— Не будет и сбоев техники или дефицита нужных лекарств, — добавил Адайрил.
— Что ж, — подытожил Дьятра, — материальную сторону вопроса мы решили. Волшебническую — тоже. Гарантировать, что за те трое суток, пока будет создаваться остров, нам не помешают, и никто не сможет пересечь линию наших территориальных вод и воздушного пространства, я гарантирую. Как и то, что при этом не погибнет и не покалечится ни один большемирец. Но что будет со всем остальным?
— То, что мы и решили, — ответила я. — Пресс-конференция. Кошурина передаст сообщение по всем телеканалам мира, на границу нейтральных вод будут допущены несколько небольших судов с журналистами. Пока будут идти сотворительские работы, я расскажу о волшебном мире всё — назову имена лидеров Троедворья, и адреса резиденций, покажу, где находятся щели потайниц Лиги, Альянса и малюшков, объясню, как туда войти. Одновременно в интернете будет открыт сайт Разноединного Царства, где будет опубликована та же самая информация. Дня три-четыре большой мир будет переваривать новости. На какие-либо решительные действия никто не отважиться, потому что не будут точно знать, а что же волшебный мир способен сделать в ответ. Так что завершить начатое мы успеем. А когда все всё осознают, уже не будет ни волшебного мира, ни большого, потому что они сольются в один. Наступит время единоцелого мира, и нам всем придётся учиться жить в нём так, чтобы не мешать друг другу.
— Это сложно, — сказал Лопатин. — Но мы справимся.
— Не знаю, насколько хорош будет единоцелый мир, — медленно проговорил Амарено, — но лучше расколотых миров он будет обязательно. Потому что хуже, чем сейчас быть не может.
— Всеповелитель Кох, — глянула я на Роберта, — вы хотите что-нибудь сказать?
— Ты уже всё знаешь? — удивился и растерялся он.
— Нет. Так что решайте, всеповелитель вампиров, надо ли Разноединному Царству это знать.
Роберт опустил голову и тихо, запинаясь почти на каждом слове, начал рассказывать:
— Два дня назад я познакомился с одним туристом из Томска. Он медик, гематолог. Врач, который лечит заболевания крови. Так получилось, что у него было несколько пациентов-вампиров, так что о Троедворье он знает. — Роберт замолчал, плеснул крыльями. — Он утверждает, что на основе искусственной плазмы сможет создать предназначенный специально для вампиров заменитель крови. Надобности в Охоте больше не будет. А в дальнейшем возможно и полное исцеление от Жажды без потери волшебнических способностей. Но это он назвал малой вероятностью. А кровезаменитель — большой. Однако исследования потребуют крупных затрат. Свободных денег у Царства сейчас нет. Я говорил с людьми Алого Круга. Мы согласны ждать до лучших времён. Мы не хотим быть помехой. Не хотим, чтобы о нас говорили как об эгоистах, которые воспользовались тем, что всеповелитель — брат царицы.
— В единоцелый мир, — сказал Ильдан, — Царство должно войти уже с работающим проектом поиска кровезаменителя. Легче будет справиться со многим предрассудками незнанников.
— Малая вероятность лучше никакой, — добавил Джакомо. — А большая — тем более.
— Исследовательскую лабораторию можно открыть при Фонде крови, — предложила Брекутова.
— А деньги на неё будут, — сказала я. — «Соловьи» проданы, завтра заканчиваем оформлять документы.
— Лаборатория — это целесообразно, — подытожил Соколов. — Перспективно. Необходимо.
То, что вердикт соединника лучше не оспаривать — себе дороже будет, нетроедворская часть Царства усвоила быстро.
— Осталось ещё одно дело, — напомнил Дуанейвинг. — Наречь правильное имя первому городу Чароострова, ведь он станет столицей Царства. Нужны имена заливу и озеру. Государыня, что вы решили?
— Город будет называться Бернардск, — ответила я. Молчавший всё время Элунэль посмотрел на меня неверяще, у него задрожали верхушки ушей. Я мягко улыбнулась и продолжила: — Имя заливу — Долерин. Озеро наречём Сашкой.
— Может быть, — неуверенно возразил Каварли, — лучше Александром? Сашка как-то…
— Он всегда и для всех был Сашкой, — отрезал Ильдан. — Сашкой и останется.
Каварли кивнул.
— Решено, — сказала я. — Пора на Большой совет.
— Зачем? — не понял Соколов.
— Внезапность нужна для большого и волшебного миров, — пояснила я. — Но Царству лгать мы не имеем права.
— Нет, — сказал Соколов. — Невозможно. Это вызовет раскол. А нам сейчас как никогда необходимо держаться всем вместе.
Иногда ошибаются и соединники. И с ними необходимо спорить. Но это, к сожалению, знают очень немногие даже среди троедворцев.
— Мы и будем все вместе, — ответила я. — В единстве тех, кто уже принял решение. Остальных ждёт точка выбора. Я не буду отбирать у них право на самостоятельное принятие решения. И никому из вас не позволю.
— Спорить с тобой, — вздохнул Соколов, — что против ветра плевать. Делай как хочешь. Но я тебя предупредил.
— Спасибо, — совершенно искренне поблагодарила я, пожала ему руку.
— Сергей Иванович, — сказал Дьятра, — ведь в вашем плеере есть все песни Сашки. И функция случайного выбора. Включите песню, — попросил он. — Ту, которая откроется сама.
Наушники на флешке Ильдана мощные, песня была слышна всем.
Бездна и небо сольются в одно —
Смерть и рождение, кровь и вино,
Всё перемешано, всё кувырком,
Собственный голос, и тот незнаком.
Главное — выстоять, бурю сдержать,
После по-новой всё можно начать:
Смоют тугие брандспойты дождей
Грязь всю, ошибки всех прожитых дней.
Чистое поле и чистый листок,
Новых свершений пришёл верный срок.
Жутко сначала в такой пустоте,
Хочется выть, как в глухой маяте.
Кто-то и воет, а кто-то поёт,
Плачет один, другой дело найдёт.
Складывать стены для тёплых домов,
Хныкать, что ветер жесток и суров, —
Каждый свой выбор здесь делает сам,
Нет больше места чужим чудесам.
Всё перемешано, всё кувырком,
Собственный облик и тот незнаком.
Вихрем раскиданы наши мечты,
Что из обломков их сделаешь ты —
Выведешь новый красивый узор,
Примешь бездействия вечный позор?
Каждый решает один только раз —
В жизни у каждого есть это час.
Всё перемешано, всё кувырком —
Собственный путь нам опять незнаком.

* * *
После моей речи в зале повисло долгое молчание.
— Да, — сказал Иштван, — много у тебя, Нина, было идиотских идей, но эта бьёт все рекорды. Одно отрадно — всеповелитель Роберт не обманул, когда говорил, что речь на Большом совете пойдёт о делах, доселе неслыханных.
— А мне нравится, — неожиданно сказал Эрик.
— Брат! — возмутился Дитрих.
— Помнишь, ты рассказывал мне о мальчике, который не мог войти в потайницу? После штурма, когда было время размышлений и выбора, я нашёл его. Он принадлежит к очень знатной и влиятельной семье, но когда родители мальчишки узнали, что у меня гражданство Царства, они начали упрашивать забрать их сына с собой. А старшие братья сказали, что если хорошей судьбы не выпало им, то пускай хоть малыш из клетки выберется.
— И что вы ответили? — поинтересовался Адайрил.
Эрик улыбнулся.
— Они все здесь, в Царстве, вся семья. И те трое волшебников, что когда-то учили мальчика менять режимы восприятия.
— Это предательство! — закричал Дитрих. — То, что ты делаешь, Хорса, подло!
— Дитрих! — Эрик вскочил со стула, что-то быстро и яростно заговорил по-немецки.
— Тысячи людей, — зло перебил его Дитрих, — лишатся защиты, которую им давала тайна волшебного мира. Нинке-то что… Её Россия никогда не знала, что такое инквизиция.
— За всё время инквизиции, — медленно и твёрдо, так, что у всех пропало желание с ним спорить, сказал Дьятра, — за все сотни лет её владычества в застенки и на костры не попал ни один волшебник или волшебница даже нулевичного уровня. Инквизиторы убивали только простеней. Тех, которые осмеливались мыслить и чувствовать самостоятельно, но оказывались недостаточно предусмотрительны и расторопны, чтобы вовремя удрать от «святого» суда. Погибали те человеки, кто при всём своём уме были слишком наивными и доверяли свои мысли трусам и подлецам. Но в первую очередь инквизиторы убивали женщин, потому что их извращённая сексуальность и прямая импотенция не позволяли обрести те блаженство и радость, которые любой нормальный мужчина получает в женских объятиях. Как и все подонки, инквизиторы мстили ни в чём не повинным людям за свою ущербность. Обычным мужчинам и женщинам. Простеням. Тем, которые не могли дать им отпор. Но никогда они не тронули ни одного волшебника или волшебницу. Не смогли тронуть. Не тронут и теперь. Сначала из-за страха перед неизвестным — волшебники владеют оружием, против которого у простеней защиты нет. Во всяком случае, первое время они будут уверены, что нет. А дальше простени сами научаться пользоваться волшебством и уже не смогут отказаться от его преимуществ. А значит, им будут нужны и волшебники. Как и волшебникам будут нужны электрики, сантехники и программисты. Мы тоже, распробовав все блага технического мира, не сможем от них отказаться. Волшебный и технический мир станут единым целым.
— И волшебный мир исчезнет навсегда! — с яростью ответил Дитрих. — Мир, который был великим и незыблемым многие сотни лет, растворится в техническом, как кусок сахара в чашке кофе. А мы люди высшей, избранной крови превратимся в заурядных обывателей, таких же, как и все. Волшебство станет банальнейшей из обыденностей, а мы будем никем.
— Так вот в чём дело, — поняла я. — Захотелось величия на халяву. Не получится. Ради величия и славы, ради того, чтобы выделиться из толпы, придётся поработать, сделать для людей что-то очень полезное.
— Или очень вредное, — сказал Дитрих. — Например, уничтожить целый мир, изломать судьбы тысяч людей. Такого деяния совершенно точно никто никогда не забудет. Твоё имя, Нина Хорса, останется жить вечно. Имя разрушительнцы и предательницы, имя убийцы целого мира! Да будь ты проклята отныне и во веки веков в имени своём и потомстве!!!
Дитрих пошёл к выходу.
— Я буду ждать, когда ты одумаешься, брат, — сказал ему вслед Эрик. — Ждать, когда ты вернёшься домой. — И что-то добавил по-немецки.
Дитрих на мгновение обернулся, плюнул на пол и ушёл.
Со стула в углу зала встал перекидень из новых переселенцев, ровесник Дитриха.
— Меня зовут Гельмут фон Надельн, — сказал оборотень. — Я родился в семье незнанников. Такое часто бывает. И оборотничество, и магичество — мутации естественные. Мы уходили из большого мира в волшебный, семейные связи истончались, но никогда не исчезали полностью. Со временем боль разлуки стихала, но ни на мгновение не отпускала совсем. Теперь, когда миры станут единым целым, соединяться и разбитые семьи. Волшебникам не нужно будет скрывать родственников-простеней, а им — родственников-волшебников. Мы будем все вместе, одной семьёй. Ты спасла нас от разлуки и боли, Хорса, зарастила вечный разлом. А потому будь благословенна, государыня, отныне и во веки веков в имени своём и потомстве.
Оборотень прошёл через весь зал к трибуне, встал у её подножия.
Это стало сигналом размежевания. Кто-то оставался, кто-то уходил. С объяснениями и молча.
— Техника волшебникам ни к чему!
— Я не хочу сравниваться с простородьем!
— Столетиями мир волшебства был отделён от мира техники. Это несовместимые вещи, что доказано многими веками. Миры должны быть разделены вечно!
И тут же звучало другое:
— Сколько можно прятаться, как будто в волшебстве есть что-то постыдное!
— Хватит лишать себя того, что может дать большой мир — его технических достижений!
— За многие сотни лет никто так и не объяснил толком, почему волшебный мир должен существовать отдельно от технического. Объяснений не было потому, что сама эта разделённость противоестественная!
Разрывались узы, распадались тройки и семьи. Альянсовцы и лигийцы из нашей рабочей группы смотрели на это с ужасом, а троедворцы — с грустью.
— Ты знала, что так будет! — закричал Дьятра, когда ушли все, кто считал нужным держаться за старое. — Знала!
— Да, — ответила я. — Знала. В моей стране было две гражданские войны — и в технической её части, и в волшебной. Я давно поняла непреложную истину, которую ты постиг только сейчас: идеи сильнее крови. Родство и происхождение имеют значение только в период покоя, да и то не всегда. Но идеи всевластны во все времена, и особенно в эпоху перемен. Но нам повезло. Мы в лучшем положении, чем люди, которые жили во время революций технического мира или противостояния дворов мира волшебного. От нашей реформы спрятаться негде. Нельзя ни уехать в другую страну, ни выбрать другой мир. Невозможно перейти на иную сторону, связать себя с иной первоосновой. Нет больше разных миров и сил — всё стало единым целым. Так что ушедшие всё равно остаются с нами. Им понадобится время, чтобы привыкнуть новому миру, научиться в нём жить. Но ушедшие уходят не навсегда. Они вернутся.
— Потому что у них не будет иного выбора, — сказал Джакомо.
— Да, — согласилась я. — Мы лишаем их права выбора, и потому все проклятия заслуженны.
— Но им больше не надо лгать и прятаться, — сказал Амарено.
— Да, — опять согласилась я. — Мы подарили им открытый мир, спасли от разделённости, и потому заслужили все их благословения.
— Но как же так, — не понимал Каварли, — и прокляты, и благословенны; и преступники, и герои; и предатели, и спасители. Как жить с такой двойственностью, какой из них верить?
— Обоим, — ответил Соколов. — Таков удел всех, кто приносит в мир истинное новшество. Вечное перепутье, поровну плевков и благодарностей, всегда сожалеть о своих поступках и гордиться ими. Это цена всех свершений. А хочешь спокойствия — так и сиди тихо и смирно, довольствуйся тем, что есть.
Каварли немного помолчал.
— Нет, — решил он и спустился в зал к тем, кто выбрал путь к Чароострову.
— Командир, — тихо проговорил Идзума, — ты сказала о гражданской войне Троедворья в прошедшем времени.
— Да. Открытие волшебного мира её прекратит, потому что правителям технических государств она не нужна, больше того — вредна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65