Смотри только не потеряй его, он маленький и легко может выскользнуть из кармана.
Нет, Лекси его не потеряет, такой красивый ножичек — как можно! Пусть и мама посмотрит, до чего интересная эта маленькая вещичка!
— О да, очень! Смотри-ка, добрый какой дядя из города! — И подойдя к столу, Тээле восклицает: — Ог-го-о, тут целая лавка раскинута! Так всего много, что глаза разбегаются.
— Ну-у, госпожа Тоотс, товара у меня было значительно больше, когда я вышел из города, многое уже продано по дороге.
— Хватит и нам! — Тээле смеется. — Но чего же мы ждем, Йоозеп?
— Гм … — бормочет Тоотс. — Дюжину ножей и вилок, как в тот раз … к свадьбе. Как ты думаешь? Они пригодятся в хозяйстве.
— Хорошо, — сразу же соглашается хозяйка. — Так тому и быть: дюжину столовых ножей и вилок. Так. А еще мне нужны иголки и нитки, и для швейной машинки и …
Хозяйка набирает для себя из товара Киппеля довольно-таки объемистый пакетик и лишь после этого заявляет, что на этот раз все.
— Благодарю, госпожа Тоотс! — Киппель вежливо кланяется.
Тоотс улыбается; он рад, что его жена сегодня в таком прекрасном настроении. Когда «домашние» настроены миролюбиво, на сердце становится теплее. — Ну, а ты, Мадис, чего ждешь? — спрашивает он у батрака. — Купи и ты чего-нибудь.
—Я бы и купил, — батрак чешет подмышкой, — да в воскресенье все денежки в Паунвере промотал.
— Ну так и быть, — произносит Тоотс решительно, — я одолжу тебе в счет жалованья — выбирай!
Мадису и выбирать не нужно; он с удовольствием взял бы вон тот складной ножик. Старый уже никуда не годится.
— Заметано! А ты, Либле?
— Деньги не-ету, — отвечает звонарь по-русски и сворачивает себе цигарку толщиною в жердь.
— Подумаешь — деньги; небось, я и тебе одолжу.
— Дорогой господин Тоотс, — звонарь прищуривает свой глаз и едва заметно усмехается, — мне ведь вроде как ничего не надобно. Мой складной ножик …
Пусть не прикидывается! Торговец как раз здесь и…. и баста. Ведь он, Либле, вообще-то в жизни ничего не купит, ежели ему домой не принести да в руки не сунуть. Есть, правда, один товар, который он покупает еще как часто, но гм-гм, это отнюдь не то, что надо.
— Ну так и быть! Возьму два столовых ножа и две вилки. Хватит. Порадую немного и свою старуху. Хоть я и знаю, что это всего-навсего обезьянья игра, но … пусть оно будет так; небось, в обезьяну и прежде играть доводилось.
Кашлянув, Тоотс смотрит в окно.
— Тебя, старина Кристьян, — говорит он, словно бы сам себе, — никак не поймешь толком: ты вроде бы весь тут, весь до донышка, в то же время …
— Че? Как?
— Имей терпение! И я тебе растолкую когда-нибудь… Когда мы будем с глазу на глаз. А ты, Йорх? Не приглянулось ли и тебе что-нибудь?
— Я уже купил дома.
— Да, да, господин Кийр уже дома купил, — подтверждает предприниматель Киппель. — Нынешним днем я совершенно удовлетворен. Если у меня сегодня больше не купят даже игольного ушка, все равно я буду доволен. И, тряхнув бородкой, добавляет. — Да-а, видно, не зря говорят, что паунвереский край — из зажиточных, что здесь живут сами и другим жить дают. Как я вижу, для таких разговоров есть основание.
— Ну, сами-то и вправду живут, — Георг Аадниель сопит, — хотя это еще не значит, что и другим дают жить. Но, так и быть, больше я об этом — ни слова! А теперь, господин Киппель, поспешим в деревню Ныве, прямиком к тому Паавелю, который хочет продать хутор.
— Не глупите, господин Кийр, — кричит хозяйка из кухни. — Без кофе вы никуда не пойдете! Господин Киппель. может быть, теперь вы уложите свой товар, я принесу на стол кой-чего подкрепиться.
— А-а, много ли тут осталось укладывать! — Предприниматель чихает. — Мой заплечный мешок·стал уже легким, как перышко, как греховная ноша, нести которую запросто … то ли она есть, то ли нет.
На стол приносят дымящийся кофейник, чашки, свежий хлеб, масло, ветчину и прочую снедь. Все это руки Тээле расставляют так проворно и ловко, что портной Кийр не может удержаться и вновь сравнивает здешнюю хозяйку со своей женой. Здесь все делается быстро и жизнерадостно, а там, у него дома, всегда — словно бы только что очнулись ото сна. Нет, с женитьбой он дал большого маху, и скрывать это не имеет ни малейшего смысла. Если уж он не сумел сделать лучшего выбора, то, по меньшей мере, мог бы не изменять своему первоначальному желанию и взять за себя ту, вторую сестру, Маали; у нее хотя бы внутри есть дух жизни. Но кому ты пожалуешься, что поступил не так, а эдак?
Начинается приятное кофепитие, в нем заставляют принять участие даже и Мадиса. Именно заставляют, рыжебородый батрак так и норовит прорваться к входным дверям.
— Ох, до меня ли тут! — отмахивается он длинными, словно весла, руками.
Теперь наступает очередь Тоотса задуматься. Разве стала бы Тээле до войны и всяких великих переворотов сажать за свой стол какого-то батрака, тем более вместе с гостями?
— До чего же вкусная ветчина! — говорит Киппель, причмокивая, — так и тает во рту! Нет, в городе такое лакомство ни за какие деньги не получишь. Ежели я не ошибаюсь, этот окорок коптился в бане, не так ли?
— Точнехонько так, господин Киппель, — отвечает Тоотс. — Ешьте же как следует, по-мужски, набирайтесь сил в дорогу. И ты, Йорх, тоже, и Кристьян, и Мадис, и… все остальные.
После недолгого молчания молодая хозяйка тихо и словно между прочим произносит:
— Значит, наш школьный друг Кийр все-таки желает стать землепашцем?
— Да, — Кийр склоняет голову набок, — вроде бы имеется такое намерение и желание. И теперь мы направимся с господином Киппелем туда, в сторону Ныве … разведать кое-что.
И вот уже двое путешественников, Кийр и Киппель, выходят из юлесооского дома, словно две звезды Иакова. Либле же остается в Юлесоо кое-что поделать, как он выражается, но есть ли сегодня вообще на хуторе для него какое-нибудь занятие, одному Богу известно. Ходить в Юлесоо стало для звонаря делом привычки, которая глубоко в нем засела, — то ли в костях, то ли еще где.
У дворовых ворот навстречу путешественникам попадается юлесооская служанка Тильде, пунцовая и круглощекая, будто ее только что вынули из корзины с яблоками.
Кийр здоровается так … сквозь зубы и говорит Киппелю:
— Дурная примета! Первой встретилась женщина.
— Фу! — фыркает предприниматель. — Встретилась так встретилась. Это же не какая-нибудь старуха. Девица молодая да красивая, словно яблочко. Такая встреча как раз и приносит счастье. Знаете ли, господин Кийр, придавай-ка я большое значение тому, кто и когда мне попадается навстречу, я бы, ей-же-ей, с места не смог бы сдвинуться.
После того, как путники проходят несколько десятков шагов, к ним присоединяется черный лохматый пес; двигается он одним боком вперед, и зад его, по-жалкому отвислый, чуть ли не по земле волочится. Собаки вообще бегают несколько скособочась, это всем известно, но данный экземпляр передвигается и вовсе поперек себя. Вероятно, бедное животное либо сильно дубасили, либо запустили в него булыжником.
— Ах, ты уже здесь, старая падаль! — рявкает Георг Аадниель. И, схватив с земли камень, замахивается на пса: — А ну, пшел прочь!
— Не трогайте его, господин Кийр, — уговаривает предприниматель. — Не кидайте! Пусть идет с нами, ежели хочет, втроем будет веселее. Его, бедняжку, как видно, потрепали деревенские собаки.
— Хм, деревенские собаки! Откуда вы знаете, что он родом тоже из города. Чего он, чертяка, приходит скрестись под нашей дверью! — И покачав головой, Кийр добавляет: — Это — номер второй. Первым — была юлесооская служанка. Поверьте, господин Киппель, наше начинание закончится крахом.
— Да не рассуждайте вы, как старая баба, господин Кийр! Поглядите, вон там летит ворона через дорогу: может быть, и это тоже предвещает что-нибудь недоброе? Никогда бы не подумал, что вы такой суеверный! Но давайте все же двигаться вперед, вот увидите, все пойдет хорошо — как на ольховых санях поедем! Ежели я сегодня еще продам хотя бы четверть того, что в Юлесоо, то…
— Боже сохрани, я же не имел в виду ножи-вилки и прочее ваше барахло. Для меня важен лишь поселенческий хутор в Ныве.
— Небось и его получите: ежели кто хочет что-нибудь продать, так и продаст; взять хоть этого же самого Паавеля, или как там его фамилия, не станет же он без надобности бегать по деревням и выискивать покупателей на свой хутор! И вообще, дорогой господин Кийр, еще вопрос, понравится ли вам это жилье, имеет ли смысл его покупать? По летам-то вы и впрямь уже не мальчишка, но все же вижу я, что у вас не хватает терпения предоставить событиям идти своим чередом. Так вот. Больше мне вам пока что сказать нечего, но, всеконечно, золотая народная поговорка «семь раз отмерь, один раз отрежь» справедлива.
Портной бормочет в ответ что-то неразборчивое, он, вероятно, и сам не отдает себе отчета, что именно — просто думает вслух.
Дорога приводит путников в лес, где порывы ветра не так чувствительны, как на открытом месте. Киппель закуривает новую сигару и поднимает взгляд к небу, тучи там все сгущаются и все больше темнеют. Разумеется, продавцу совершенно безразлично, что «они» там поделывают, однако он приходит к выводу: если ветер утихнет, то непременно повалит густой снег.
— Тьфу ты, сволочь! — вдруг со злостью произносит Георг Аадниель и сплевывает.
— А? — слегка пугается Киппель. — Что там опять стряслось?
— Разве вы не видите, вон там, вдалеке, навстречу нам опять тащится какая-то женщина?
— Да, да, и вправду женщина, — предприниматель вынимает изо рта сигару и, прищурившись, вглядывается вдаль. — Ну и что с того? Пусть себе люди передвигаются, пока еще не конец света. Не можете же вы, в самом деле, требовать, чтобы все жители земли превратились в соляные столбы на то время, пока вы идете в Ныве покупать себе мызу.
Убогая собачонка жмется к ногам Киппеля, чутьем угадывая, что лишь от этого господина она еще может ждать любви и жалости, прежде чем забьется на дно канавы и околеет.
Киппель вытаскивает из кармана кусок колбасы и отрезает несколько кружочков для голодной собаки.
— Вот видите, — он делает знак рукой Кийру, — даже такая животинка и та хочет еще жить и передвигается… каким бы жалким не было это движение.
Тем временем женщина успевает подойти поближе. Когда же она подходит совсем близко, бродячий торговец замечает, что на лице его спутника появляется кислая гримаса. Как человек поживший и многоопытный, Киппель сразу догадывается: что-то «не так», однако не произносит на этот счет ни слова.
— Вот надо же, — заводит он речь вовсе о другом, — в городе поговаривают, будто в Эстонии лесов больше не осталось, а тут, гляди-ка, лес по обе стороны стоит стеной. — И, вздохнув, добавляет: — Да разве ж можешь ты, душа, угодить всем! Один хочет одно, другой — другое. Два мужика — три мнения. Не правда ли, господин Кийр?
— Ах, — портной машет рукою, — помолчите хотя бы до тех пор, пока эта женщина не минует нас!
— Охотно! Что же вы мне об этом сразу не сказали?
Когда женщина подходит вплотную, Кийр слегка касается полей своей шляпы и хочет пройти мимо нее так же просто, как и мимо юлесооской Тильде. Но это ему не удается.
— Постой, Йорх, — произносит женщина, — погоди чуточку, мне надо с тобой поговорить.
Собственно, это вовсе и не женщина в обычном смысле этого слова, а девица в зрелом возрасте, то бишь особа женского пола, возраст которой приближается к среднему, — приземистая, полнотелая, краснощекая, пышущая здоровьем и силой.
— Ну, в чем дело? — Георг останавливается с недовольным видом. И, обращаясь к Киппелю, говорит: — Прошу извинить меня! Идите себе потихоньку вперед, я вас догоню.
— Не беспокойтесь, — предприниматель направляется и сторону от дороги,
— я зайду в лес и вырежу себе трость. Не спешите, время терпит.
Кийр смотрит вслед удаляющемуся Киппелю и, когда тот отходит на достаточное расстояние, спрашивает снова:
— Ну, в чем дело?
— В чем дело?.. — повторяет женщина. — Прежде всего, надо поздороваться, дорогой зятек!
— Я уже поздоровался.
— Какое же это здорованье! Протяни мне руку, вот тогда и будет настоящее «здрасьте».
— Не дурачься, Маали! — Портной кривит губы. — Говори скорее, что собираешься сказать, ты же видишь, меня ждут.
— Кто этот человек, который тебя ждет?
— Продавец из города.
— И куда же ты с ним направляешься?
— Туда, в сторону Ныве… Есть одно небольшое дельце. А завтра или послезавтра я тебя проведаю, принесу тебе вести и обо всем расскажу, а сейчас мне и вправду некогда.
— Увы! — произносит Маали с легкой грустью. — Сколько уже было этих твоих проведываний, и завтрашних и послезавтрашних. Ты же не держишь слова, ты никогда не приходишь.
— Теперь сдержу слово, приду, вот увидишь.
— Да, да, непременно приходи, мне надо еще поподробнее поговорить с тобой о том самом.
— О чем это том самом? — настораживается портной, хотя смотрит вовсе в сторону, а именно — в лес.
— Ну, дорогой Йорх, будто ты сам не знаешь! Вот и сейчас, шла я по дороге и ломала голову, как это я могла зайти так далеко? Бесстыжая, тряпка безголовая — и нет мне другого названия. Палка по мне плачет, вот что!
— Но зачем ты об этом здесь, посреди дороги!.. — Кийр начинает сопеть.
— Погоди, приду к тебе, тогда и поговорим.
— Смотри, приходи непременно, и чем раньше, тем лучше… если в данном случае вообще речь может идти о лучшем или худшем. Пойми, дорогой Йорх, мне от тебя ничего не надо, только, чтобы ты помог мне советом; ты же единственный человек, который знает об этом деле. Видишь ли, Йорх, я никогда не была плаксой, но сейчас и впрямь иной раз руки опускаются.
— Хорошо, хорошо, — я приду к тебе, тогда и подумаем, как быть и что делать. Иди себе по-хорошему домой и не… не…
— Да, да, я буду тебя ждать, — Маали улыбается сквозь слезы, которые навернулись на глаза то ли из-за резкого ветра, то ли по какой иной причине.
— Ладишь ли ты с Юули? — спрашивает она напоследок.
— Ну, особенно жаловаться не приходится. Живем себе так… день за днем.
В придачу к этим словам Кийру сейчас очень подошла бы примерно в локоть длиною борода и — трубка но рту, тогда он, как две капли воды, был бы похож на какого-нибудь медлительного деревенского деда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40