Петр, видимо, почувствовал свою причастность к возможному утверждению нового оракула – необычного, русского, контрастного тому горно-пещерному, греческому, вошедшему в его память по детским рассказам с загадочным именем – Дельфийский оракул.
Мистические символы встречались и здесь на каждом шагу: «вещая липа», под которой любил отдыхать молодой царь, наводила на плодотворные размышления; священные березовые рощи, в которых проводили местные крестьяне языческие таинства; дыхание болот; осенние разливы Невы и наводнения. Старожилы рассказывали, что в некоторых местах издавна существовали «скверные мольбища идольские», велось поклонение лесам, горам, рекам, приносились кровавые жертвы, совершались ритуальные убийства даже собственных детей.
Новгородский архиепископ Макарий прилагал большое старание, чтобы искоренить остатки язычества. Вот почему строительство Санкт-Петербурга начиналось с создания православных храмов.
Первые известия о строительстве Петербурга имеются в ведомостях 1703 года: «Его царское величество, по взятии Шлотбурга, в одной миле оттуда ближе к восточному морю, на острове новую и зело угодную крепость построить велел, в ней же есть шесть бастионов, где работали двадцать тысяч человек подкопщиков, и ту крепость на свое государское именование прозванием Петербургом обновити указал».
Петр был рачительный хозяин – земляными работами заставили заниматься пленных шведов. Затем присланные из российской глубинки русские, татары, калмыки и другие вгрызались в глинистых грунт. Казенные рабочие получали за труд только пищу, вольные – и оплату по три копейки в сутки. Инструмента не хватало и порой землю копали палками и руками, а таскали в подолах одежды. Сам Петр положил первый камень постройки 16 мая 1703 года – в день святой Троицы. Говорят, что в то время в небе появился орел, круживший над строительством, затем он уселся на праздничную арку, сооруженную из наклоненных деревьев.
Уже 22 июня 1703 года вся гвардия и полки, стоявшие в Ниеншанце перешли в казармы новой крепости – 29 июня здесь, в новых казармах, был дан банкет в день святых Петра и Павла. В ноябре того же года пришел первый голландский купеческий корабль с вином и солью, – Петр наградил капитана пятьюстами золотых, а матросов по тридцати ефимков.
Васильевский остров был прорыт каналами. Строители надеялись таким способом усмирить наводнения, кроме того Петр старался приучить населения к мореплаванию. Быстрее застраивался левый берег Невы (район Адмиралтейства), здесь же уже в 1707 году возведена деревянная церковь имени Исаакия Далматского, перестроенная впоследствии в огромный Исаакиевский собор. Летний сад при Петре доходил до нынешнего Невского проспекта, он был местом гуляний горожан.
Однако долго еще волки бродили по улицам Петербурга, – разрывали могилы в голодное время, нападали на одиноких прохожих. Решительная борьбы с ворами и разбойниками велась Обер-полицмейстером графом Дивьером. Португалец по происхождению он был юнгой на корабле, но замечен Петром и за сообразительность, честность и расторопность был приближен ко двору. По приказу обер-полицмейстера бродяг-нищих били батогами и отправляли на родину, при второй поимке – ссылали на каторгу. Так же поступали с извозчиками, сбившими по неосмотрительности прохожего.
Заглядывая в российскую историю, в частности ограниченную масштабами Петровской эпохи, созданием Санкт-Петербурга, убеждаешься: неведомая рука вела северный славянский народ к настойчивому смешению множественных генофондов – скандинавского, немецкого, французского, итальянского, греческого, татарского и других. Вглядываясь в портретные физиономии, не весть как воспроизведенные художниками-историографами (может по летописям или при расшифровке характеров), уже погружаешься в генетические глубины.
Лучше судить о том по дореволюционным изданиям (скажем – История России в Портретах по Столетиям. – СПб., 1904): у Рюрика явно хабитус шведского отпрыска; Олег похож на чухонца или алеута, не вынимающего ногу из стремени; Игорь – с основательными татарскими фрагментами; Святополк-окаянный награжден польским лоском; Ярослав Мудрый – с прочной славяно-скандинавской статью; Юрий Долгорукий – копия Юрий Лужков, только без лысины и кепки, но тот же татарский прищур глаз; Александр Невский выглядит более русским, чем скандинавом; Иоан Калита сильно смахивает на литовца; Дмитрий Донской внешне почему-то клонится к Владимиру Путину; Иоанн III и Иоанн IV несут явный отпечаток греко-славянской стихии; Петр Великий – со сложным татаро-европейским замесом. Понятно, что все последующие Романовы – основательно притянуты к немцам.
Выпестовывался новый архетип нации, явление сложное даже на уровне монархов, что же говорить о простом люде: в одном случае в нем утверждались начала цивилизованного поведения, созидательного толка, в другом – дикость степных воителей – бездельников и разрушителей. Между ними спрятались и отпрыски балластного значения – демагоги, паразиты, юродивые, пьяницы-созерцатели.
В разные эпохи открывались миграционные клапаны, обеспечивавшие приоритет тому или другому генофонду, избранному психологическому феномену. Глубинный медико-демографический анализ сегодняшнего дня показывает, что еще не достигнута устойчивое равновесие таких процессов. Но может быть в том и заключается сермяжная правда: остановка движения привела бы к стагнации и гибели этноса. Можно предвидеть реакции моралистов-националистов по поводу беспощадного вскрытия демографического архива с помощью генетических отмычек.
Не стоит сильно переживать по поводу явных патологоанатомических наклонностей приверженцев таких методов в человековеденьи. Будем судить трезво: где та грань в науке между истиной и вымыслом, сегодняшней правдой и прошлой ложью, интуитивным и абстрактным мышлением, профессионализмом и любительством? Ответ точный все равно не будет найден. Даже в простой, грешной жизни, как отмечал Э.М.Ремарк: «ни один человек не может стать более чужим, чем тот, кого ты в прошлом любил». Развороты человеческих влечений, соблазнов, настроений часто непредсказуемы до изумления. А все дело в том, что неведомы сочетания осколков смешанных генофондов у отдельных людей, практически не прогнозируемы проявления реальностей национальных архетипов.
Но одно остается верным: «Человек никогда не искупит брата своего и не даст Богу выкуп за него. Дорога цена искупления души их, и не будет того вовек, чтобы остался кто жить навсегда и не увидел могилы» (Псалом 48: 8-10). Потому-то так забавно выглядят старающиеся казаться иными, чем они есть на самом деле. Массивный балбес-начальник часто и не подозревает, что его анатомия и ограниченность ума запрограммирована перекосом славянского генофонда основательными вкраплениями, скажем, от поволжских немцев – добропорядочных и сильных, но ограниченных и без полета фантазии. Недалекая по уму от природы, но резвая по пастельному темпераменту администраторша, оказывается, умыкнула и перемешала в своей плоти славяно-угро-финско-хозарский генофонд.
Все это биологический резонанс, начало звучания которого идет, видимо, еще от времен Великого князя Ивана III. Это он, строгий и дальновидный политик, связал, правда, из сугубо государственных интересов, свою судьбу и будущее России с женитьбой на Зое-Софие Палеолог – племяннице последнего Константинопольского императора. Греческая директриса, может быть, благодаря своему итальянскому воспитанию не стеснялась блуда с себе подобными, активно интриговала с другими иноверцами и тучными российскими боярами-тугодумами. Она собрала для себя особый дворцовый эскорт из кучи соотечественников – греков и итальянцев, задача которых заключалась в придании блеска российскому двору. Отсюда поползли змеи иноверческого генофонда.
Мудрый Иван III оставался истинным азиатом, но не мешал развлекаться родовитой супруге. Он проводил свою собственную национальную политику: итальянцев он быстро пристроил к реставрации кремлевских палат и облагораживанию Москвы. Великий князь не забывал и про свою давнюю симпатию к немцам, поручив им самое ответственное – лекарское дело, направленное главным образом на свою персону. В век, когда использование яда для улаживания даже негромких семейных ссор было делом заурядным, такая дальновидность монарха была спасительной для него самого и династии в целом.
Безусловно до Софии Палеолог нынешним мелкотравчатым забиякам, прорвавшимся к власти или ключам от банковских дверей, также далеко, как от земли до луны. Очевидно, что основы эстетики к таким особам подходят, как коровам седла. Самое большее, на что они способны, так это на симуляцию шарма некой таинственности. Но при близком рассмотрении, оказывается, что речь идет всего лишь о сокрытии банальной вульгарности женщины, опустившейся до выступлений в качестве платной стриптизерши в ночном клубе мелкого пошиба. Такое было и в древние времена, то же процветает и поныне.
Демографическая сущность многих человеческих терзаний лежит на поверхности: Бог подарил человечеству нескончаемую тягу к «выбору», поиску, эксперименту. Особой страстью восторга, но и трагичностью наполнен вечный поиск своего визави – сексуального партнера. Розыски своей «единственной» (единственного) и «неповторимой» (неповторимого) лежат в основе развития жизни.
Может быть, оскорбляемая моралистами полигамность – всего лишь выполнение Божественного приказа. И смысл такой установки – открытие генетической пары, подчиненной закону максимального сближения фундаментальных биологических свойств. Для того необходимо тщательно прислушиваться и правильно оценивать голос крови, нежный писк хромосом. В заурядной жизни все сводится к выездке партнера для того, чтобы почувствовать нюансы его сексуальной техники, получить взаимное удовольствие. Если ключ подходит к замку, то и душа будет открыта легко – значит найден «свой» – единственный и неповторимый, уготованный Божественным промыслом для семейного счастья. Вот из такой программы очень часто вырастает интрига, приводящая к безумию и смерти.
Только такой жизненный эксперимент, дающий неподдельное удовлетворение, позволяет ответить на вопрос: Будет ли брак признан совершенным на небесах? Понятно, что неприятное легче оценивать и отвергать, чем разбираться в тонкостях сладострастия. Видимо, потому степень распахнувшегося наслаждения является главным критерием в безостановочном процессе влюбленности и измены, супружества и проституции, рождаемости и абортов, оседлости и миграции, устроенности и бомжевания, трезвости и алкоголизма, психологической самодостаточности и наркомании. Согласимся, что использовать метод «проб и ошибок» для того, чтобы оценить такие повороты судьбы, – слишком смелый подход. На него пойдут единицы. А вот пошалить в постельке, затеять любовную интрижку – занятие иного свойства: здесь получается и удовольствие (пусть только скоротечное), и осуществляется выбор – выполняется Божий завет: «Плодитесь – Размножайтесь»!
Но, если хорошо прислушиваться, то при каждом таком акте любви будет раздаваться не только скрип матрасных пружин, но и гимн генетике, звуки ее традиционных вопросов-ответов. Вмешаются в тот процесс шлифовка голоса крови и разума. Конечно, для последнего требуется уже несколько остыть, отпрянуть от восторгов, поразмыслить основательно, взвесить не только тяжесть тела партнера и качество детородных органов. Придется присовокупить к таким оценкам экономические, юридические, бытовые последствия подобных игрищ.
Возможно тогда прозвучит голос из поднебесья: «Дней лет наших семьдесят лет, а при большей крепости восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим» (Псалом 89: 10).
Вот тогда и придет время делать выводы и произносить клятвенно: «Образумьтесь, бессмысленные люди! Когда вы будете умны, невежды?» (Псалом 93: 8). Эпоха Петра Великого ускорила перечисленные процессы, зарядив их высокой энергетикой, неутомимой демографической, биологической и прочей динамикой.
Санкт-Петербург стал символом новых подходов, новой эпохи в управлении Россией, которая по сути давно перестала быть истинно славянской, русской. В ней произошло такое смешение народов, что дифференцировать базовый генофонд теперешним исследователям практически не возможно.
Санкт-Петербург властной и скорой на расправу рукой Петра действительно превращается в город-символ, многозначительное подобие Дельфийского оракула, диктующего законы поведения многонациональной державе.
Здесь сосредотачивается мозг страны, его лучший интеллектуальный и демографический потенциал, основные пружины военного механизма. Из нового центра – из Оракула петербургского, – начинается руководство, предвиденье, планирование и осуществление развития единого этноса. Однако Петр I не спешил привлекать в соучастники своих великих дел православную церковь – наоборот, он ограничил ее влияние на светскую жизнь страны, подчинив верховную церковную власть русскому монарху.
К сожалению святые постулаты нового оракула долгое время подчинялись жестокой формуле; «Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения» (К Евреям 9: 22).

2.1

Вторая беседа проходила все в том же составе: Сергеев, Чистяков, Верещагин, Глущенков и, конечно, никем не заменимая Муза Зильбербаум. Собрались на девятый день после смерти мальчика, так горестно переживаемую всей честной компанией. Трудно сказать, что здесь было поводом, а что сущностью. Ну, конечно, не были эти ребята такими пропащими пьяницами, алкоголиками, какими пытались казаться ради куража, эпатажа строгих «большевистских» норм коллективной морали.
Безусловно, выпить любили, но кто в России не пьет. Традиционно открыли посиделки лекцией отставного профессора, который, как поп-расстрига, вечно вытаскивал из головы какие-то душещипательные исторические темы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56