– Видишь, я стала твоей сообщницей.– Я попытаюсь загладить свою вину.– Ты? Ну нет! – Сжав кулаки, она шагнула к нему. – Раз уж Танцующий Ветер окажется здесь из-за меня, то я сама возьмусь охранять его. И я не позволю тебе обманывать Джонатана!– Я и не собирался!– Откуда я знаю, что у тебя на уме! – Она впилась в него взглядом. – Нельзя, чтобы статуэтку украли! Ты можешь охотиться за своим маньяком, но это не должно касаться никого, кроме вас двоих. Ты понял меня?– Без сомнения.– Хорошо. – Она отвернулась, давая понять, что разговор окончен. – Будь добр, выйди отсюда, пока я не упакую вещи. У меня нет желания тебя видеть. А потом отвезешь меня в аэропорт.Он очень больно ранил ее.Алекс, положив руки на руль, смотрел, как Кэтлин поднялась по ступенькам и вошла в здание аэропорта. Не оглянулась, не помахала рукой на прощание. На лице ее застыла маска холодной отчужденности.Единственное, что ему хотелось сейчас, – это чтобы Кэтлин оставалась в Вазаро до начала презентации. Возможно, Ледфорд решит, что Кэтлин значит для него так же мало, как и Анжела.Возможно. Слишком неопределенно. А он должен сделать все, чтобы уберечь Кэтлин.Он не позволит Ледфорду использовать Кэтлин в качестве еще одного назидания.– Мариза такая милая. Очень спокойная и нетребовательная. – Мать прошла следом за Кэтлин в ее комнату, чтобы помочь распаковать вещи. – Совершенно не похожа на дочь кинозвезды. Я предлагала ей несколько раз проехаться в Канны или Ниццу, но за эти две недели она выбралась только в Океанографический музей Жака Кусто и Монте-Карло. Все остальное время работала на поле с Жаком или бродила по окрестностям.– Я рада, что девочка не причинила тебе лишних хлопот. Не думала, что она окажется таким покладистым ребенком.– Ребенком? – Катрин вскинула брови. – Меньше всего это слово подходит для Маризы.Кэтлин пожала плечами:– Но ведь ей только шестнадцать лет.– И все же мне показалось, что она… – Мать запнулась и, как бы между прочим, спросила: – Алекс не приехал с тобой?– У него дела в Париже, и он знает, что я задержусь здесь всего лишь на день. – Кэтлин старалась не встречаться с матерью взглядом. – Все идет хорошо, мама.– Я скучаю по нему, – улыбнулась Катрин. – Но зато он оставил в мое распоряжение свою машину. И мне доставляет такое удовольствие проезжать в ней по Ницце.Кэтлин растерянно повернулась к ней:– Алекс разрешил тебе водить ее?– Разумеется. Он оставил мне ключи перед отъездом в Штаты. – Катрин нахмурилась. – Неужели ты считаешь, что я могла бы сесть за руль без его разрешения?– Что ты, конечно, нет… – Кэтлин склонилась над чемоданом. – Но просто он даже словом не обмолвился об этом.– Он был слишком занят своими мыслями.– Да. – Кэтлин припомнила вдруг все случаи, когда он так же неназойливо проявлял к ней внимание, его самый главный подарок – дом на площади Вогез, – и внезапно ощутила саднящее чувство потери. Руки ее сами собой стиснули юбку от темно-синего костюма. Нет! Надо скорей идти в поле. Работа поможет забыться. – Мама, ты не можешь попросить Софи разобрать мои вещи? Я хочу переодеться и поработать в поле с Жаком.Катрин кивнула:– Я сама разберу все. Мне все равно сейчас нечего делать. – Она с легким недоумением посмотрела на лежавший сверху слишком хорошо знакомый ей темно-синий костюм Кэтлин. – Ты что? Так и ходила в нем не снимая? И никаких новых вещей? Что же ты делала в Париже, если даже не пробежалась по магазинам?Кэтлин улыбнулась:– Тебе даже трудно представить, сколько дел я успела провернуть! Это была деловая, а не увеселительная поездка. Завтра мне надо вернуться, чтобы закончить все остальные приготовления. – Кэтлин расстегнула шелковую блузку и принялась стягивать ее с себя, направляясь к полке, где лежала ее рабочая одежда. – Но Париж все так же прекрасен, и я смогла выкроить время, чтобы пробежаться по музеям.И невольно в ее памяти всплыли самые яркие картины из ее парижской жизни.Его негромкий смех, когда он говорил о белой рабыне и шейхе…Его пронзительно-синие глаза, в которых светилось желание, когда он отодвинул занавеску в ванной…– Не понимаю, как сейчас можно ходить по музеям, – с сомнением заметила Катрин. – По телевидению показывали, что в Лувре удвоили охрану. Неужели тебе интересно ходить в том месте, где повсюду торчат вооруженные солдаты?– Я их даже не заметила, – рассеянно ответила Кэтлин, думая совсем о другом.– Как бы там ни было, я рада, что ты снова дома. Так мне спокойнее за тебя. – Катрин смотрела, как дочь вытащила старенькие джинсы и принялась натягивать их на себя. – Вчера террористы из «Черной Медины» еще раз напали на кого-то в Афинах. Ларс Краков объявил, что он уже сформировал отряд по захвату террористов.– Прекрасно. Но пока еще никому не удавалось остановить их, – ответила Кэтлин, думая, что, может быть, весь этот кошмар с Ледфордом закончится раньше, чем она думает.Катрин улыбнулась:– О Ларсе Кракове рассказывали легенды, когда я еще была маленькой. Герой моего детства. Каждый мальчишка держал в своем доме его портрет, как и портрет де Голля. Краков, еще будучи юношей, сражался с нацистами. Уж он-то найдет способ, как поймать этих мерзавцев. – Она вздрогнула. – Слава богу, в Каннах и Ницце не происходит ничего подобного. Чем больше город, тем опаснее в нем жить.– А в Париже все казалось таким мирным и спокойным. – Кэтлин застегнула джинсы и села на постель, чтобы надеть ботинки. – Только в аэропорту я увидела много солдат с автоматами.Кэтлин подумала, что ей уже больше не о чем говорить с матерью, и ощутила привычную неловкость, которая возникала, когда исчерпывался разговор на общие темы.Катрин не замечала этого. Недовольно наморщив брови, она вертела в руках синий костюм:– Послушай, позволь мне выбросить его. Он просто ужасен.Мариза Бенедикт подняла голову от грядки с туберозами и улыбнулась Кэтлин.– Вы Кэтлин Вазаро. Я узнала вас. Мы встречались на причале в Рейкьявике. – Ее глаза блеснули. – А еще благодаря снимкам в альбоме, который показывала ваша мама.– Моя мама показывала фотографии?– О да! Она очень гордится вами. – Мариза вытерла лоб рукавом рубашки. – Впрочем, вы, наверно, и сами это чувствуете.– Нет. – Кэтлин задумчиво посмотрела в сторону дома и вспомнила минутную неловкость, возникшую между ней и матерью. Иной раз ей и невдомек было, почему мать поступала вдруг тем или иным образом. Наверное, оттого, что Кэтлин уже давно создала в своем представлении ее образ, который, в отличие от реального образа, не менялся. – Нет, я не замечала этого. – Она снова повернулась к Маризе. – В поле работать нелегко. И раз уж ты приехала погостить, может быть, не стоит так сильно усердствовать?– Мне это доставляет удовольствие. – Мариза сорвала очередной цветок и кинула его в корзину. – Кроме того, я всегда работала во время каникул. Последние два лета я занималась дельфинами в Морском институте Сан-Диего. Я собираюсь стать морским биологом.– Вот оно что, – кивнула Кэтлин, склоняясь над грядкой. – Поэтому ты и организовала эту акцию по спасению китов?– Кому-то надо было начать. Известность мамы поможет привлечь внимание широкой публики, и не исключено, что охоту на китов все-таки запретят. – Она на секунду остановилась, с восхищением оглядываясь вокруг. – Здесь так красиво. Я очень благодарна, что вы пригласили меня погостить в Вазаро.– Моя мама рада тебе. Она говорит, что ты не причиняешь ей никаких хлопот. А Жак очень доволен твоей работой в поле.– В этом есть что-то успокаивающее, – мягко отозвалась Мариза. – У меня возникает такое же чувство, как и в тот момент, когда ныряешь с маской под воду. Ты сразу оказываешься в каком-то другом мире, где отступают все боли и печали.Кэтлин не поднимала глаз от своей грядки. На какое-то время она забыла, что Мариза еще в детстве узнала, что такое боль и несправедливость, что такое бессмысленная жестокость и грязь. Сердце ее дрогнуло от сочувствия.– Да, это помогает.Нежная улыбка промелькнула на лице девушки.– Моя мама сказала перед отъездом, что вы мне понравитесь. Надеюсь, мы станем друзьями.Кэтлин улыбнулась в ответ.– Уверена.ТУРЦИЯВнимание Брайэна Ледфорда сразу привлекли фотографии в воскресном приложении к лондонскому «Тайме». Он замер и присвистнул:– Великолепно! Он неповторим!– Кто? – сидящий напротив него за столом Ганс Брюкер вскинул свою золотистую голову с внушающей опасение грацией молодого льва, принюхивающегося к следам чужака на территории, которая принадлежала ему.– Для тебя это не представляет никакого интереса. – Ледфорд не отрывал глаз от газеты. – Ешь себе спокойно.– Если бы мне не было интересно, я бы не стал у тебя спрашивать, – язвительно ответил Ганс. – И вообще я уже наелся.– Вчера во время ночного купания я обратил внимание, что ты слегка похудел. Это меня беспокоит, – заметил Ледфорд.– Что хочу, то и делаю, – проворчал Ганс, но уже через несколько секунд принялся доедать свои тосты.Ледфорд с сожалением отметил, что мальчишка с каждым днем становится все более послушным и ручным. Всякий раз, когда Ледфорду удавалось без труда настоять на своем, в глубине души он испытывал разочарование. Он нанял Ганса в числе первых, около года назад, когда приступил к формированию «Черной Медины». Его внимание привлекли эти повадки молодого льва в сочетании с редкостным умением обращаться со взрывчаткой. С виду – безмятежный ангел с золотистыми волосами, а в душе – холодный, беспощадный насильник. Эта двойственность вызывала в Ледфорде возбуждение, которого он давно не испытывал.Ганс вырос на улицах Мюнхена и вошел в террористическую группу «Сыновья правосудия», когда ему исполнилось двенадцать лет. Через год он в первый раз убил человека. Ко времени встречи с Ледфордом на его счету было уже девять жертв. И он значительно усовершенствовал свое мастерство по изготовлению пластиковых бомб и вообще самого разного рода взрывных устройств. Юноше исполнилось восемнадцать. В нем еще не затвердели те чисто мужские качества, которые были так ненавистны Ледфорду.Но, как ни странно, ему не удалось пробудить в Гансе сексуальный интерес к себе. Зато подчинить парня на духовном и физическом уровнях оказалось делом несложным. И Ледфорд вскоре научился управлять им с максимальной для себя выгодой. Сиротское прошлое давало себя знать, когда Ледфорд начинал проявлять отеческую заботу, опекал и наставлял его на «путь истинный». Через полгода он уже полностью подчинил Ганса своей воле. Только иной раз дух протеста давал себя знать.– Так кто это «он»?Ледфорд понял, что парень ревнует его, и подумал о том, как бы удивился и разочаровался Ганс, если бы догадался, что «отеческая» любовь Брайэна к нему основана в первую очередь на сексуальном влечении. Жаль, что Ганс оказался совершенно глух к тем намекам, которые время от времени в определенных порциях выдавал Ледфорд, пытаясь проверить, не треснул ли лед. Действовать приходилось осторожно: было бы глупо ломать парня – он идеально отвечал тем задачам, которые на него возлагались.– Речь идет о статуэтке, Ганс. – Он протянул ему газету. – Танцующий Ветер! Смотрится в самом деле великолепно.– А… – Ганс, не глядя на газету, мгновенно расслабился и улыбнулся. – Будем ее брать?– Хорошо бы.– Он сказал, что с кражами пока надо завязать.– Придется заставить его изменить принятое решение, не так ли? – Брайэн снова принялся внимательно рассматривать снимок. – Статуэтка мне нужна. На самом деле. Позвони в газету, узнай, кто занимается рекламными публикациями в связи с прибытием Танцующего Ветра в Париж.– Звони сам. Что я тебе – прислужник, что ли!– Тебе ведь нравится помогать мне. – Голос Ледфорда принял бархатистую окраску, хотя он по-прежнему не отрывал глаз от снимка в газете.Брайэну и не требовалось смотреть на юношу. Он и без того знал, что с ним сейчас происходит. Парень вспыхнул от удовольствия и, проворчав что-то невнятное, скорее для вида, чем на самом деле, шагнул к телефонному столику.Откинувшись в кресле, Брайэн продолжал рассматривать Танцующий Ветер. Ему предстояло найти подходящие слова и выражения, чтобы убедить своего напарника в том, что еще одна кража не помешает осуществлению их главного замысла. Надо поярче расписать ценность предмета, тогда он станет более сговорчивым. Хотя нет. Этого мало. Наверняка начнет снова требовать от группы Брайэна выполнения той операции, от которой Брайэну пока удавалось отвертеться. К сожалению, его партнер начисто лишен эстетического чувства, со вздохом признался себе Ледфорд. Он способен воспринять прекрасное не больше, чем Аттила – предводитель гуннов.Ганс, заканчивая телефонный разговор, повторил:– Да, спасибо! Алекс Каразов. Я понял.Ледфорд откинул голову и зашелся от смеха:– Нет, это прекрасно! Это поистине великолепно. – Он ударил себя ладонью по коленке. – Я не сомневался, что ему удастся потянуть за нужную ниточку, но разрази меня гром, если я могу понять, как ему это удалось сделать!– Ты знаешь, кто такой Каразов?– Не дуйся. Ты ведь помнишь моего старого товарища – Алекса Каразова. Не так давно я преподал ему дружеский урок.Ганс нахмурился:– Теперь я вспомнил, о ком идет речь! Июнь. Ты не захотел взять меня с собой.И в самом деле, подумал про себя Ледфорд. Почему-то ему не хотелось брать с собой Ганса. Парнишка доставил бы себе удовольствие, потрудившись над Павлом. Дело в том, что по непонятной причине ему не хотелось, чтобы Ганс увидел Алекса.И еще Ледфорду не хотелось, чтобы во время беседы с Алексом его отвлекало что-то постороннее, тем более присутствие Ганса, всегда возбуждавшее его. Он признавался самому себе, что его чувства к Алексу во многих отношениях остались двойственными. Сохранилось ли это и по сей день?Да. Как ни странно, но где-то в глубине души он еще продолжал испытывать к Алексу прежнюю любовь. Он ненавидел Каразова, восхищался им и… желал его. Временами он даже испытывал потребность подыграть Алексу. И в такие минуты ему до тошноты противно становилось все его окружение и те дела, которыми он вынужден был заниматься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53