос, да и постарел! Ох, здрасьте, здрасьте, дорогой школьный друг! Подумать только, как много времени прошло с тех пор, как мы в последний раз виделись. Чего же тут удивляться, что я тебя на сразу узнал.
— Хорошо, а этого господина? — Леста делает жест в сторону Тали. — Ты что, и его тоже не узнаешь?
Снова Кийр вначале разыгрывает небольшую комедию. — Господи помилуй! — восклицает он наконец. — Это же Арно Тали! Здрасьте! Как идет жизнь? Так ведь я и тебя тоже давным-давно не видел. Слышал только, будто теперь ты живешь в Таллинне… Ну да, отчего бы и нет! Таллинн — город красивый.
— Так, — вновь включается в разговор Леста, — но господина Киппеля ты, конечно же, знаешь?
— Узнаю, а как же, и если не по чему другому, то хотя бы по узлу, который он всегда на себе таскает. Здрасьте, господин Киппель!
— Здрасьте, чудо Господне! Стало быть, только по узлу и узнаете? А меня самого вроде бы и нет вовсе?
— Не совсем так, но все же…
— Хорошо! — произносит Паавель. — Сядем снова за стол и с радостью насладимся тем, что Бог послал. Господин Киппель! Только что шла речь о вашем рюкзаке, не найдется ли там часом еще чего-нибудь для нас?
— Как не найтись, — предприниматель извлекает из своей заначки новую бутылку. — Поглядите, господин ландрат Кийр, и не относитесь с презрением к моему заплечному мешку. Этот мешок, или узел, как вы его называете, творит чудеса. Не далее, как сегодня утром, я сунул в него всего лишь одну бутылку, а теперь их уже… Не знаю точно, сколько их там, потому что они все время приумножаются.
— Фуй! — Кийр сопит, — такие разговорчики разводите где-нибудь в другом месте, а в Пихлака в черную магию не верят. Но Господи помилуй! на столе нет ничего съестного! И о чем только хозяйка думает! До чего бестолковое существо! Юули! — зовет Кийр. — Юули! — Когда же перепуганная хозяйка появляется в дверях заднем комнаты, продолжает: — Послушай-ка, душа моя! Ты что, решила уморить наших дорогих гостей голодом?
— Вовсе нет, но я подумала, что вы теперь хотите между собой побеседовать, вот и ушла, чтобы не мешать.
— Побеседовать между собой удается только в том случае, — повторяет Кийр с ударением, — если желудки полны и настроение хорошее. Поэтому, старушка Юули, на жарь нам ветчины и залей ее яичницей — ну да ты сама знаешь.
— Столько-то я знаю, — хозяйка бросает робкий взгляд на сидящих за столом и отправляется в кладовку. «Ох, Боже милостивый! — Она подносит дрожащую руку ко лбу. — Если я теперь приготовлю мало, будет плохо, а если много, будет еще хуже. Не знаю, как и быть…»
Тем временем капитан Паавель отпивает отменный глоток, устанавливает локти на столе, обхватывает руками голову и командует:
— Ну, Кийр, теперь, когда мы тебя все-таки заполучи ли, теперь отчитайся перед нами, каким образом ты ведешь хозяйство.
— К-ка-ак я должен это сделать? — спрашивает Георг Аадниель, заикаясь.
— Расскажи о своих полях, о лошадях и коровах, о скотине помельче, о видах на будущее и так далее. Любому бобылю и то есть что сказать о своем хозяйстве, о тебе же и говорить нечего. Давай выкладывай!
— Да-да, но ведь я еще только начинающий, и пусть господа не удивляются, у меня пока что всего в обрез, и все мое устройство еще не набрало полных оборотов. Две лошади, четыре коровы, одна телка, две свиньи с поросятами, пять овец, куры… вот и весь мой домашний зверинец.
— Для начала достаточно! — Леста кончиками пальцев выбивает по столу дробь. — Как мне известно, многие, многие начинали на своих двадцати пяти гектарах с гораздо меньшего.
— Нет, я ведь не жалуюсь, дорогой школьный друг, — Кийр склоняет голову слегка набок, — но самое большое наказание, что в наше время никак не найдешь путных батраков. К примеру, был тут уже с самого начала батрак по имени Март, фамилия его Прууэль…
— Послушай, Кийр, — Паавель стучит по столу. — Что-6ы о Марте — ни одного дурного слова! Март — золотой человек, мы с ним прошли всю войну, а после работали бок о бок тут, в этом самом Пихлака. И если он отсюда ушел, так в этом ты сам и виноват. Святая правда!
Пихлакаский хозяин бросает на капитана испытующий взгляд и продолжает:
— Теперь у меня некто Яакуп, человек уже старый, одним глазом все же немного видит, а вторым — нисколечко. Он, правда, старается, да работа в его руках не очень-то спорится. Я и взял бы кого-нибудь помоложе и посильнее, и жалованья положил бы побольше, но где такого возьмешь, все прежние хуторские батраки перебрались в город на хлеба полегче.
— Тут ты частично прав, — Паавель кивает. — Меня и самого-то потащили в город затем, чтобы лишь пирожными из кондитерской питаться.
— Постой, Йорх! — восклицает Леста. — У тебя же были родители, братья и… Где они?
— Средний брат погиб на войне, мать умерла прошлой зимой, отец и младший брат живут в Паунвере, там же, где и прежде. В их хибарке пристроилась и моя свояченица Маали, она, так сказать, при них двоих за экономку, да еще и вяжет помаленьку, когда время позволяет.
— Отчего же они не переезжают сюда?
— А-а, почем я знаю! — Георг Аадниель машет рукой. — Отец и брат уже давно не в ладах со мной.
— А теперь ответь, Кийр, совершенно откровенно и правдиво, — капитан продвигает свои локти чуть ли не к противоположной стороне стола, — доволен ли ты, что купил этот хутор или жалеешь? Нет, ты подумай, подумай сначала, а потом ответь; главное, чтобы ты сказал правду.
— А что за резон мне врать? У меня и без того голова дурная стала, да я и не умею больше врать, запутаюсь.
— Ог-го-о! Иные именно с дурной головы и начинают врать.
— Видишь ли, Паавель, — пихлакаский хозяин прищуривает глаза, — я могу, положа руку на сердце, сказать, что я и сам не знаю, доволен я этой покупкой или же нет. Когда так, а когда и этак.
— Гм… — Паавель убирает со стола свою правую руку и чешет в затылке,
— в таком случае, это все-таки минус Вот если бы ты всегда был доволен, тогда все было бы в порядке. Ну а виды на будущее — разработка целины и так далее?
— Где ж мне целину разрабатывать — с этим полуслепым Яакупом! Дай Бог с текущей работой справиться. Да я и впрямь собирался выкорчевать ольшаник там, на краю пастбища, сделать поле, но… да вы уже слышали.
— Второй минус, — бормочет капитан.
— Нет, пусть все так, — произносит Леста, кашлянув, но я поражаюсь твоей предприимчивости и смелости, дорогой школьный друг. И у меня тоже есть своя доля предприимчивости, но взяться за такое большое дело — нет! Так высоко взлететь я не в состоянии.
— Ох, дорогой Леста, об этом можно бы много чего порассказать. Ну да ведь я уже и рассказывал.
Яичницу с ветчиной приносят на стол, она пахнет так соблазнительно, что у всех текут слюнки. Только душа Кийра исходит желчью: смотри-ка, сколько всего съестного опять уплывает… просто так… ни за понюшку табаку.
— Спасибо, хозяюшка! — восклицает Паавель. — Это как раз то самое, чего в данный момент жаждут наше сердце и душа. Теперь быстренько под закуску еще по доброму глотку, тогда… Ох, простите! Пусть все же и сама хозяйка за стол сядет, тогда все будет, как надо.
— Ну куда мне! — Хозяйка нарезает для стола хлеб.
Но хотя бы вот это питье она должна отведать, тут ей не отвертеться.
— Ай-ай! — внезапно восклицает Киппель и поднимает вверх мизинец. — Чуть было не забыл…
Предприниматель выходит из-за стола, роется в своем рюкзаке, извлекает оттуда маленькую плиточку шоколада и, галантно поклонившись и щелкнув каблуками своих шикарных бахил, подает ее хозяйке. — Это специально для вас!
— произносит он с мягкой улыбкой, и кажется, будто при этом улыбается даже его борода; в лучах солнца белые пряди, которые уже никогда не изменят своей окраски, отливают синевой.
Киппель возвращается на свое прежнее место, и в передней комнате хутора Пихлака воцаряется почти полная тишина — до тех пор, пока гости не утоляют первый голод.
— Вообще-то я предложил бы вам чего-нибудь и посущественнее, — первым подает голос Кийр, — да нечего предложить в теперешнее время года. Если господа желают, я распоряжусь приготовить еще вторую порцию этого же блюда. Распорядиться?
— Нет, нет! — отвечают гости вразнобой. — Достаточно! Затем уже один Паавель убежденно добавляет:
— Достаточно, достаточно! Если мы наедимся сверх меры, мы не сможем идти. А нам сегодня надо еще одолеть порядочное расстояние. Перво-наперво — до Тоотса, оттуда — в Паунвере, а там и еще дальше. Вместо того, чтобы наедаться себе во вред, я кое-что скажу тебе, Георг Аадниель. Готов ли ты выслушать?
— Почему бы и нет! Говори же, говори, дорогой друг!
— Видишь ли, братец, из твоего рассказа касательно Пихлака я уловил два минуса. Их, разумеется, больше, но достаточно и двух.
— Ну и что дальше?
— Продай мне обратно хутор.
— К-как-кой хутор?
— Ну, этот же самый — Пихлака.
— Гм… гм… Все время мы вели серьезный разговор, теперь, поди, он так и норовит обернуться издевкой. Если бы такую байку завел какой-нибудь Тоотс, тогда еще куда ни…
— Нет, дорогой друг, я не собираюсь над тобой издеваться. А если бы и собирался, то хуже всего пришлось бы мне самому: глядите-ка, описал где-то там круг, ничего лучшего не нашел и теперь вернулся назад выпрашивать свой прежний хутор.
— Гм! И впрямь, не успел ты его продать, как уже хочешь купить обратно!
— Да, такова жизнь: сегодня она поворачивается к тебе одним боком, завтра другим.
Кийр впадает в глубокое раздумье и в еще более глубокое сомнение. — Гм… — наконец он оживляется. — Все возможно, но об этом поговорим осенью. Я купил этот хутор осенью, и если я его продам — если я вообще стану его продавать! — так тоже только осенней порой.
— Хорошо! Я бы на твоем месте поступил точно так же Не думаешь же ты, в самом деле, будто я уже с прибыл сюда готовым покупателем? Нет мысль о покупке явилась ко мне лишь сию минуту, во время нашего разговора.
— Господин Паавель! — Предприниматель Киппель зажигает погасшую сигару.
— Что вы станете делать с хутором? Мы ведь имели намерение…
— Погодите, погодите, господин Киппель! — Капитан машет рукой. — Об этом мы еще успеем поговорить, у нас впереди длинная дорога. Тем более, что теперь нам остается только одно: айда в путь, мои господа!
— Я ничего не имею против этого, — поддерживает его Леста. — Мои глаза увидели то, что они увидели и теперь я могу с миром удалиться. Как ты думаешь, Тали?
— Я совершенно согласен — в путь!
— А ты все молчишь, молчишь, — тихонько укоряет его Леста, — будто на похоронах! Погоди, я пожалуюсь Тоотсу, небось, мы воскресим тебя к жизни.
И вот уже капитан Паавель начинает командовать. Кажется, будто от выпитого коньяка он в конце концов протрезвел.
— Кийр! — рявкает он. — Куда это ты запропастился, мошенник? Ага, вот ты где! Опять хотел улизнуть, а? Разве ты не говорил, что пойдешь в Паунвере?
— Да-да, сейчас! Я только переоденусь, тогда и пойдем.
— Вот и прекрасно. Наша рота станет и больше, и внушительнее.
Однако они направляются в сторону Паунвере не единой ротой, а словно бы сами собой разделяются на две группы. В первой — предприниматель Киппель и капитан Паавель, во второй — школьные друзья Леста и Тали. Кийр болтается между упомянутыми двумя группами, присоединяясь то к той, то к этой. Однако, стоит ему появиться возле какой-нибудь из них, разговор там сразу же обрывается и заводится новый, к прежнему ни малейшего отношения не имеющий. Кийр волей-неволей напоминает во время этого путешествия пятое колесо в телеге.
— Ну, Арно, — спрашивает друга Леста, когда пихлакаский хозяин пристраивается к первой группе путников, — как тебе нравится Кийр?
— Он сейчас почти такой же, каким был в школе. Да и все мы сейчас те же, только держим свои личностные проявления под более жестким контролем. У Кийра же самоконтроль, по-видимому, слабоват.
— Точно такое же мнение о нем и у меня. Не выкинул ли он и сегодня штуку? Интересно, обратил ли ты внимание? Сказали, что его нет дома, что ушел в Паунвере, не так ли? А он был дома. Поди знай, как он Паавелю в руки попал. Кийр, правда, говорил за столом то и се, пытался следы запутать, но ведь и мы тоже не вчера родились. Да, и что из этого следует? Он спрятался, он не хотел нас принять.
— Ну-у!? Ты действительно так считаешь?
— Дорогой мой, я не только считаю так, я совершенно в этом уверен. Его жена, эта кроткая и робкая женщина, врала, будто его нет дома, по принуждению. Ты заметил, как она при появлении мужа совершенно смешалась и убежала в другую комнату?
— Гм… — Тали усмехается. — Сразу видно, что имеешь дело с писателем: он все замечает, все слышит.
Внезапно Кийр отстает от капитана и торговца и поджидает школьных приятелей, он даже делает два-три шага навстречу им и улыбается дружелюбно… нет… все же недружелюбно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40