Разве он мог запомнить? Впрочем, это неважно. И разве может подобная мелочь омрачить этот прекрасный вечер, этот волшебный вальс?
– Ты толкнул меня.
– Нет! – воспротивился Эллери. – Разве мог я быть таким грубым?
– Мог. – Селеста старалась говорить низким, мягким голосом, как учил ее незабвенный граф де Росселин. – Но ты же был тогда совсем мальчишкой. Мне было одиннадцать, значит, тебе едва исполнилось шестнадцать. Ты толкнул меня, я упала и порвала свое воскресное платье.
Ей приятно было видеть смущение самого Эллери Трокмортона, одного из самых известных повес во всей Англии. Нет, Селеста не стыдилась своего прошлого и ничего не собиралась скрывать. Да, она всего лишь дочь садовника, и если Эллери захочет, он должен принять ее такой, как есть. За время жизни в Париже Селеста усвоила одну простую вещь – если молодая красивая женщина чего-нибудь захочет, она непременно добьется своего.
Селесте хотелось заполучить Эллери.
– Я заплакала, а ты испугался, помог мне подняться и потащил в кабинет к своему отцу.
Эллери замедлил шаги и весь обратился в слух.
– Я до смерти боялась старого мистера Трокмортона, но ты оказался храбрым и честно рассказал ему обо всем, что случилось. На следующее воскресенье я получила от него новое платье и, кроме того, влюбилась – впервые и навсегда.
Было видно, что Эллери приятно слышать все это. Его глаза сияли, а от улыбки заиграли ямочки на щеках.
– А в кого ты влюбилась, в моего отца? – лукаво спросил Эллери.
– Все Трокмортоны неотразимы, – в тон ему ответила Селеста.
– Но я – самый неотразимый из них, верно?
Селеста сделала вид, что задумалась.
– Да или нет? – переспросил Эллери, наклоняясь ближе к Селесте.
Сейчас он почти целовал ее – прямо посреди зала, на глазах у сотни гостей, следивших за их танцем. Но это невозможно! Селеста видела, что и без этого они с Эллери привлекают к себе слишком много внимания.
– Да, Эллери, ты самый неотразимый изо всех Трокмортонов, и даже больше того, – согласилась она.
Эллери еще теснее прижал Селесту к себе и повел по большому кругу.
Вдалеке, за плечом Эллери, проплыл самый невзрачный из Трокмортонов, сэр Гаррик. Он пристально следил за Селестой и братом, держа в руке ягоду клубники и о чем-то разговаривая со своей матерью, леди Филбертой.
Что ж, в любой сказке на пути героя встречается дракон, которого нужно победить, и лучшего исполнителя, чем Гаррик Трокмортон, на эту роль трудно было бы подыскать.
Ведь это он, Гаррик Трокмортон, задумал помолвку Эллери с Патрицией, об этом Селесте успела рассказать Эстер. Гаррику нужно женить младшего брата на богатой невесте, но нужно ли это самому Эллери? А ей, Селесте, это нужно, скажите?
Селеста помнила Патрицию. В те годы она была такой же неуклюжей девчонкой, как сама Селеста, и также сходила с ума по красавцу Эллери.
Одного этого было достаточно, чтобы Селеста возненавидела свою соперницу.
Услышав впервые о помолвке Эллери, Селеста готова была признать свое поражение, но вспомнила слова графа де Росселина: «Настоящей можно назвать только ту мечту, ради которой человек готов на бой».
Что ж, она готова к битве. Она готова пустить в дело любое оружие. И она не даст своей мечте растаять без следа. Не для того она долгих четыре года брала в Париже уроки жизни у дорогого графа де Росселина! Не для того сделала все, чтобы из сельской замарашки превратиться в одну из самых красивых – это тоже слова графа – женщин во всей Европе. И она не потерпит на своем пути драконов наподобие Гаррика Трокмортона.
Не прерывая танца, она поднялась на носках, приблизила губы к уху Эллери и прошептала:
– Хорошо бы сейчас глоток шампанского. Но не здесь, а в малом бальном зале. Там никого нет, только звезды светят в окно да тихо доносится музыка. И мы будем танцевать там при лунном свете.
– Ты просто маленькая сирена, – выдохнул Эллери. – Ты и там шпионила за мной?
Малый бальный зал, выходивший на веранду, был излюбленным местом Эллери. Скольких девушек он там перецеловал! А Селеста наблюдала за ним снаружи, прильнув к окну и жалея лишь о том, что это не ее сжимает Эллери в своих объятиях.
– Бальный зал, – еще раз шепнула Селеста, выскользнула из рук Эллери и быстро скрылась за раскрытыми дверями.
Она летела вперед, не чувствуя под собою ног. Мимо нее проносились фонари, мелькали коридоры, гостиные, библиотека. Повсюду сновали люди, они пили, смеялись, говорили, и в воздухе приторно пахло духами и пудрой. Лица, встречавшиеся Селесте по пути, были, как правило, знакомы ей, саму же ее не знал и не узнавал никто.
Когда Селеста была еще девчонкой, ей очень хотелось стать такой же, как знатные леди, бывавшие на приемах в Блайд-холле, но отец всегда говорил, что есть аристократы, есть люди среднего класса и есть бедняки, и их пути не пересекаются и никогда не могут пересечься. Он говорил, что, если Селеста станет гнаться за богатыми и знатными, это обернется для нее бедой. Тогда ей казалось, что отец прав, но четыре года, проведенные в Париже, заставили Селесту смотреть на мир другими глазами.
Люди расступались перед бегущей Селестой, вновь смыкались у нее за спиной и начинали шептаться – несомненно, о ней! – прикрываясь раскрытыми веерами. Ну и пусть! Какое ей дело до этих людей и их разговоров, если ее несет, словно на крыльях, любовь самого Эллери!
В какой-то момент Селесте вдруг явственно послышался голос отца, прозвучавший у нее в голове: «А ты уверена в том, что он любит тебя?»
Ах, неважно, все это неважно! Она уже ввязалась в схватку и не упустит своей мечты.
Постепенно переходы начали пустеть, реже стали попадаться фонари, и вот наконец перед Селестой открылся длинный, пустынный, едва освещенный коридор.
Впрочем, и это неважно. Селеста знала Блайд-холл как свои пять пальцев и могла ходить по нему с закрытыми глазами. Этот старый дом принадлежал Трокмортонам всего сорок лет, но для Селесты был родным и знакомым с самого детства.
Селеста вошла в пустой темный зал, замедлила шаги, а затем выглянула из окна на веранду.
Эллери был там! Он стоял, прижавшись спиной к стенной нише. Но он был не один. Перед ним стояли лорд Лонгшо, леди Лонгшо, и девушка… довольно милая девушка, высокая, хорошенькая, хотя и несколько нескладная.
Селеста прижалась к стеклу, чтобы лучше разглядеть ее.
Кто она, эта темноволосая незнакомка со сложенными в колечко, словно для поцелуя, губами?
Девушка шагнула вперед, и в свете фонаря Селеста увидела ее глаза – большие, темные, с обожанием следящие за каждым движением Эллери.
Леди Патриция собственной персоной. Соперница. Девушка, у которой Селеста вознамерилась увести жениха.
Селеста прижала руки к груди и тяжело вздохнула.
Лучше бы ей было не встречаться с Патрицией, не видеть ее. Тогда, быть может, не появилось бы в груди… хм… как же назвать это чувство? Ощущение вины? Жалость к девушке, которой ты собираешься нанести глубокую рану?
Но стоит ли ей жалеть Патрицию? Ведь у той есть все: и деньги, и приданое, и родители, которые в ней души не чают. Патриции никогда не приходилось и не придется самой зарабатывать себе на жизнь и перешивать старые платья, подаренные женой посла.
Вот только выражение ее глаз… Да ведь она и в самом деле влюблена в Эллери!
«Как все скверно, – подумала Селеста. – Лучше бы мне было не видеть этого. И как жаль, что именно мне придется причинить боль этой ни в чем не повинной девушке».
На веранде появилась еще одна фигура, и в глазах Селесты зажегся недобрый огонек. Гаррик Трокмортон. Наш серый дракон выполз из своей норы. Если уж кто здесь и не заслуживал жалости, так это он.
Конечно, если быть честной до конца, то пришлось бы признать, что без Гаррика Трокмортона и его денег Селеста не стала бы такой, как сейчас, но ей очень не хотелось вспоминать об этом.
Трокмортон поклонился, заговорил, размахивая руками, а затем повел всех назад, в освещенный огнями зал.
Когда они ушли, Селеста выскользнула на веранду и перебралась к залитым светом окнам.
Серый, холодный, замкнутый Гаррик Трокмортон всегда оставался в тени своего младшего брата, но при этом Селеста не могла вспомнить, чтобы тот повысил голос на кого-то из слуг, напротив, он всегда заботился об их здоровье, назначал пенсии тем, кто состарился, и вообще относился к ним по-человечески.
Говоря по правде, Селеста и сама была многим обязана ему. Ведь именно Гаррик Трокмортон отправил ее тогда в школу гувернанток и заплатил за нее первый взнос. Этот взнос до сих пор не давал покоя Селесте, и она поклялась при первой же возможности отработать эти деньги, чтобы ни в чем не зависеть от семьи Трокмортон. Такая возможность представилась ей, когда поступила заявка на гувернантку, готовую работать в Блайд-холле. Селеста согласилась тогда, не раздумывая.
Впрочем, как знать, что сильнее всего манило ее в Блайд-холл – возможность отработать свой долг, вернуться домой или просто оказаться вновь под одной крышей с Эллери?
Сквозь стекло Селеста видела, как они вошли в зал. Лорд Лонгшо продолжал о чем-то говорить на ходу, а Эллери держали под руки – с одной стороны леди Лонгшо, с другой – Патриция. Взгляды гостей устремились на жениха и невесту, но Эллери, казалось, не замечал этого. Он то и дело крутил головой, словно желая сбежать, и Селеста точно знала, куда именно.
Как же ей хотелось, чтобы Эллери удалось улизнуть от них. Наверное, сильнее этого желания было только одно: увидеть, как Эллери возвращает Патриции свое обручальное кольцо.
В эту минуту в зале появилась фрау Вейланд, которую сопровождали трое слуг с подносами, прикрытыми белоснежными салфетками.
Селеста насторожилась. Старый мистер Трокмортон был известен своим пристрастием к сладкому. Он-то и пригласил к себе фрау Вейланд, выписав ее из самой Вены. Как он любил струдель, который она готовила! Ради этого лакомства он прощал фрау Вейланд все, и она, воспользовавшись этим, вскоре подмяла под себя всех остальных слуг, превратившись в кухонного диктатора. Слуги молча ненавидели ее за это, но разве кто-нибудь мог сказать хоть слово против фрау Вейланд?
Сейчас она провальсировала в центр зала и остановилась, требуя к себе внимания. Мистер Гаррик Трокмортон замахал руками, призывая всех замолчать, а затем кивком головы дал знак фрау Вейланд, чтобы та начинала.
И она заговорила, да так громко, что ее без труда было слышно даже на веранде, где стояла Селеста.
– Великолепное новое блюдо… заслужит ваше внимание… по совету мистера Трокмортона, – доносился из зала трубный голос фрау Вейланд, – позвольте представить вам… пирожное крем де мокко!
Слуги сдернули салфетки, и на подносах Селеста увидела хрустальные вазочки, наполненные чем-то коричневым, с бело-розовыми прожилками.
Мистер Трокмортон попробовал первым. Страсть к сладкому он унаследовал от своего отца.
Вслед за ним серебряные ложки взяли леди Филберта, лорд и леди Лонгшо, Патриция, а последним из них – Эллери, который по-прежнему выглядел озабоченным и рассеянным. Все отведали произведение кулинарного искусства, приготовленное фрау Вейланд, и дружно закивали головами. Патриция кивала энергично, Эллери – едва заметно.
Трокмортон замахал руками, призывая всех продолжать. Эллери торопился как мог, быстро справился со своей порцией и, похлопав брата по плечу, попытался скрыться.
Трокмортон тонко улыбнулся – от этой улыбки мороз пробежал по коже Селесты – и уставился на окно, за которым она притаилась.
Селеста словно ужаленная отпрянула назад.
Она сама не знала, почему сделала это, ведь внутри, в зале, ярко горели огни, и невозможно было увидеть, что кто-то приник к окну снаружи. Да и не было ей никакой нужды прятаться от мистера Трокмортона.
И все же, все же…
Должно быть, Селесте очень не хотелось, чтобы мистер Трокмортон узнал, что она шпионит за ними.
Гаррик Трокмортон еще раз улыбнулся, глядя на окно, и, подхватив Эллери под локоть, придержал его. Таким образом Эллери ничего не оставалось, как остаться рядом со своей невестой.
Селеста не стала смотреть, что будет дальше, и, резко развернувшись, убежала прочь.
Глава 5
Когда-то покойная жена Милфорда, Эйми, с чисто женским непостоянством то расхваливала огромную старинную кухню Блайд-холла, то проклинала ее на чем свет стоит. Что касается самого Милфорда, то ему эта комната нравилась, хотя и была не очень уютной. Но что вы хотите от кухни, где стоят три рабочих стола, где вечно гудит огонь в огромном очаге, а по всем стенам развешаны сушилки для посуды. В обычные дни она казалась слишком пустынной и мрачной, но перед праздниками, – когда сюда сходились все слуги – и свои, и нанятые, когда три поварихи начинали одновременно греметь ножами, готовя ужин на добрую сотню гостей, вот тогда на кухне становилось шумно, тесно и весело.
Милфорд потянул ноздрями воздух, пропитанный запахом специй, и, как всегда в этом случае, вспомнил о своей покойной жене, служившей когда-то поварихой на этой самой кухне.
Но громче всего на кухне звучали не ножи и не тарелки, а голос Эстер, новой главной поварихи, занявшей это место после смерти Эйми, и Милфорд, услышав его, невольно поморщился. Нет, он вовсе не осуждал появление Эстер на кухне Блайд-холла. Как любой здравомыслящий человек, он понимал, что в каждом доме должен быть человек, который готовит еду для всех остальных. Эстер раздражала Милфорда сама по себе, и началось это с того дня, когда она приехала в Блайд-холл, – третья после смерти Эйми претендентка на должность главной поварихи. Увидев Эстер, Милфорд мысленно взмолился о том, чтобы она оказалась не последней претенденткой, но его молитвам не суждено было быть услышанным.
Эстер была настоящей шотландкой – крепкая, коренастая женщина, очень упрямая и с острым, словно бритва, язычком. Хозяин оставил ее тогда в Блайд-холле, и вот уже восемь лет Эстер командовала здесь, на кухне, и все эти восемь лет Милфорду ни разу не дали поесть в тишине и покое.
Ох уж эти кухонные разговоры! Чего только Милфорд не наслушался от прибегавших сюда посплетничать горничных об их похождениях с бравыми парнями-конюхами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39