— Я на все согласна.
— Смотрите-ка, ты все же — человек хороший, хотя я тебя, случалось, и обижал. Пойдем туда, в нашу комнату, я хочу с тобой немножко поговорить с глазу на глаз, есть вещи, которые должны оставаться строго между нами.
— Поступайте, как знаете, но я свой домишко не продам! — Старый мастер топает ногой и уходит в заднюю комнату.
— Нет, я тоже не хотела бы перебираться в Ныве, в совершенно чужое место! — Мамаша Кийр трясет головой. —Чего нам тут-то не хватает?
— Ну что ты слушаешь болтовню Йорха! — ворчливо говорит из задней комнаты старик.
— Постойте, постойте! — В разговор за отсутствием Йорха и Юули, которые уже находятся на второй половине дома, вступает младший портной Бенно. — На этот раз вовсе не пустая болтовня. Зачем же Йорху хранить свои, как говорится, чистые деньги? Кто знает, де-нежный курс может измениться или еще что произойдет. А если Аадниель купит себе добрый хуторок, то во всякое время будет иметь что-то твердое.
— Пускай покупает хоть три хутора, — ворчит старый портной в задней комнате, — но пусть оставит в покое мою душу. Мне нужен один единственный хутор — на паунвереском кладбище. И он уже куплен, другие мне ни к чему. Неужели я в канун своей смерти должен начать выпендриваться за компанию с каким-то искателем невесть чего?! Не будет этого! Еще и ты, Бенно, встал на его сторону, но вот что я тебе скажу: отныне дороги стариков и молодых расходятся. Позвольте мне оставаться, где я есть, и если за день починю хотя бы пару штанов — с меня достаточно! Но с места я не сдвинусь! И тем более не отдам Йорху свои тяжким трудом нажитые копейки. Нет, старуха, иди сюда и скажи, разве я не прав? К Рождеству забьем свинью, наварим студня, запьем квасом — что нам еще надо? Я был бы непроходимым дураком, если бы начал перебираться в какое-то Ныве или Бог знает куда еще.
— Послушай, старик, — возражает старая хозяйка, — ведь и Йорх тоже не совсем непроходимый дурак. У него и впрямь… ну, немного не хватает, но из-за этого он еще не…
— Хорошо, хорошо, — старик закашливается, — поступайте, как знаете, но я, по крайней мере, со своего места не сдвинусь. Таких сопляков-недоумков плодят только войны и смуты. Кто же в старину… Ох-хо, Господи!
— Ну чего ты, отец, так горячишься из-за этого дела! —пытается Бенно успокоить старичка. — Йорх еще никуда не ушел. Повременим!
— А то я его не знаю! — Из задней комнаты слышится невнятное бормотание. И затем — уже более четким голосом: — Да, да, рожай после этого детей и расти их! Стань на ноги, тогда они тебя самого с ног собьют. — И сидя на кровати старый портной повторяет, раскачиваясь: «Дай мне уйти, дай мне уйти!..»
Тем временем там, на другой половине дома, между мужем и женой происходит довольно-таки короткое объяснение.
— Надеюсь, ты, милая Юули, не забыла наш разговор в рабочей комнате? — нежно спрашивает Кийр у своем супруги.
— Какой разговор?
— Ну, что я покупаю хутор и все такое…
— Как же я могла это забыть! Помню все, слово в слово.
— Прекрасно, а что ты об этом думаешь?
— Я тебе уже сказала — там.
— Так-то оно так, но ты все же еще не знаешь, почему я это делаю.
— Не знаю.
— Ну так слушай… Хотя нет! Погоди, сначала я схожу к Маали, тогда ты узнаешь обо всем.
— Что у тебя за дела с Маали? Только и слышно — Маали да Маали!
— С Маали произошло несчастье. Да, да, иначе это и не назовешь.
— Господь милосердный! — Жена хватает мужа за руку. — Что же с ней случилось?
— Подожди, подожди, Юули! Я туда наведаюсь, тогда ты все-все узнаешь.
— Иисусе! Но ведь не умерла же она в самом деле?!
— Этого еще не хватало! Маали здоровее прежнего, я ее только вчера видел.
— Что же это за несчастье такое?
— Я сказал тебе — подожди!
И Аадниель немедля собирается в путь.
— Надеюсь, Йорх, ты не задержишься надолго?
— Скажем, на час или два, не больше.
И вот уже неутомимый молодой портной шагает в сторону Паунвере.
— Ну, здравствуй, Маали! — восклицает он при виде свояченицы. — Разве я не говорил тебе, что скоро приду? Разве я не сдержал слово?
— Да, на этот раз и вправду сдержал, хотя я от тебя этого и не ожидала. Садись и расскажи сразу, что ты там, в Ныве, видел и слышал?
— Ох, милая Маали, дело довольно-таки простое, хочу купить в Ныве хутор. Там один продается, большой и невероятно красивый. Да есть кое-какая загвоздка. Видишь ли, у меня деньжат маловато. Ответь, положа руку на сердце, сможешь ли ты дать мне в долг?
— Дать в долг?.. — Портниха краснеет. — У меня и впрямь имеется немного денег, но устроит ли тебя это вот вопрос…
— Все равно, хотя бы сколько есть, для меня теперь важна каждая марка.
Тогда пусть берет, Маали готова отдать Йорху свою последнюю юбку, но… как быть с этим делом?
— Именно из-за этого дела я и хочу купить поселенческий хутор, тогда будет возможность уехать подальше от Паунвере, и ты сможешь там решить свои проблемы так, чтобы при этом не было ни посторонних глаз, ни посторонних ушей.
— Святый Боже! — Маали молитвенно складывает руки — Неужели ты, милый Йорх, только ради меня хочешь купить этот хутор?
— Да, именно ради тебя, дорогая Маали. Кому это нужно, чтобы вновь начались всякие суды да пересуды тут, в. Паунвере?! Я обдумывал вопрос и так, и эдак, но лучшего выхода все-таки не нашел.
— А твои домашние — родители, Юули и Бенно? Куда все они денутся?
— Они переберутся вместе со мною, их-то я уломаю. Маали вздыхает и погружается в глубокое раздумье.
Обстоятельства кажутся ей слишком запутанными, чтобы принимать поспешное решение.
— А не проще ли будет, если я уеду в город и попробую там как-нибудь… избавиться, что ли?
— Нет, нет, этого я не допущу! Это было бы противозаконное действо, и мы оба могли бы основательно влипнуть, я — как советчик, ты — как исполнительница. Считай, что этого разговора не было! А сейчас помолчи, слушай внимательно, что я тебе скажу. Ты ведь знаешь, Маали, что от Юули у меня нет ребенка, но теперь у Юули ребенок будет. Нет, не пугайся: твоего ребенка мы с Юули объявим своим, ты же к этому вроде бы не будешь иметь никакого отношения.
— Но как на все это посмотрит Юули? — Маали складывает руки на коленях, пытаясь улыбнуться.
— Юули со всем согласна. Как я тебе уже сказал, мои домашние дела — это моя забота. И не будь дурехой: ведь не стану же я выкладывать жене, что это твое дело — наш с тобой общий грех! Ей просто-напросто скажем, что v тебя был некто из Паунвере, а кто именно — кому какое дело. Надеюсь, ты понимаешь меня, Маали?
— Отчего же не понять, дорогой Йорх, но этот план такой странный, мне надо еще некоторое время подумать, чтобы с ним свыкнуться. И во сне бы не приснилось, что у кого-нибудь может родиться такая мысль.
— Особенно-то ломать голову тут незачем, вопрос назрел; надейся на меня, уж я все устрою, как надо. По-другому не выйдет. Ты спасешь свою шкуру, а мою жену Юули никто не посмеет упрекнуть в бесплодии.
— Но…
— Больше никаких «но»! А теперь еще скажи, много ли у тебя денег?
— И сама не знаю, сколько, вот все отдам тебе в руки, и сосчитай сам.
— Маали, ты замечательная девица, — молодой портной трясет руку свояченицы, — из тебя выйдет толк!
Еще некоторое время продолжается беседа, затем Маали заваривает чай, напиток действительно бодрящий, особенно в это сравнительно холодное время,
— на дворе уже стоит глубокая осень. Затем Георг Аадниель засовывает завязанные в платочек деньги в свой нагрудный карман и отправляется домой.
— Ну, Юули, теперь пойдем снова туда, в нашу комнату, мне надо поговорить с тобой еще кое о чем, — вызывает Йорх жену из рабочего помещения.
Всегда послушная Юули выполняет приказание и на этот раз.
— Ну, что там стряслось?
— Ничего особенного, но мы вскоре переберемся в Ныве, и там ты обретешь ребенка.
— Ребенка?! — восклицает молодая хозяйка. — Каким образом? У меня скорее всего никогда не будет ребенка.
— А теперь обретешь. У нашей милой Маали вышла небольшая осечка, и лучшее, что я могу сделать — это взять результат на свое попечение.
— Иисусе! Неужели Маали уже зашла так далеко?! Как же такое могло случиться? Подумать только — Маали! Неужели она вправду?..
— О подобных вещах долго не рассуждают. Перво-наперво ответь мне: ты действительно сестра Маали или нет? Можешь говорить, что хочешь, но я знаю, что ты действительно ее сестра, зачем же, в таком случае, долго и подробно разбираться в этом деле? Что есть, то есть. Ребенок Маали будет нашим.
— Ну да, что же об этом, но все-таки… А ты, Йорх, умом слегка не тронулся? Стоит тебе куда-нибудь отлучиться, как ты возвращаешься с такими новостями, что мурашки по телу.
Молодая женщина опускается лицом на маленький столик и разражается рыданиями. — Ну вот, — произносит она сквозь слезы, — я сразу почувствовала, что собака за нашими дверьми скреблася не к добру.
— Но что же во всем этом плохого? — Кийр пожимает плечами и ощупывает свой нагрудный карман, разумеется, проверяя, целы ли полученные от Маали деньги.
Деньги на месте, и это, по мнению молодого мастера, пока что самое главное. Ну, нарекания-то, конечно, будут — как тут, так и там — но какое дело сдвинешь с места без нареканий? Бенно, во всяком случае, с ним. Аадниелем, согласен, но старики, старики — с ними, наверное, будет небольшое сражение. Да ведь их и незачем посвящать в суть обстоятельств. Ребенок останется совершенно вне поля зрения, тогда как хутор будет играть главную роль. Небось он, Аадниель, все одолеет, а после пусть паунвереские жители лижут ему именно то место, которое он сочтет нужным.
Ах да, еще один важный пункт: родителям и Бенно вовсе и незачем перебираться в Ныве до того, как Маали управится со своим делом.
В боковой комнате воцаряется долгая и гнетущая тишина. Никто не произносит больше ни слова. Кийр уже высказал все, что хотел, а его жена вообще неразговорчива. В конце концов молодой мастер-портной очень-очень нежно обнимает жену за талию и спрашивает шепотом:
— Ну так решено, милая Юули?
— Да-да, что же еще могу я сказать.
В первой половине февраля в Тарту устраивают так называемую февральскую ярмарку. В центре города сама но себе ярмарка не особенно заметна, но все же на улицах много деревенских жителей, которые либо уже совершили свою куплю-продажу, либо только еще собираются это сделать.
Вблизи ратуши двое прохожих чуть ли не сталкиваются носами. Один из них — бывший поселенец из деревни Ныве Паавель, другой — предприниматель Киппель.
— Ой, pardon, — торговец приподнимает свою новую, с блестящим козырьком кепку, — кого я вижу! Вы, господин Паавель, тоже прибыли в город, несмотря на плохую погоду!
— Если мне это не привиделось, — капитан несколько оторопело улыбается,
— я имею дело с моим другом Киппелем!
— Да, господин капитан, всеконечно, вы имеете дело точнехонько со мною.
— А знаете ли вы, господин Киппель, что я уже давно живу в городе и вкушаю тут, так сказать, городские приятности — тому несколько недель, как я завзятый тартуский житель.
— А как решилось дело с хутором? Продали Кийру?
— Да, хутор уже уплыл! Кто же мог долго вынести этот бабский зудеж! Я только и слышал: продай да продай! Цену пришлось сбавить… почти что на треть.
— Так, так, ну и… стали вы тут счастливее, чем были в деревне?
— А-а, какое тут счастье! Вы, господин Киппель, говорили святую истину, когда предостерегали меня от этой продажи. Я, правду сказать, ума не приложу, чем мне в городе заняться, только и осталось — тоже взвалить мешок на спину да податься в деревню торговать.
— Ох, господин Паавель, не смешите! Оставьте подобное занятие каким-нибудь старым огаркам вроде меня, которые ни на что другое уже не пригодны. Однако, если у вас есть желание побеседовать немного подольше, тогда не откажите в любезности, зайдемте куда-нибудь и закажем бутылку Сараджева с горячим чаем; у меня, правда, никаких особых новостей для вас нет, но зато у вас найдется, что порассказать мне. Паунвере — прелюбопытнейший уголок. Стало быть, портной Кийр все ж таки купил у вас хутор?
— Да, он сделал это… к сожалению, — капитан пожимает плечами. — Но и он не нашел там счастья, точно так же, как и я в городе. Пихлака… да, Пихлака… я бы охотно вернулся туда, будь у меня хоть какая-нибудь возможность, но, видите ли, это уже невозможно. Мой красивый хутор Пихлака все-таки пошел по цене гнилого гриба; но что же я мог поделать, если жена…
— Ну — что было, то было… а теперь быстренько зайдемте куда-нибудь, выпьем по стаканчику грога и продолжим наш разговор. Сейчас ведь не лето, когда можно хоть полдня стоять на углу улицы — мне пока что не ахти как холодно, однако я отнюдь не потею.
И они направляются в известное заведение, где предприниматель Киппель, как видно, человек свой. И там торговец без особых церемоний спрашивает у капитана:
— А как вообще-то идут ваши дела?
— Я, кажется, уже сказал вам, господин Киппель, пока что мои дела не идут ни так, ни этак, но одно я все же могу утверждать: у меня нет ни малейшего основания радоваться своей жизни. Единственное утешение — здесь можно достать разные книги. Помните ли вы еще, как я хотел купить у вас книг? Я их прямо-таки проглатываю, но та, вторая, сторона моей жизни не нравится мне и на грош. Жена…
— Я говорил вам, — Киппель кивает головой, разводя грог, — город пусть остается горожанам, потому что он совершенно равнодушен к судьбе большинства выходцев из деревни, он не отвечает их привычкам.
— Да, господин Киппель, вы знаете жизнь, а я… гм… гхм…
— Неужели, господин Паавель, у вас и в самом деле все тут складывается так плохо?
— Не то, чтобы очень плохо, но у меня такое чувство, будто я живу в пустом помещении и в то же время путаюсь у кого-то в ногах; жена — да, роскошествует, словно на ней надето вечное праздничное платье, но долго ли гак может продолжаться? Да, вы и точно мудрец, вы мне загодя предсказали, что именно меня ждет. Так оно и вышло. Но я не хочу об этом слишком много говорить, —капитан выпивает большой глоток грога, — добавлю только, что я плыву никоим образом не по своей реке; у меня такое чувство, будто я совершенно чужой на этом свете и больше ни на что уже не гожусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40