— Одни истлевшие кости. Кто мог подумать, у вас тут прямо рай.
— В прошлый раз не догадался вас угостить,— словно извиняясь, произнес Огринь и наполнил наши фляги.
— Может, еще встретимся,— сказал я на прощанье.
— Живы будем — встретимся,— ответил Огринь. Нас подвезли на машине. В ней отправляли в тыл
раненых. Это были итальянцы из батальона Гарибальди. На шеях красные платки, небритые, грязные лица, окровавленные бинты... У одного как будто началась гангрена. Его лихорадило, и он тихо скулил, не стонал, а скулил. Когда мы прибыли в монастырь Сан-Лоренсо, все уже было готово к отъезду.
— Куда? — спросил я Бориса.
— Секрет,— ответил он.
— С каких это пор у тебя секреты от меня?
— Ладно, тебе скажу: на юг. К португальской границе.
Я рассказал о встрече с Адамом Огринем, передал привет. Борис обрадовался.
— Вот кто может мне помочь.
— Я говорил с ним. Обещал. Борис пожал мою руку.
— Спасибо, Анатол. Если бы не ты...
— Не болтай чепухи,— сказал я.— С комиссаром говорил?
— Еще не собрался.
— Растяпа!
Поздно ночью мы въехали в Мадрид. Город лежал в темноте. Мы проехали его без остановки. Утро застало нас в Аранхуэсе, к юго-востоку от Мадрида.
Войны здесь не было и в помине. Кругом стояла тишина. В окнах королевского дворца играли лучи восходящего солнца. В дворцовом парке щебетали птицы, а над зеркальной гладью прудов клубился белесый туман.
Пока заправляли машины, мы с Борисом пошли погулять по аллеям. В одном из тихих уголков наткнулись на комиссара Попова. Он сидел на скамье, любуясь красотой пейзажа.
— Сказочный оазис среди пустыни,— сказал он, жестом предлагая сесть рядом.
— Короли умели выбирать место для своих дворцов,— произнес Борис.
— А вот ты не умеешь даже свое собственное дело уладить,— кольнул я.
Он бросил на меня сердитый взгляд.
— О чем вы говорите? — спросил Попов.
— Давай сюда письмо! — сказал я Борису.
Он послушно достал из кармана письмо Сподры и протянул его мне.
— Вот оно. Прочтите, а я погуляю по саду.
Борис ушел. Я подробно рассказал Попову всю историю и перевел ему письмо Сподры. Он внимательно выслушал, помолчал, потом сказал:
— Борису следует уши надрать. Как можно медлить с такими вещами!
— Он стеснялся. Боялся, обвинение примут всерьез.
— Он стеснялся! — в сердцах произнес Попов.— А провокатор тем временем делает свое дело, рушит ряды партии. Как только прибудем на место, я напишу в Коминтерн. Борис тоже должен написать со всеми подробностями. И письмо этой девушки надо перевести и послать. В таких случаях действуют решительно и быстро. Куда он делся?
Мы отправились разыскивать Бориса. Он сидел у воды, обхватив руками голову.
— Не тужи,— сказал Попов, отечески хлопая его по плечу.— Разберемся. Постараемся уладить. Это наша обязанность. А ты больше не думай об этом. И не вешай головы. Воюй, как до сих пор.
— До последнего вздоха, товарищ комиссар,-— сказал Борис, порывисто вставая и пожимая руку Попову.— Спасибо! Теперь будет легче... жить... и... бороться...
Мы вернулись к машинам. Добравшись до маленькой станции, дивизион погрузился на открытые платформы, и нас повезли на юг. Это было долгое, утомительное, но прекрасное путешествие.
Летели дни, недели... Нас окружали дикие горы, опаленные солнцем долины с редкими дубравами. Ко где вдоль дорог поднимались оголенные стволы эвкалиптов, колючие кактусы, мечеобразные агавы. Среди каменных дубов сверкали участочки с пшеницей, прятались огородики, где жарились на солнце бобы, дыни, арбузы, а на лозах сверкали кисти винограда. На каменистых склонах серебрились оливковые рощи, а за ними поднимались заросли колючего кустарника и серые глыбы гранита. Речушки совсем обмелели и пересохли. Только на излучинах, в ямках, сверкала на донышке вода, и ею мы омыли пыль первых сражений и дальних дорог.
Взглянув на карту, я увидел, что мы находимся в каких-нибудь ста километрах западнее Бадахоса, города на грацице с Португалией. Нетрудно было догадаться, что нам предстоит в ближайшее время принять участие в боях и что цель их — перерезать узкий перешеек с железнодорожной веткой, по которой северная группировка мятежников получала подкрепление с юга.
Однако наступление откладывалось. Видно, после жестоких боев под Брунете республиканцам было нелегко собраться с силами. Пока шла переброска войск на южный фронт, наш дивизион основательно оборудовал позиции, изучал тылы противника. Мы с Борисом через каждые два дня на двое суток уходили в горы и оттуда с помощью приборов засекали пулеметные точки, батареи, штабы противника. В этом секторе давно не велись бои. Передовые проходили довольно далеко друг от друга, перестреливались главным образом сторожевые охранения и разведчики. Это делало войска с обеих сторон беспечными, а нам без труда помогало вскрывать уязвимые места в обороне противника.
Однажды утром, когда нам на смену явились Христо Добрин и Кароль Гечун, произошел удивительный случай. Мерно покачиваясь в седле, с вражеской стороны к нам приближался всадник. Мы насторожились — кавалерия республиканцев стояла в двух километрах позади, в глубоком лесистом ущелье. Я подбежал к стереотрубе и настроил линзы. Голова всадника теперь покачивалась на расстоянии вытянутой руки. Лейтенант-мятежник спокойно дремал в седле, а усталый конь поднимал его все выше в горы. Ряды колючей проволоки, сотни солдат в окопах и наших и франкистов... Неужели этот немыслимый всадник миновал всех, никем не замеченный, и теперь углубляется в наш тыл?
Мы схватили винтовки и, прячась за скалы, бросились ему наперерез. Лошадь шла прямо на нас; как только она подошла вплотную, Борис выскочил из укрытия и схватил ее под уздцы.
— Руки вверх! — крикнул он.
Всадник мотнул головой, отгоняя сон, и потянулся к пистолету. Мы сбросили его с седла.
— Где я? — спросил он, не веря своим глазам.
— В надежных руках,— весело ответил Добрин.
— У своих?
— У наших,— пояснил я.
— А где мои марокканцы?
— Вероятно, по ту сторону долины,— язвительно заметил Кароль Гечун.
— Свинья святая мадонна,— выругался пьяный.— Дерьмо тебе на алтарь. Однако, сеньоры, с кем имею честь?
— С бойцами интербригады,— спокойно ответил Борис.
Пленный побледнел. Глотнул воздуху и обдал меня винным перегаром.
— Накрылся! — упавшим голосом промолвил пленный.— Сейчас расстреляют. Отпустите меня, сеньоры! Какой я фашист. Меня силком забрали в армию. Ради бога, отпустите! Возьмите все, что есть, и коня заберите...
— Какой теперь вам толк возвращаться, свои же расстреляют,— сказал весельчак Христо.— Лучше спрячемся за скалы. А то еще всыплют пулеметную очередь.
И правда, в долине загремели первые выстрелы. Борис вел коня, мы пленного. Вернувшись на свой наблюдательный пункт, мы пустили коня пастись, а пленного пригласили к стереотрубе.
— Погляди внимательно и укажи, где находятся твои марокканцы. Только не врать! — пригрозил Борис.— И где штаб. Гечун, отмечай на карте!
Пленный попросил вина — голова пополам раскалывается. Ночью он тайком поехал в ближайший городок потешиться с девочками, так что первым делом нужно опохмелиться. Мы угостили его вином и сигаретой, а он рассказал нам все, что знал.
Потом он снова начал ругаться:
— Так глупо влипнуть!..
Мы забрали у него документы, письма, фотографии. Он оказался сыном богатого землевладельца из Наварры, раньше служил в Марокко, теперь командовал марокканским табором, переброшенным из Африки и принимавшим участие в боях под Брунете.
— И как — здорово там досталось? — спросил Борис.
— Здорово,— откровенно признался лейтенант.— Больше половины выбыло из строя.
— Тогда какой же это табор? — усмехнулся Гечун.
— В полном составе! — запротестовал уязвленный командир.— Мы получили пополнение, и нас перебросили сюда.
— На отдых? — продолжал расспрашивать Борис.
— Какой там отдых! Готовимся к операции.
— Наступление?
— Наступление или контрнаступление, не знаю.
— Когда?
— Не знаю. Пока готовимся, обучаем новобранцев.
— И навещаем окрестных красоток?
— Бывает. Без женщин трудно воевать.
— А марокканцы тоже фашисты по убеждению?
— Марокканцы храбрые воины, отличные кавалеристы, но все, как один, болваны. Темный народ.
— Обещаете им свободу после победы?
— Обещаем, что они попадут в рай, если будут сражаться за нас. А в раю они надеются получить больше, чем свободу.
— Хитры вы!
— Без хитрости никто не побеждал.
— И все равно не победите.
— Это как сказать! — воскликнул пленный и хлебнул вина.— Мы опираемся не на испанцев. Они развращены революцией. Наша сила — иностранный легион, марокканцы, моторизованные дивизии Муссолини, немецкие летчики, танкисты, артиллеристы и командиры. Вам не хватает оружия, а к нашим услугам новейшая техника.
— Сейчас мы тебе покажем свою технику,— сказал Борис.— Ребята, огонь по табору этого ублюдка!
Через несколько минут расчеты были готовы, и связист передал команду на батарею.
— Смотри в бинокль,— крикнул Борис пленному,— и замечай, куда ложатся снаряды! О-гонь!
— Огонь! — повторил связист.
В долине ухнули орудия. По голубому небесному океану, словно хищная стая акул, пронеслись снаряды, осколочные снаряды, и нетрудно было себе представить, что станет через миг с табором марокканцев. Борис приник к стереотрубе, а пленный, затаив дыхание, следил в бинокль. По ту сторону долины взметнулись к небу два фонтана белого дыма. Содрогнулась земля, по горам прокатился грохот.
— Накрыли! — дико вскрикнул пленный.— Побежали, скоты, и лошадей побросали. Лошадей спасайте, проклятые мавры! Спасайте лошадей!
— Они не услышат! — весело откликнулся Добрин.
— Повторить! — сказал Борис, и связист передал команду.
Мы дали еще несколько залпов. Утро было безветренное. Облако пыли и дыма надолго укрыло место побоища. Пленный вернул бинокль и сел на камень, обхватив руками голову.
— Черт побери, вы метко стреляете! Погибли, погибли мои серые черти. Святая мадонна — мерзкая блудня! Придержи язык, смотри, не проболтайся, что это я их отправил на тот свет. Погибли, все погибли, и меня пристрелят...
— Пристрелят...— передразнил его Гечун.— Кому ты нужен!
— Зачем вы, русские, ввязались в эту войну? — вдруг обозлился мятежник.
— Мы вовсе не русские. Мы из разных стран,— ответил Добрин.— В основном славяне.
— Славяне и русские — одно и то же.
— Мы интернационалисты. Среди нас двое латышей, болгарин, румын...
— Да что вы перед ним распинаетесь! — вспылил Борис.— Спросите лучше, зачем в войну ввязались марокканцы, итальянцы, немцы и прочий сброд?
— Если бы не вы, мои мавры остались бы целы и невредимы.
— Если б ты попал в руки к нашим испанцам, тебя бы давно спровадили на тот свет,— заметил Гечун.— Скажи спасибо святой мадонне, что мы тебя заметили.
— Довольно,— прервал Борис.— Мы с Анатолом возвращаемся на батарею и берем с собой этого ублюдка. Всего хорошего!
Борис шел впереди, за ним пленный, я замыкал шествие с пистолетом в руке и конем на поводу. Недалеко от батареи нам навстречу выбежали Дик и Август Саука. Остальные поджидали у орудий. Видно, связист успел сообщить по телефону об удивительном происшествии.
— Хеллоу! — кричал нам Дик.— Молодцы ребята! Малыш, почему не скачешь верхом?
— Вон вы какую птицу поймали! — запыхавшись говорил Август.— Хорош субчик!
Они почтительно уступили нам дорогу. Дик улыбался во весь рот, а на кончике носа сверкала капля пота.
— Малыш, дай мне коня, я прокачусь.
— Только шею не сверни,— сказал я, передавая ему блестящий поводок.
Август помог ему взобраться в седло. На коне Дик был похож на Санчо Пансу.
— И ты залезай! — кричал он Августу.— Давай руку!
Через мгновение и Август восседал на широком крупе гнедого.
— Ну-у, пошел! — И Дик приударил каблуками так, что лошадь пошла рысью. Но, завидев пушки, она испугалась, встала на дыбы, и Август мешком свалился на землю. Ребята покатывались со смеху, а Саука растирал ушибленное место. Дик осадил коня, снова поднял его на дыбы и громко доложил:
— Товарищ комиссар, доставлены пленный и конь противника...
— Пошутили, и хватит, слезай,— сказал Попов, выходя нам навстречу.
Он поблагодарил нас за смелость, и мы с Борисом перемигнулись,— никакой смелости на этот раз не требовалось. Потом отправились на командный пункт батареи. Микола Савич вышел из палатки с дымящейся чашкой в руке. По утрам он всегда пил черный кофе и рюмочку коньяку. Мы расселись у палатки на ящиках из-под снарядов и, пока разливали кофе и коньяк, рассказали об утреннем происшествии и результатах обстрела. Пленный нервничал, он не понимал ни слова из того, что мы говорили, выпил несколько рюмок коньяку и беспрестанно курил американские сигареты, которыми его угощал Попов.
— Меня расстреляют? — тихо спросил он Бориса. Борис улыбнулся.
— Мы стреляем только из пушек, а снаряд на тебя жалко тратить.
— Его немедленно вместе с лошадью надо переправить в штаб дивизиона,— сказал Микола Савич.— Я сам отвезу его к капитану Цветкову. Там решат, что делать. Эндруп поедет со мной. Пока мы завтракали, подошел грузовик. Я передал Савичу документы пленного. С трудом загнали пугливую лошадь в кузов, и необычный транспорт покатил в штаб дивизиона, находившийся километрах в десяти. Дик тоже увязался с ними. Он присматривал за конем, которого, как выяснилось, звали Мавром и которого он успел полюбить.
На Южном фронте по-прежнему было спокойно, хотя обе стороны стянули туда крупные силы. Не знали покоя только артиллеристы да летчики. Не проходило дня без бомбежки и обстрела. Мятежники, опасаясь, что пленный лейтенант раскроет многие подробности предстоящей операции, спешно меняли свой план наступления, вели перегруппировку сил. Это, в свою очередь, заставляло нас все время быть начеку. В один прекрасный день из мадридского госпиталя вернулся Ян Церинь. Он привез с собой целый чемодан сладостей и хорошего вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62