Если мне там нечего больше делать, так я хотя бы обниму и расцелую свои рябинки.
— А я — самого хозяина, — произносит Леста. — Если только до того не умру от любопытства. А ты, Арно? Какие намерения у тебя?
— Понаблюдаю, как все это произойдет.
Как раз в это время Георг Аадниель Кийр, новый хозяин хутора Пихлака, возвращается с поля домой.
— Черт побери! — ворчит он еще на пороге. — Ну и вымотался я, семь потов сошло! — И, обращаясь уже непосредственно к Юули, своей жене, которая сидит возле стола с шитьем, продолжает: — Плохо ли тебе тут посиживать, как за каменной спиной, а попробовала бы ты вкалывать на поле под палящими лучами солнца! Не иначе как черт выдумал, что именно мужчины должны на этом свете выполнять самую тяжелую работу!
Кийр подходит к ведру с водой, берет кружку и выпивает чуть ли не целый штоф. Пьет, булькая, словно лошадь, сопит, бросает поверх кружки злые взгляды на жену.
— Ведь и ты мог бы точно так же посиживать, как за каменной спиной, — тихо произносит Юули, слегка склонив голову, — но тебе не терпелось иметь хутор.
— Не так-то уж и не терпелось эту дрянь иметь, — хозяин швыряет в угол изношенную шляпу, — просто хотел показать паунвереским мазурикам, что я и без них кое на что способен. И показал. А теперь вот я с ним в затруднении, как девица с ребенком. Да еще и батраки — черт бы их подрал! — у нас не задерживаются. А чем им тут плохо?! Или, может, это ты их отсюда отваживаешь?
— Я? — Хозяйка испуганно обхватывает руками свою маленькую голову. — Святый Боже! Я стараюсь со всеми быть приветливой, никому даже слова плохого не сказала. Господи! — Она ударяется в слезы. — Если что-нибудь не ладится, всегда я виновата.
— Не хнычь! — рявкает Георг Аадниель. — И… и принеси мне поесть! Видали, даже и этого самой не сообразить всякий раз клянчи и кланяйся, чтобы тебе что-нибудь подали.
Откуда ей было знать, сейчас ведь не обеденное время..
— Обеденное время тогда, когда в животе пусто! Понятно?
Хорошо, она подаст сразу, только не надо так злиться.
Хозяйка быстро встает, смахивает слезы и, все еще вздрагивая от рыданий, отправляется в кладовку; дрожащими руками шарит в полутемном помещении. Какая-то посудина падает с полки и разбивается. Немедленно на месте происшествия появляется хозяин. Что?! Так она еще вздумала уничтожать и без того скудное имущество?
— Соскочила, ну… нечаянно.
— Соскочила?! Ведь ног у миски нет, чтобы она могла соскочить. Пошевеливайся! Я умираю с голоду.
Кийр хочет вернуться в комнату, но прежде бросает беглый взгляд на двор и еще дальше — на большак. И то, что он видит, заставляет его сердце на несколько мгновений остановиться. Ог-го-о, тысяча чертей! От большака в сторону хутора Пихлака идут четверо мужчин, и он, Кийр, вроде бы, всех их знает; во всяком случае, двоих наверняка. А что они идут именно в Пихлака — в этом нет ни малейшего сомнения. Волк их заешь! Чего они тут не видали?
Ошарашенный Аадниель пятится в прихожую, оттуда — в кладовку.
— Иду, иду уже! — хозяйка выходит из кладовки, в обеих ее руках посуда с едой.
— Не выноси! Не выноси! — свистящим шепотом приказывает Кийр. — Унеси быстро назад!
— Но?..
— Неси назад! Понимаешь?
— Не понимаю.
— Тьфу! Черт бы тебя побрал! Сюда сейчас придут четыре негодяя, я не хочу им показываться. Теперь понимаешь? Если они зайдут и спросят меня, скажи, что на дома. Скажи, что… что ушел в Паунвере.
— Да-да, но куда же ты спрячешься?
— Гм… дьявольщина! — Несчастный Аадниель кружит по прихожей, беспомощно смотрит туда и сюда, готов хоть сквозь стену пролезть. — Выскочить на улицу уже поздно, — он вбирает голову в плечи, — они меня увидят, не то забрался бы на хлев. Слышишь? Они уже во дворе! Ох, черт их сюда принес! Постой, погоди! Спрячусь-ка я здесь же, в кладовке, вряд ли они станут искать. Дай сюда эти миски и запри за мною дверь! Запомни — пошел в Паунвере!
Вот уже путники дошли до ограды, господин Паавель, правда, не обнимает и не целует свои рябинки, однако все же гладит их ладонью и говорит им нежные слова. Во время этой драматической сцены Леста входит в прихожую хуторского дома и стучит в двери передней комнаты.
— Да, прошу! — Хозяйка открывает дверь. Но ее мужа, увы, сейчас нет дома. Он пошел в Паунвере.
— Ах, как жаль! — Леста качает головой, и даже по его лицу видно, что это вовсе не пустая фраза, что ему действительно жаль.
— Что такое? — Паавель поспевает к месту действия.
— Господина Кийра нет дома, — отвечает Леста. — Он пошел в Паунвере.
— Вот как? Ну, не беда. В Паунвере и мы тоже пойдем, но прежде передохнем тут, если госпожа позволит. — И выступив вперед, Паавель кланяется: — Здравствуйте, госпожа Кийр! Узнаете ли вы меня?
— Отчего же не узнать, господин Паавель! Здравствуйте! Прошу, проходите в помещение.
Бедной Юули мучительно неловко своих заплаканных глаз, что гости, конечно же, замечают — ведь не слепые же они. Еще мучительнее для нее то обстоятельство, что она вынуждена говорить неправду, всяческая ложь всегда была ей отвратительна.
— Ну поглядите, мои господа, — капитан разводит руки в стороны, видя, что все его спутники вошли в дом, — в этом жилище я провел самые прекрасные годы моей жизни! Это были дни, богатые работой и радостью, и память о том золотом времечке все живет и живет во мне. Присядем, мои друзья, любезная госпожа Кийр, само собою разумеется, позволит нам обсушить крылья и дать отдых ногам — какие-нибудь четверть часика или вроде того. Не правда ли, госпожа?
— О-о, прошу, прошу!
Когда же усталые путники рассаживаются вокруг обеденного стола, капитан вновь возвышает свой голос и советует Киппелю открыть его рог изобилия, чтобы освежить дух дорогих собратьев, ибо сегодня им предстоит еще бесконечно долгий путь.
Киппель извлекает из своего заплечного мешка на свет Божий бутылку коньяка, ставит ее на стол и беспомощно оглядывается. — Госпожа, позвольте нам один стакан! — произносит он неуверенно, несколько просительным тоном.
— Да, сейчас, сейчас! — Хозяйка спешит выполним, просьбу гостя. — Но, прошу, погодите секундочку, — она ставит стакан на стол. — Я принесу вам немного закуски.
— Не затрудняйтесь, госпожа!
— Какое же это затруднение, — хозяйка направляется в сторону кладовки,
— секундочку!
Аадниель Кийр сидит в кладовке на мешке с солью, чмокает губами и часто моргает ресницами от врывающейся в двери полосы света.
— Чего им надобно? — шепчет он вошедшей жене.
— Ничего такого. Просто зашли передохнуть по дороге. Снесу им немного закуски, они собираются пить вино.
— Ишь ведь, им еще и закуску подавай! Ни крошки не смей отсюда брать! Здесь не столовая какая-нибудь и не трактир для всяких бродяг.
— Ах, Йорх, голубчик, я пообещала принести…
— Пообещала принести? Ты? Ну что же, тащи, если ты такая богатая! Да, конечно, ты ведь и впрямь принесла и дом отменное приданое — и мызу, и семь пар быков. Тащи, тащи! Стащи целую охапку! Опустоши кладовку, тогда мы сами всласть пососем палец!
— Ну взгляни же, наконец, Йорх, только эту кроху хлеба и масло, — хозяйка вновь начинает всхлипывать, — ведь не убьет же это тебя. И вовсе они не бродяги какие-то, а все — люди интеллигентные.
— Как, как? Что ты сказала? Интеллигентные? Ог-го-о. брат, какое словечко отыскала старая громоотводиха! Да сама-то ты понимаешь ли, что это такое — интеллигентный? Нет, ответь, ответь, что значит интеллигентный?
— О Боже! — Юули охает. — Я прыгну в колодец!
— Отчего бы и нет! Сначала стащит туда, этим негодяям и бездельникам, целый воз масла, а потом еще и колодец опоганит. Тьфу! Дорогая Юули решила показать, что она в Пихлака полная хозяйка и распорядительница, угощает щедрой рукой. Ну да, а чего же ты в таком случае пыхтишь да кряхтишь и не вручаешь им эту прорву снеди? Пусть грабят меня!
— О Боже! — Хозяйка вытирает глаза углом передника, берет мисочку с маслом и намеревается идти в комнаты.
— Сказала, что я ушел в Паунвере? — Кийр хватает ее за плечо.
— Да, сказала.
— А что они сказали?
— Ничего.
Тем временем городские господа сидят все вместе, радостные, пуская по кругу стакан с коньяком. Правда, насколько именно радостен каждый из компании, определить трудно, так как разговаривает, в основном, капитан Паавель; но все же и другие отпускают шуточки, смеются.
— О-о, премного благодарны, госпожа! — восклицает бывалый воин при возвращении хозяйки. — Премного благодарны! Чего нам теперь не жить и не бродяжничать по-холостяцки. Подсаживайтесь-ка и вы к нашей компании, расскажите, как вы тут, в Пихлака, живете-можете? Однако, госпожа Кийр… — Паавель внимательно смотрит на Юули, — похоже, вы плакали сегодня! Отчего вы плакали?
— Нет, я вовсе не плакала, — Юули пытается улыбнуться. — У меня насморк. Глаза слезятся.
— Вот оно что! В таком случае, отхлебните отсюда добрый глоток, это прекрасное лекарство от насморка.
Юули подносит стакан ко рту и лишь пригубливает.
— Нет, нет, госпожа Кийр, — Паавель отстраняет протянутый ему стакан, — так дело не пойдет! Такое лечение не поможет. Глотните как следует, тогда будет совершенно иная картина, и здоровье поправится. — Нет, госпожа Кийр — человек симпатичный и с самого начала ему, Паавелю, нравилась, но сам-то Кийр — трюкач. Нет, пусть она не обижается, это он, Паавель, хоть самому Кийру прямо в лицо скажет. Ваше здоровье! А этот прекрасный хутор Пихлака для Кийра то же самое, что для собаки колбаса. Кийр этот хутор уплетет. Уже с первого взгляда он, Паавель, заметил там и сям беспорядок. Хлеба посеяны слишком поздно, у лошадей вздутое брюхо и слабые мышцы, а взгляните на двор! Двор — словно еврейская лавочка. Коров он, Паавель, не видел, но, небось, и у них еле душа в теле держится. Нет, он и сам поначалу был не Бог весть какой крестьянин, но потом все наладилось, но всем был порядок. Нет, прямо-таки с болью в сердце он. Паавель, видит теперь, что… на хуторе Пихлака — коза за садовника.
— Это правда, — Юули кивает головой. В своей беспомощности и с непривычки она немного размякла и теперь чувствует себя менее подавленной, чем прежде. Теперь она с удовольствием приготовила бы городским гостям мясное блюдо с яичницей, все бы сделала, как надо, если бы в кладовке не сидел ее мучитель.
А мучитель действительно все еще сидит в кладовке, не смеет оттуда выйти: чего доброго, увидят. Лижет масло и сметану, ковыряет ветчину, сам есть не хочет, а уделить хотя бы немножечко кому-нибудь другому — и того меньше. «Долго ли эти дьяволы будут там торчать, они, похоже, и не собираются уходить?» — рассуждает он, все больше злясь. «Да, убеждаешься, что есть на свете люди, у кого нет ни малейшей совести! И мое масло они, само собой, сожрут до последней крохи — в этом не приходится сомневаться. И все по вине этой карги Юули. Могла бы сказать этим бездельникам, что… что ей недосуг их принимать, что она должна немедленно куда-нибудь идти — и все было бы в порядке». — Ну погоди же, старая кочерыжка, громоотводиха, небось он, Йорх, потом покажет ей, где ее настоящее место! Когда-нибудь эти незваные гости все же уберутся, ведь не останутся они, дьяволы, тут жить.
Но так уж с давних времен установилось: каждое мало-мальски заметное волнение влияет на организм Кийра… определенным образом. Вскоре пихлакаский властелин чувствует в своем нутре известное брожение, которое сопровождается ужасающим скрежетом и шумом — можно подумать будто Георг Аадниель проглотил парочку мельничных жерновов. Ему необходимо пойти…
Кийр тихонько приоткрывает дверь, ведущую из кладовки в прихожую, и прислушивается. Да, эти там, в комнате, все еще продолжают галдеть, и если он станет ждать, когда они уберутся, с ним может приключиться нечто неприятное. Вперед!
Расчет пихлакаского хозяина был совершенно верен, и псе шло бы своим чередом, если бы в дело не сунул свой нос некий своенравный господин, которому время от времени приходит охота ставить с ног на голову всяческие планы и намерения. Имя этого господина — Случай. Вот и случается, что как раз в то время, когда Георг Аадниель бочком выбирается из кладовки в прихожую, дверь, ведущая в комнаты, внезапно распахивается и — словно бы кем-то вытолкнутый — нос к носу с крадущимся Кийром оказывается какой-то человек.
— Ну? — Паавель выпучивает глаза на обитателя кладовки, будто перед ним привидение.
— Ну?! — восклицает в свою очередь хозяин хутора Кийр, поскольку никакое другое слово на язык ему не наворачивается. Зато с противоположного конца выворачивается — прр и трр.
— Ты вроде бы находишься в Паунвере.
— К-кт-то это сказал?
— Твоя собственная супруга.
— Кхе-гм, нуда, я и нахожусь в Паунвере. Нет, я только что из Паунвере вернулся. Нет, я только еще иду в Паунвере… Я был в хлеву, подновил скотине подстилку.
— Гм… — Паавель мотает головой. — А я опьянел, никак не пойму, о чем это ты говоришь. Был и пришел, и… и теперь ты тут. Да и вообще Бог знает, ты это или не ты. Скажи, как твое имя?
— Кийр, ну!
— Да, верно — Кийр! Но ты же находишься в Паунвере. Супруга сказала.
— Ах Юули, что ли?
— Ну да.
— Ох уж эта Юули! — Хозяин Пихлака быстренько приходит в себя. — Она немного… ну, того… — Он стучит себя по виску. — Ее не стоит принимать всерьез. Я только обещал пойти в Паунвере, но это вовсе не значит, будто я уже пошел. Был в хлеву, подбросил кое-что скотине пол бок и в ясли. Ты же понимаешь — крестьянские заботы Ежели бы я знал, что ты здесь, сразу бы пришел и… Ну, как твои дела?
— Погоди, схожу до ветру, тогда и скажу.
— Мне тоже надо до ветру. Разве ты не слышишь, как внутри у меня бурчит — брр, брр?
— Слышу, а как же. Вот и сходим: одна дорога — два дела.
— Да, сходим. У меня… черт, как бы не опоздать! После этих слов Кийр, придерживая штаны, припускается куда-то в неопределенном направлении.
Паавелю приходится довольно долго стоять во дворе и ожидании Кийра, капитан хочет самолично ввести пихлакаского хозяина в дом, как бы в подарок своим спутникам. Садится на ступеньку крыльца, закуривает и подпирает рукой щеку. Голова у него тяжелая, но все же работает.
Ну да, стало быть, он снова находится в своем дорогом Пихлака и… Но что это такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40