– для него в том уже не было сомнений.
К одиннадцати Сергеев приехал в больницу, внутренне подготовленный к худшему. Уже по лицу Кости он понял, что не ошибся в ожиданиях. Сергеев попросил о встрече с дежурным врачом-анестезиологом (тот еще был на месте). Серьезный и разумный врач тихо и последовательно провел Сергеева по короткому финальному пути жизни пациентки: она все время была без сознания и только к полуночи, примерно за десять минут до смерти, открыла глаза, показала рукой чтобы сняли интубационную трубку (она была на управляемом дыхании), но говорить не могла, только внимательно оглядывала помещение, мониторную технику, приборы, словно прощаясь со всем земным. Слез не было, – но была грусть и отчаянье во взгляде. Она, видимо, пыталась разыскать лицо любимого человека и, скорее всего, печалилась, что Сергеева нет рядом, что не успела, не смогла проститься и сказать что-то самое главное, приходящее на ум только в последние минуты.
Подвиг прощания с жизнью требует огромного волевого напряжения. Он последнее истощающее испытание для тяжелейшего больного – огромная нагрузка, еще больше укорачивающая жизнь. Она быстро утомилась, сорвалась на прерывистое дыхание, неудержимо нарастал разлад сердечно-сосудистой деятельности. Ее ввели в мягкий морфинный наркоз и теперь уже окончательно очистившаяся от греха душа Валентины тихо отошла в мир иной.
У врачей хватило ума не мучить пустое тело (фантом, оболочку) бесполезной истерической суетой «экстренного оживления». Конечно, в последние минуты жизни боли она не чувствовала, но каждому смертному тяжело и боязно расставаться с привычной землей, а душе покидать полюбившееся тело. Конечно, душа, возносясь, наблюдала за земными существами, она пожелала последний раз посетить и Сергеева в образе голубки. Наверное, ее последними словами было до боли знакомое обоим: «Укрепите ослабевшия руки, и утвердите колена дрожащия; скажите робким душою: будьте тверды, не бойтесь; вот Бог ваш, придет отмщение, воздаяние Божие; Он придет и спасет вас» (Кн. Исаии 35: 3-4).
Сергеев считал своим долгом испить всю горькую чашу до дна: он спустился в морг, попросил показать тело усопшей. Патологоанатом замялся, – уж слишком тяжелы для обозрения были травмы, расставившие на теле жестокие печати. Но начмед, сопровождавший Сергеева, дал знак рукой врачу, – «Делай, как просит»!
Картина повреждений была ужасная, – так могли поступить только палачи-вандалы, без совести, без сердца, потерявшие человеческий разум. Скорее всего, это дело рук наркоманов. Лицо, затылок, руки, грудь представлялись сплошным массивным кровоподтеком, кости черепа проломлены в нескольких местах, – как она не скончалась прямо там, на месте нападения, в парадной, где, видимо, сразу шагнув с крыльца, со света в темноту, была оглушена первым ударом кастета в висок.
Моментально потеряв сознания, она уже не чувствовала все остальные удары. Сергеев, взглядом профессионала осматривая труп, фиксировал не только повреждения, чтобы составить хотя бы приблизительную картину происшедшего, но исподволь отыскивал «смягчающие» признаки, – хотелось, пусть мысленно, виртуально, но снизить накал мучений маленькой, беззащитной женщины.
Спазм от рыданий, слез хлестнул неожиданно. Сергеев резко задернул окровавленную простыню, пытаясь задушить конвульсии рыдания, быстро вышел в коридор, низко наклонив голову. Он взглянул на друга глазами, полными слез; губы, искаженные горем и гневом, выдавливали проклятия:
– Костя, этих подонков мне нужно найти обязательно и задушить, пристрелить лично;… или, еще лучше, – вырвать у них, обязательно у живых, печень и сердце голыми руками; колотить эту мразь башкой о стену пока не вытекут из нее тупые,… полоумные,… отравленные наркотиками мозги!…
Сергеев перевел дыхание, помолчал, пытаясь привести собственное сознание в равновесие:
– Костя. Но все это, к сожалению, ей уже не поможет. Пусть земля Валентине будет пухом!…
Костя вынес от анатома две колбы с разбавленным спиртом, друзья выпили молча и двинулись к выходу. Узкий коридор мрачного цокольного помещения, подсвечивался мерцающими-мигающими неоновыми и бактериоцидными ламп. Все, абсолютно любые предметы, вопросы, слова, дневной и электрический свет – все признаки продолжавшейся жизни словно давили на сознание, на плечи тяжелым, просто неподъемным, груз…
Сергееву вспомнились слова Иисуса: «Из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого» (От Иоанна 18: 9). С Валентиной, как и с первой женой, умершей давно,… в возрасте тридцати лет, от молниеносно протекавшего менингоэнцефалита, – все было наоборот.
Тогда роковая болезнь у первой жены – Людмилы – возникла через сутки после того, как она, – еще молодой врач-инфекционист, – реанимировала задыхающегося от ложного крупа ребенка. В те времена еще не было в наших инфекционных больницах специальной дыхательной аппаратуры и спасать больных приходилось дыханием «рот в рот». Так она набралась вирулентных вирусов, против которых спасения не было. У нее, как потом понял Сергеев, основательно раскопав катамнез, были врожденные дефекты локальных иммунологических барьеров, защищающих мозг: в возрасте 4-х лет она чуть не погибла от кори при таких же симптомах. Трудно было смотреть на муки молодой, красивой женщины: смерть наступила в состоянии неснимаемого судорожного статуса. Все произошло в той же больнице, в той же реанимации.
Судьба словно испытывала Сергеева на прочность: сперва позволяла притронуться к счастью, но тут же отбирала привычное и породненное. Дьявол мешал спокойной жизни, лишал возможности полного наслаждения. Большие и малые земные радости словно уплывали от Сергеева, лишь помахав ручкой.
Но, испытывая на прочность психику Сергеева, потусторонние силы брали слишком круто, – все по их воле заселялось неимоверно жесткими контрастами, не допускались полумеры и полутона.
Как же все-таки мы, люди – земные существа, – слабы и зависимы от обстоятельств, окружения, суетной эпохи. Тем не менее, осознавая свою слабость и незащищенность, как мало еще человечество прониклось верой во Всемогущего Господа. Мало кто понимает до конца, например, слова Евангелия от Иоанна (15: 20): «Раб не больше господина своего». Ни у кого нет никаких оснований мнить себя сверхчеловеком, не исполнять Божьи заповеди, тянуться к дьяволу. Еще хуже, когда сбываются пророчества Иеремии (4: 22): «Неразумные они дети, нет у них смысла; они умны на зло, но добра делать не умеют».

2.10

Во время похорон Сергеев находился в относительном забытьи, успокаивал себя малыми дозами коньяка и тотальным одиночеством. Гроб при отпевании во Владимирской церкви и на кладбище решили не открывать. Прощались скромно, без речей и клятв, народу было немного, – никто не лез к Сергееву с традиционными соболезнованиями, друзья ограничивались рукопожатием. Сергеев терпеть не мог фальши – ни в большом, ни в малом.
Состояние оглушенности не проходило неделю. С питьем спиртного Сергеев завязал быстро (почему-то не хотелось). Разговоры с милицией закончились быстро. Они не утомили, а только вселили уверенность, что никого не найдут, да и искать особо не будут. Было ясно, что Дело спишется на случайность: «случайная» встреча в темном, по чьей-то воплощенной воле, подъезде с неуправляемыми наркоманами. Вычислить виновников не возможно так, как свидетели растаяли во тьме ночи.
Сергеев принял окончательное решение быстрее сменить обстановку – уехать в командировку. Только основательно придя в чувство, можно начинать серьезные и большие дела. Подходы к ним пока для Сергеева были не известны, – значит следовало ждать прозрения, инсайта, момента истины!
С Чистяковым о госпитализации договорились по времени и программе окончательно. Но что-то настораживало Сергеева в реакциях Миши на обсуждаемые вопросы, – был он больше формален, чем заинтересован, словно дела эти касались не его, а постороннего человека, просто далекого знакомого. Дела на работе и дома были улажены, он простился с Машей и Музой, передав их на руки дочери и под вечер, в субботу, отправился на вокзал. «И избавил нас от врагов наших, ибо вовек милость Его; Дает пищу всякой плоти, ибо вовек милость Его. Славьте Бога небес, ибо вовек милость Его» (Псалом 135: 24-26).
Антракт злодеи!

Беседа третья

В истории Мира все настолько переплетено и увязано, что вычленить множественные взаимосвязи практически невозможно. Мы не знаем в кого и когда Бог переселяет избранные души. Но то, что душа не погибает, а живет вечно, – неоспоримый факт. Сомневаться в том может только весьма ограниченная личность – близкая к носителям идеологической примитивности (скажем, большевистской). И пусть нашим избранником на пути таких подтверждений будет Александр Великий (Македонский). К сожалению, общение с рассказами о нем порой весьма затруднено. Ф.Байназаров в 1991 году и другие исследователи отмечают, что на рубеже 329-327 лет до новой эры была уничтожена древняя письменность Средней Азии. Известно, что представители народов тех государств были иными даже внешне, чем сейчас. Раскосые глаза у таджиков, узбеков, киргизов и других современных азиатов, – это подарок татаро-монголов, следствие их былых нашествий. Тогда ассимиляция велась варварскими методами: убивали всех взрослых и детей мужского пола, оставляли только молодых женщин, девушек, девочек. Их превращали в наложниц, рабынь, – в носителей иных комбинаций генофонда, открывшего дорогу новому этносу, отдельные фаланги которого носили имена своих монгольских и татарских повелителей – Узбека, Киргиза, Туркмена.
Потеря громадного исторического материала, создаваемого веками представителями прежних высоко развитых народов, осталась невосполнимой. Последующее греко-римское доминирование прозы об Александре Македонском (356-323 годы до новой эры) исказило правдивость описаний его жизни, дел, военных походов. Теперь желающие узнать что-либо о легендарной личности вынуждены ограничивать круг литературных источников произведениями таких авторов, как Полиен, Страбон, Диодор, Арриан, Квинт Курций Руфа, Плутарх.
Но авторская индивидуальность была подавлена весомостью авторитета Александра, мнение писателей-исследователей оказалось ангажированным соответствующейэпохой, зависело от того, кто был у власти, – почитатель великой личности или ее конкурент. Кроме того, многого древние авторы и не могли знать, ибо не были современниками великого человека, а исторические сведения тогда плохо хранились, чаще передавались в устной форме. Однако иного выбора нет, – авторы древности передают нам свои исторические и литературные предрассудки для критического осмысления, а не для слепых восторгов. Посему будем вдумчивыми, рассудительными, осторожными. Желание обратиться именно к такому персонажу, как Александр Македонский, понятно: слишком грандиозны деяния, творцом которых он был. Масштабы свершений не смогла ограничить скоротечность блистательной жизни молодого царя. Быстрота и натиск событий лишь усугубили таинственность и мистичность легенд, связанных с именем Александра Великого.
Исторические факты свидетельствуют не только о незаурядности этой личности, но и о противоречивости, сложности характера: в нем было достаточно благородства и коварства, доброты и жестокости, щедрости и стяжательства. Даже та своеобразная негласная цензура, которую невольно вводили для себя его биографы, не смогла полностью спрятать теневые стороны жизни Александра. Конечно, демонизм великой личности и, вместе с тем, человеческое обаяние вызывали гипнотический эффект, подобный взгляду громадного, красивого удава. Любой автор, погружающийся в ауру исторической гигантомании, терял способность быть бесстрастным и в полной мере объективным. Поэтому отрицательные моменты жизни Александра Македонского преподносятся только в форме неких намеков, с обязательными оговорками о малой вероятности.
Мистические ожидания и действия сопровождали этого человека от момента появления и до ухода из земной жизни. Александр родился в шестой день месяца Гекатомбеона в столице Македонии Пелле, в тот же день сгорел храм Эфесской Дианы. Опасное предзнаменование. Но оракулы успокоили: «Нет ничего удивительного, что сгорел храм: Богиня Артемида, как повивальная бабка, была занята принятием новорожденного Александра». Предначертание было развернуто в сторону величия, экстраординарности будущего царя и полководца. Скоро над именем наследника нависло облако подозрений в его причастности к организации убийства отца. В конце же жизненного пути родилась вовсе путанная интрига, – нависла густая завеса тайны, кривотолков, подозрений.
Наши современники вынуждены переориентировать практически все, связанное с памятью об Александре: осторожно муссировалось даже мнение о том, что к смерти Македонского причастен его бывший воспитатель – великий философ Аристотель. Начало такой версии положено намного раньше: считалось, что Аристотель обладал врачебными знаниями; только он один (тоже великий) мог оценить масштабы урона цивилизации, связанного с походами необузданного Александра. Все это повышает вероятность принятия экстраординарных решений, – великого Аристотеля против великого Александра. До конца не исключено предположение: будто бы учитель приготовил особый яд для умерщвления ученика. Если такая тема вообще возможна, то невольно задаешься вопросом о причинах столь жестоких действий.
Понятно, что только философ такого уровня, как Аристотель, мог взвалить на себя бремя бесстрастного эксперта поступков Александра и принять решение о его преждевременном уходе из жизни. Однако и здесь, скорее всего, спрятана лишь политическая интрига, приправленная мистикой и чертовщиной. Не будет философ пачкать руки предательством и примитивным криминалом, – не станет сам себя втаптывать в грязь. В том убеждаешься, прослеживая жизненный путь Аристотеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56