Церемония протекала торжественно, но не тягостно, не мучительно, все вокруг как-то размягчало душу. Прояснело – день, один из последних коварного месяца мая, выдался теплый, безветренный; воздух был полон пеньем дроздов и запахом цветущего боярышника. Пусть грустно было думать о бедном Тачите, но все же не чрезмерно грустно, ведь смерть вырвала его из жизни не грубой рукой. Он так давно умирал, был так к этому готов, все было давно предвидено, предрешено. В глазах у Изабеллы стояли слезы – но не те, что ослепляют. Сквозь них она видела и красоту дня, и великолепие природы, и очарование старого английского кладбища, и склоненные головы добрых друзей. Был там и лорд Уорбертон, были какие-то совсем незнакомые ей джентльмены – некоторые из них, как впоследствии она узнала, имели отношение к банку, и другие, знакомые ей лица. К числу последних принадлежали Генриетта Стэкпол с верным своим мистером Бентлингом и Каспар Гудвуд, чья голова возвышалась над всеми и склонялась реже, чем у всех. Изабелла постоянно чувствовала на себе его взгляд; он смотрел на нее более упорно, чем обычно позволял себе на людях, меж тем как остальные не отрывали глаз от кладбищенского дерна. Но она сделала вид, будто не видит его. Ее удивило присутствие Гудвуда на похоронах, только и всего. Почему-то она считала само собой разумеющимся, что, проводив Ральфа в Гарденкорт, он уехал из Англии: она помнила, как не по вкусу пришлась ему эта страна. Тем не менее он, вне всякого сомнения, был здесь, и что-то в его манере держаться говорило: его привели сюда сложные мотивы. Изабелла не желала встречаться с ним глазами, хоть знала наверное, что прочтет в них сочувствие, но ей было при нем неловко. Когда кучка приезжих ушла с кладбища, исчез и он; подошла к ней только Генриетта Стэкпол – к миссис Тачит подходили многие. Глаза у Генриетты были заплаканы.
Ральф сказал Изабелле, что хочет верить – она останется в Гарден-корте, и пока она не собиралась уезжать, убеждая себя, что из элементарного чувства сострадания ей следует какое-то время побыть с тетушкой. Счастье, что у нее нашелся этот законный повод, другого ей, пожалуй, было бы не придумать. Миссия, ради которой она покинула мужа, выполнена. Да, у нее есть в чужой стране муж, он числит каждый час ее отсутствия, в таких случаях нужно иметь очень веские основания. Он, конечно, не лучший из мужей, но это не меняет дела. Замужество налагает известные обязательства, независимо от того, радует оно вас или нет. Она почти не вспоминала мужа; но теперь, будучи вдали от Рима и его чар, не могла без содрогания вспомнить этот город. У нее мороз пробегал по коже при одной мысли о нем, и она спешила укрыться в густой тени Гарденкорта. Так она и жила – изо дня в день, давая себе отсрочку, закрывая глаза, стараясь не думать. Она знала, пришла пора решать, и ничего не решала. Ее отъезд тоже ведь не был решением. Она просто тогда пустилась в путь. Озмонд не подавал вестей, и теперь явно уже не подаст, все переложит на нее. От Пэнси она тоже ничего не получала, но это объяснялось просто: отец запретил ей писать.
Миссис Тачит охотно находилась в обществе Изабеллы, но помощи от тетушки ждать не приходилось; она была занята тем, что пыталась – без всякого воодушевления, но с полной ясностью – представить себе все преимущества своего нового положения. Не будучи оптимисткой, миссис Тачит умудрялась, однако, даже из самых удручающих обстоятельств извлечь какую-то пользу. В данном случае дело сводилось к размышлению о том, что в конце концов происшедшее произошло не с ней, а с другими. Смерть – вещь неприятная, но на сей раз умерла не она, умер ее сын; при этом миссис Тачит не строила себе иллюзий, что ее собственная смерть будет неприятна кому-нибудь, кроме самой миссис Тачит. Она сейчас в более благоприятном положении, чем бедный Ральф, оставивший позади все жизненные удобства и все гарантии, если на то пошло, ибо смерть, по мнению миссис Тачит, тем и плоха, что ваши интересы уже не ограждены и обстоятельством этим могут воспользоваться. Что же касается ее – она тут, на прежнем своем месте, самом надежном. Вечером после похорон сына тетушка не замедлила сообщить Изабелле некоторые пункты завещания Ральфа. Он обо всем ее уведомил, все с ней обсудил. Денег он ей не оставил, у нее нет в них, разумеется, недостатка. Но оставил ей всю обстановку Гарденкорта, за исключением картин и книг, и право пользоваться домом в течение года, после чего Гарденкорт должен быть продан и на эти деньги будет учрежден фонд больницы для бедных, страдающих тем же недугом, от которого умер он сам. Душеприказчиком по этому пункту завещания назначается лорд Уорбертон. Все остальные его средства изымаются из банка и распределяются согласно отдельным завещательным отказам – часть пойдет вернонским кузинам, уже и без того щедро облагодетельствованным его отцом, ну и затем имеется целый ряд мелких распоряжений.
– Некоторые из них очень странные, – сказала миссис Тачит. – Он оставил значительные суммы лицам, о которых я никогда и не слыхала, дал мне целый список, а когда я спросила, кто они такие, объяснил, что этим людям в разные годы своей жизни он был по душе. Очевидно, он считал, что тебе по душе он не был, так как не оставил ни гроша. Правда, по его мнению, тебя достаточно великодушно одарил его отец, с чем не могу не согласиться, хотя должна тебе сказать, я никогда не слышала от него по этому поводу ни одной жалобы. Картины будут раздарены, кому что, как маленькие сувениры. Самые ценные предназначаются лорду Уорбертону. А хочешь знать, как он распорядился своей библиотекой? Похоже на то, что он сделал это шутки ради. Он оставил ее твоей приятельнице, мисс Стэкпол, – в знак признания заслуг этой особы перед литературой. Разумел он под этим, что она следовала за ним по пятам из Рима? Но заслуга ли это перед литературой? В библиотеке немало редких, дорогих книг, и, поскольку она не может таскать их за собой по свету в сундуке, он рекомендует ей все распродать с аукциона! Она, конечно, распродаст их у Кристи и на вырученные деньги начнет издавать газету. Но будет ли это заслугой перед литературой?
Изабелла промолчала; вопрос не входил в число тех, на которые она, приехав в Гарденкорт, считала нужным отвечать. Тем более что литература никогда еще не возбуждала в ней столь малый интерес, как нынче, в чем она убеждалась каждый раз, когда брала с полки одну из тех редких, дорогих книг, которые упомянула миссис Тачит. Она совершенно неспособна была читать; ей просто не удавалось сосредоточиться. Как-то днем, около недели после похорон, она целый час, сидя в библиотеке, пыталась углубиться в чтение, но глаза ее то и дело отрывались от книги, устремляясь к окну, выходившему на длинную центральную аллею. Таким образом она и увидела подъехавшую к дому скромную пролетку и примостившегося там в углу лорда Уорбертона. Он всегда был образцом учтивости, не удивительно поэтому, что при нынешних обстоятельствах почел непременным долгом приехать из Лондона и нанести миссис Тачит визит. Разумеется же, он приехал повидать миссис Тачит, а не миссис Озмонд. Желая доказать себе правильность своего умозаключения, Изабелла выскользнула из дому и отправилась бродить по парку. Во время этого своего приезда она почти не выходила из дому, так как погода не располагала к прогулкам. Вечер, однако, был прекрасный, и сначала она похвалила себя за счастливую мысль пройтись. Хотя теория ее, о которой я упомянул, казалась вполне правдоподобной, сердце у Изабеллы все же было не на месте, и всякий, кто увидел бы, как она бродит взад и вперед, решил бы, что совесть у нее нечиста. Так и не обретя душевного покоя, она через полчаса очутилась напротив дома и увидела, как из-под портика выходит миссис Тачит в сопровождении гостя. Тетушка, вероятно, предложила лорду Уорбертону вместе с ней поискать племянницу. Изабелла не настроена была принимать визитеров и, будь у нее на то малейшая возможность, сразу же укрылась бы за одним из огромных деревьев. Но она увидела, что ее заметили, и теперь ей ничего не оставалось, как пойти им навстречу. Пока Изабелла шла по лужайке, широко раскинувшейся перед домом, она успела разглядеть, что лорд Уорбертон идет рядом с миссис Тачит как-то скованно, заложив руки за спину и потупившись. Судя по всему, оба хранили молчание, но брошенный на нее исподволь острый взгляд тетушки даже на расстоянии был весьма красноречив. Он точно говорил с язвительной суровостью: «Вот чрезвычайно покладистый лорд, за которого ты могла выйти замуж». Когда же лорд Уорбертон поднял глаза, они сказали совсем не то. Они только и сказали: «Как вы сами понимаете, все получилось весьма неловко и я рассчитываю на вашу помощь». Держался он очень серьезно, очень чинно и впервые, с тех пор как они познакомились, поздоровался с ней без улыбки. Даже в пору его отчаяния он всегда начинал с улыбки. Ему, как видно, было чрезвычайно не по себе.
– Лорд Уорбертон был так любезен, что приехал навестить меня, – сказала миссис Тачит. – Он, по его словам, не знал, что ты все еще здесь. Я знаю, вы с ним старые друзья, и так как мне сказали, что ты вышла погулять, я привела его в парк, чтобы он сам поискал тебя.
– О, я просто увидел, что есть подходящий поезд в шесть сорок, которым я поспею вернуться к обеду, – как нельзя более неуместно пояснил спутник миссис Тачит. – Я очень обрадовался, когда узнал, что вы еще не уехали.
– Я пробуду совсем недолго, – поспешила заверить его Изабелла.
– Так я и думал, но, надеюсь, хотя бы еще несколько недель… Вы приехали в Англию раньше… раньше, чем предполагали.
– Да, я приехала очень неожиданно.
Миссис Тачит отошла от них, будто бы для того, чтобы проверить, как содержится парк, надо сказать изрядно запущенный, а лорд Уорбертон между тем молчал в нерешительности. Изабелле пришло в голову, что он собирался было спросить ее о муже, но смешался… и не спросил. Он по-прежнему был непреклонно серьезен то ли потому, что так, по его мнению, надлежало держаться в том месте, где недавно побывала смерть, то ли в силу более личных причин. Если последнее предположение правильно, очень удачно для лорда Уорбертона, что у него нашлось вышеупомянутое оправдание: он в полной мере мог им воспользоваться. Все эти мысли разом промелькнули в голове у Изабеллы. Лицо его было не то что бы грустно, нет, оно странным образом вообще ничего не выражало.
– Мои сестры с радостью бы приехали, если бы знали, что вы все еще здесь… если бы смели надеяться, что вы пожелаете с – ними увидеться, – продолжал лорд Уорбертон. – Окажите им любезность, повидайтесь с ними, прежде чем покинете Англию.
– С большим удовольствием. Я сохранила о них самые приятные воспоминания.
– А не приехали бы вы на день-два в Локли? Вы не забыли свое старое обещание? – При этих словах его светлость слегка покраснел и сразу стал больше похож на самого себя. – Наверное, я не вправе сейчас напоминать вам о нем; конечно, вам не до визитов. Но я хочу сказать, что это вовсе и не будет визитом. Мои сестры на троицу проведут пять дней в Локли, и если бы вы согласились на это время приехать… вы ведь сами говорите, что долго в Англии не задержитесь, я бы позаботился о том, чтобы у нас в буквальном смысле больше никого не было.
Неужели даже его невесты с матушкой не будет, подумала Изабелла, но вслух этого не сказала, а ограничилась одной фразой:
– Я очень вам благодарна, но, боюсь, не совсем еще представляю себе, где я буду на троицу.
– Но ваше обещание остается за вами… остается ведь? Ну когда-нибудь в другой раз?
В его словах прозвучал вопрос, на который Изабелла не ответила. Она внимательно поглядела на своего собеседника, и итог ее наблюдений был тот же, что и всегда: ей стало его жаль.
– Смотрите, не опоздайте на поезд, – сказала она и потом добавила: – Желаю вам всяческого счастья.
Он снова, на этот раз еще сильнее, покраснел и взглянул на часы.
– Ах да, шесть сорок, времени в самом деле немного, но у подъезда меня ждет пролетка. От души благодарю вас. – Было не совсем понятно, благодарит ли он ее за напоминание о поезде или же за сердечное пожелание. – До свидания, миссис Озмонд, до свидания.
Глядя куда-то в сторону, он пожал ей руку, затем повернулся к только что возвратившейся миссис Тачит. С ней его прощание было столь же кратким. И несколько мгновений спустя Он уже большими шагами удалялся по лужайке от обеих дам.
– Вы твердо уверены, что он женится? – спросила у тетушки Изабелла.
– Не тверже, чем он сам, но он как будто уверен. Я его поздравила, и он принял мои поздравления.
– Ну, тогда я ставлю на этом точку, – сказала Изабелла, после чего тетушка ее возвратилась в дом и возобновила прерванные приездом гостя занятия.
Хотя Изабелла и поставила точку, но все еще об этом думала – думала, прогуливаясь под огромными дубами, чьи длинные тени ложились на необозримый зеленый дерн. Через несколько минут она очутилась перед садовой скамьей, которая с первого взгляда показалась ей чем-то знакомой. И не только потому, что она видела скамью раньше или даже на ней сидела: нет, здесь что-то важное произошло, что-то с этим местом связано. И тут она вспомнила, что на этой самой скамейке сидела шесть лет назад, когда слуга принес письмо, которым Каспар Гудвуд извещал, что последовал за ней в Европу, а как только, прочитав письмо, подняла глаза, увидела перед собой лорда Уорбертона, объявившего, что он хотел бы на ней жениться. Поистине это было историческое достопримечательное место! Изабелла стояла, глядя на скамью так, словно та могла ей что-то сказать. Она ни за что не села бы на нее сейчас – она прямо ее побаивалась. Она просто стояла не двигаясь и, пока стояла, все былое вдруг ожило, нахлынув волною чувств, как это подчас и случается с восприимчивыми душами. В результате она внезапно ощутила бесконечную усталость, – такую усталость, что, отбросив все колебания, опустилась на скамью. Как я уже сказал, Изабелла была неспокойна, не знала, куда девать себя, и даже если вышеупомянутая характеристика покажется вам несправедливой, вы по крайней мере должны будете согласиться, что в эту минуту она как бы олицетворяла собой жертву праздности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112