Нерешительность. Быть может, даже смятение.
Почему Трокмортон так спокойно принял новость, которую сообщила ему Селеста? Почему? Вот этого она никак не могла понять.
Тем временем они куда-то шли, поднимались по лестницам и наконец оказались перед закрытой дверью в торце широкого, длинного коридора.
Трокмортон молча указал на дверь кивком головы.
Селеста постучала и крикнула:
– Эллери! Это я, Селеста!
Поначалу за дверью было тихо. Затем медленно повернулась ручка, и дверь приоткрылась, но не намного, всего на пару дюймов.
– Селеста? – раздался изнутри голос Эллери. – Это ты, дорогая?
– Эллери, я пришла повидать тебя. – И Селеста нажала ладонями на дверь, желая открыть ее полностью.
– Нет, только не сейчас, пока я в таком виде! Селеста, сама не зная зачем, бросила быстрый взгляд на Трокмортона. Тот спокойно стоял с невозмутимым выражением лица, но при этом, казалось, продолжал управлять ситуацией. Вот уж правда, настоящий сторожевой пес. Цербер! Пусть говорят, что Эллери тщеславен, у него, по крайней мере, есть для этого все основания.
И Селеста громко сказала, обращаясь к двери:
– Мне неважно, как ты выглядишь.
– Болячки уже подживают. Скоро мы сможем с тобой увидеться. – Эллери помолчал и добавил: – У меня теперь будет новая прическа, очень короткая…
– Это тоже неважно. – По правде говоря, ее совсем не волновало, какая у Эллери будет прическа.
– А еще я прихрамываю.
– Я просто хочу тебя увидеть.
«А заодно избавиться хоть на время от присутствия твоего старшего братца», – мысленно добавила она, и Эллери, казалось, прочитал ее мысли.
– Трокмортон, ты здесь? – спросил он.
– Здесь, – бодро откликнулся Трокмортон.
– Ты заботишься о Селесте, как я тебя просил?
– Забочусь.
– А теперь уходи, Селеста, – печально сказал из-за двери Эллери. – Трокмортон обещал позаботиться о тебе, значит, позаботится. Он всегда держит слово. Делай, как он скажет, и иди туда, куда он тебя пошлет. Рядом с ним ты будешь в полной безопасности, клянусь.
Трокмортон тронул Селесту за руку и знаком дал ей понять, что им пора уходить.
Селеста прижала ладони к двери, чувствуя с обратной ее стороны тяжесть тела Эллери, и прошептала:
– Я хочу…
– Я тоже хочу, дорогая, – быстро откликнулся Эллери. – А сейчас иди с Трокмортоном. Увидимся завтра.
Трокмортон молча взял Селесту за руку и потащил прочь.
Сначала она не хотела идти, но потом подумала, что это глупо. Глупо разговаривать через закрытую дверь. Пусть уж Эллери занимается лечением, от этого будет больше толка.
– Прощай, – печально сказала в пустоту Селеста.
– Прощай, дорогая, – грустно послышалось из-за двери. – Береги себя.
Затем дверь совсем закрылась, щелкнул язычок замка, и послышались удаляющиеся шаги Эллери. Все было кончено.
Селеста уставилась на ковровую дорожку, проложенную вдоль коридора.
Трокмортон взял Селесту под локоть.
– Вы слышали, что сказал Эллери? Он просил вас беречь себя. Не расстраивайтесь.
Селеста испытывала странное ощущение. Окружающий мир стал вдруг зыбким, призрачным, и Селеста никак не могла уцепиться за что-то, найти в нем свое место. Где она должна быть – в садовом домике, гостиной или в классной комнате? Пожалуй, только отец смог бы дать ответ на этот вопрос, уж он-то всегда точно знал, где место его дочери.
Селеста искоса взглянула на мужчину, который шел рядом и вел ее под руку. Спросить Трокмортона? Но что он ей ответит? Для Селесты Трокмортон по-прежнему оставался загадкой. Быть может, он мог бы стать для нее союзником, но… Но при этом Селеста никак не могла узнать в Трокмортоне человека, которого помнила с детства. Тот, прежний Трокмортон настоял на том, чтобы Селеста поступила в школу гувернанток. Обещал, что после первого семестра приедет лично и сам отвезет Селесту назад, в Блайд-холл, если той не понравится в школе.
Разумеется, никуда Селеста не уехала ни после первого семестра, ни после второго. Она полюбила Лондон, подружилась с девушками, удивительно похожими на саму Селесту, такими же искательницами приключений.
И вот наконец Селеста вернулась домой и чувствует себя здесь не в своей тарелке.
Что ей делать? Как найти саму себя?
Сейчас они проходили мимо узкой лестницы, уходящей вверх, на третий этаж, и Селеста, вспомнив о том, кто живет там, наверху, сказала Трокмортону:
– Я думаю, мне пора познакомиться с детьми.
– С детьми? – наконец-то Трокмортон споткнулся от неожиданности.
– С моими воспитанницами. Собственно говоря, за этим я и приходила к вам сегодня утром.
– Воспитанницы, – замялся Трокмортон – Нет, идите лучше готовиться к чайному приему.
– До него еще целых четыре часа.
Трокмортон решительно подхватил Селесту под руку и повел не вверх, а вниз по лестнице, говоря на ходу:
– Слушая ваш разговор с Эллери, я лишний раз убедился в том, что сегодняшний чайный прием и ваше появление на нем будут чрезвычайно важны для всех нас. Идите, готовьтесь и, если понадобится, берите в помощь горничных – кого хотите и сколько хотите.
– А как же дети? – спросила Селеста, бросая прощальный взгляд на лестницу третьего этажа.
– Будет лучше, если вы познакомитесь с ними потом, после того как мы оговорим все ваши обязанности.
– Но…
– Не стану вас обманывать, сегодняшний чайный прием может оказаться очень непростым испытанием, поэтому я хочу, чтобы вы появились в саду отдохнувшей, свежей, вымытой, наряженной и сытой. – С этими словами он подвел Селесту к двери ее спальни и добавил с поклоном: – Что же касается красоты, то она остается вашей постоянной спутницей.
И Трокмортон ушел, оставив Селесту в одиночестве и недоумении, несчастной и смущенной.
Что за странности происходят с мистером Трокмортоном? И почему он так настойчиво откладывает знакомство с воспитанницами Селесты?
* * *
– Как ты думаешь, папа, Трокмортон в своем уме?
Милфорд поднял голову над грядкой, чтобы взглянуть на дочь, на этот светлый лучик, на последнюю в его жизни радость. Последняя радость стояла с подносом в руках, встревоженная, почти испуганная.
Да, Селеста действительно была напугана, может быть, впервые в жизни.
– Я принесла тебе обед, – добавила она.
– Спасибо, дочка. – Он отложил лопату, снял рабочие перчатки и с хрустом потянулся. В его годы Милфорду было уже тяжело весь день копаться в земле, но перепоручить кому-нибудь хотя бы часть своей работы он не мог, привык все делать своими руками. Селеста понимала это, и Милфорд знал, что она его понимает.
Да, она все понимает. И то, как он тоскует по своей жене, и то, как волнуется за дочь. Единственное, чего она никогда не понимала, так это своего истинного места в этом мире. Милфорд был уверен в том, что рано или поздно это приведет Селесту к катастрофе, и в предчувствии этой катастрофы у него заранее болело сердце. Но знал Милфорд и то, что молодежь никогда не слушает старших и предпочитает сама набивать синяки и шишки.
– В своем ли он уме? – переспросил он, устанавливая поднос на коленях. – Трокмортон?
– Он сказал, чтобы я называла его именно так, – тут же ощетинилась Селеста.
– Ну, я думаю… ты говоришь о мистере Эллери?
– У мистера Эллери сыпь от клубники, – ответила Селеста, поправляя юбки.
– Вот как? – Милфорд прислонился спиной к стене и посмотрел, что лежит на подносе. Сегодня Эстер прислала ему большой кусок хлеба, сыр, яблочный пирог и кружку эля. Понятно, что сегодня у поварихи не было времени, чтобы приготовить что-нибудь поинтереснее, очевидно, слишком занята обедом для гостей. – Какая досада.
– Он весь чешется!
– И не хочет, чтобы кто-нибудь видел его, да? – хмыкнул Милфорд. – Ведь он так гордится своей красотой, наш мистер Эллери.
– И ему есть чем гордиться.
Залитая ярким солнечным светом, Селеста была сейчас точной копией своей матери. Милфорд прокашлялся и сказал:
– Садись рядом. Поешь со мной.
Селеста присела, подобрав свои юбки.
Она и юбки подбирала точь-в-точь, как мать. Милфорд разломил хлеб и протянул половину дочери. Та взяла и сказала, отщипывая корочку:
– Мне кажется, тебе пора завести помощника. – Она повела рукой, указывая на бесчисленных слуг и горничных, сновавших по саду, готовя все необходимое для чайного приема.
– Нет, только сам. Цветы в этом году хороши, – ответил Милфорд, не поднимая головы.
Ему не нужно было смотреть, он и без этого знал весь сад как свои пять пальцев. Каждую живую изгородь, каждый куст, каждую дорожку, зигзагом взбегавшую по склону холма. А там, на вершине, какой-то дурак еще в прошлом веке построил замок. Нет, не настоящий замок, а руины. Теперь приезжавшие в Блайд-холл богатые бездельники любовались этими развалинами, говорили что-то о готическом стиле, а Милфорд, слушая их, только улыбался себе под нос.
Впрочем, руины замка были частью сада, а значит, тоже находились в ведении Милфорда, и он украсил их, как мог. Обвил обломки стен плющом, посадил дикие розы и душистый горошек. Гостям это нравилось, они любили сидеть на скамейках, установленных на вершине холма, и любоваться оттуда садом, полями и далеким лесом, синевшим на горизонте.
А сад, панорама которого открывалась с холма, был детищем и гордостью Милфорда. Каждый уголок здесь был возделан его руками, ухожен и засажен. Милфорд тщательно, любовно отбирал каждый куст, каждое дерево, чтобы они радовали глаз и находились на своем месте. Дубы и буки бросали густую тень на дорожки, а большая площадка в центре сада, где сейчас расставляли столы, была обсажена цветами. И богатые люди, которые соберутся сегодня за этими столами, будут любоваться азалиями и розами, не подозревая, что вся эта красота создана неприметным пожилым человеком с большими натруженными руками, тяжело ступающим мимо них в своих разбитых башмаках. Мужчины будут курить сигары, а их женщины – срывать цветы, посаженные Милфордом, и прикалывать их к своим платьям.
Он откусил кусочек пирога и отметил, что тот, как всегда, хорош. С тонкой поджаренной корочкой, как он любил. И Эстер знает, что он любит такую корочку. Только не нужно хвалить ее за этот пирог. Она сама себя то и дело хвалит.
Многим мужчинам нравятся такие женщины, как Эстер, – средних лет, высокие и полные. Но не слишком полные, а так, в меру. Волосы у Эстер рыжие, теперь уже слегка тронутые сединой, а руки большие, красные от вечной возни у горячей плиты. Красавицей ее не назовешь, но и дурнушкой тоже. Особенно когда она улыбается. Жаль только, что Эстер так редко улыбается ему, Милфорду.
Он медленно жевал, запивал элем и, казалось, целиком ушел в свои мысли, от которых оторвался только тогда, когда Селеста задела его руку, потянувшись за сыром. Вспомнив, о чем они говорили перед этим, Милфорд сказал:
– Я думаю, что мистер Трокмортон такой же, как все они, жесткий и упрямый. А почему ты решила, что с ним что-то не так?
– Ну-у, – протянула Селеста, вытирая ладони. – Например, он танцевал вчера со мной.
– Ты красивая девушка, – заметил Милфорд, покосившись в сторону Селесты.
– Он что, всегда танцует с красивыми девушками?
– Нет, обычно говорит о делах все дни напролет.
– Вот видишь, – кивнула Селеста. – А со мной он говорил о Париже и о том, как там танцуют. А затем водил меня по дому.
– Должно быть, хотел увести тебя подальше от гостей и от мистера Эллери.
– Нет, он ухаживал за мной. По просьбе самого мистера Эллери, которого свалил недуг.
– Вот оно что, – сказал Милфорд.
– Ты думаешь, Трокмортон имеет отношение к болезни Эллери? Я тоже так думаю.
Милфорду хотелось успокоить дочь, но он не знал, как это сделать. О том, что он думает по поводу ее плана женить на себе Эллери, Милфорд уже сказал. Вряд ли ей будет приятно услышать это еще раз. Нет, она ждет от отца каких-то других слов. Более мудрых.
– Я собиралась сегодня утром познакомиться с детьми, – сказала Селеста.
– Правильно, ведь ты же гувернантка.
– Вместо этого Трокмортон решил, что я должна идти на чайный прием.
Хороший эль. Умеет Эстер варить его, ничего не скажешь.
– А зачем тебе идти на чайный прием?
– Как зачем? – Селеста снова поправила юбки. – Он пригласил меня.
Милфорд даже перестал жевать.
– Он? Мистер Трокмортон? Он пригласил тебя?
– Вот видишь, папа, оказывается, все не так уж безнадежно. Я могу и танцевать, и пить чай вместе с Эллери, и просто быть рядом с ним, – лукаво улыбнулась Селеста.
– А мистер Эллери будет на чайном приеме?
Улыбка на лице Селесты погасла.
Милфорд откусил яблочного пирога. Прекрасный пирог! Какой нежный и мягкий. Вот был бы еще язычок Эстер таким же мягким, как этот пирог, а не острым, словно бритва!
– Трокмортон показался мне гораздо приятнее, чем прежде, – заметила Селеста, рассеянно скользя взглядом по цветущим кустам.
Рука Милфорда застыла в воздухе, не донеся до рта остаток пирога.
– Мистер Трокмортон?
– Он выглядит одиноким и очень печальным.
– Ты говоришь о старшем Трокмортоне? – уточнил Милфорд, не зная, что и думать.
– Знаешь, почему он отложил мое знакомство с детьми? Ему хочется, чтобы я как следует приготовилась к чайному приему, чтобы произвести на нем впечатление.
Милфорд хотел прервать Селесту, но язык у него никак не поспевал за мыслями.
А Селеста тем временем летела вперед на всех парусах.
– Чайный прием! Это так интересно. Хотя, сказать по правде, я очень волнуюсь. Мне нужно быть готовой через час. Правда, мне достаточно будет только сменить платье. А еще я собираюсь повидать детей. Сама. Пусть не думает, что я приехала сюда бездельничать.
Милфорд только-только приготовился наконец возразить дочери, но та уже быстро чмокнула его в щеку, вскочила и упорхнула прочь.
Милфорд только сокрушенно покачал головой ей вслед, думая о том, сумеет ли он сам пережить беду, которая, несомненно, поджидает Селесту в самом ближайшем будущем. Он мог бы предупредить свою дочь, но только слушать отца она не станет, вот ведь что обиднее всего!
Глава 10
– Скажите, Трокмортон, кто эта прелестная юная леди, с которой вы шли под руку по коридору и которая ведет сейчас сюда двух маленьких куколок.
Вопрос полковника Хелтона оторвал Трокмортона от крайне важного разговора – речь шла о перспективах использования алюминия для изготовления красок и бижутерии – и вернул его в сад, на чайный прием, которым, как всегда, заправляла леди Филберта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39