А в потайнице перерождение провести невозможно по геофизическим причинам, не сработает там это волшебство.
— Где? — опять не понял Олег.
— Потайница — это что-то вроде ниши, — пояснил Павел, — складка в пространстве основицы. На территории Троедворья она всего одна — небезызвестная тебе Шамбала. Раньше был ещё Китеж, но эта потайница разрушилась, когда дворы начали излишне интенсивные боевые действия, благо, — криво и зло усмехнулся Лопатин, — татаро-монгольское нашествие позволяло скрыть их от увлечённых собственными войнами простеней.
— Интересно, — сказал Олег. — А почему вы, Людмила Николаевна, говорите, что стихийники вам больше не нужны?
— Потому что нет нужды в стихийном волшебстве, всё уже почти полторы тысячи лет делается только на магической основе. Не знаю, как в Лиге с Альянсом, а в Троедворье все стихийники волшебничают магией, пусть и через наружный опороник. Вампиры — единственная раса, которая может работать и с магией, и со стихиями на внутреннем волшеопорнике, хотя и не любят этого, базовым для них является волшебство крови. Которое, впрочем, ничуть не хуже магического.
— И вампиры, — зло сказала Вероника, — лучшие в мире бойцы. Сильные, живучие, верные. В особенности под «алым словом». Идеальное пушечное мясо.
— Ты бы предпочла родиться хелефайной?
Вампирку передёрнуло от отвращения.
— Хелефайи годятся только для борделя, — сказала она. — Быдло остроухое. Мы всегда их на полплевка под газон ровняли.
— Ну вот и не ропщи на судьбу, — посоветовала магиня. — Особенно теперь, когда вампиры получили столь желанный вам Свет.
Вероника помрачнела, залпом допила шампанское и потребовала водки. Беркутова смотрела на неё с недоумением.
— Тебе разонравился Свет?
Вампирка отрицательно качнула головой.
— Я люблю Свет, — сказал она. — Но по-настоящему он ничем не отличается от Сумрака и Тьмы. Я была на всех трёх путях, и знаю, что говорю. В Белодворье всё то же самое, что и в Тёмном, и в Сумеречном дворе. Бесконечные бои неизвестно за что без малейшей надежды на победу. Переговоры без цели и смысла. Инфернальные и праздничные перемирия. Редкие выходные с одинаковыми развлечениями в пригородном пансионате одинаковой планировки. Ежедневные нескончаемые диспуты на тему «Почему Свет наилучшая из первооснов и как выиграть войну?». У чёрных и серых восхваляют Тьму и Сумрак, вот и вся разница. Во всех трёх дворах на выходных одинаково играют в демократию, отменяя субординацию. И везде надо одинаково носить ленту покорности с ограничителем силы. Рабский ошейник. — Вероника горько усмехнулась, залпом выпила водку и сказала: — Я люблю Свет, мне нравится его путь, но это равносильно предпочтению малины перед клубникой или черешней. Дело вкуса и не более того.
Краткая исповедь вампирки Беркутову ошарашила.
— Но…
— Не нокай, я тебе не кобыла, — зло буркнула Вероника.
— Нет уж, — ответила Беркутова, — с этим надо разобраться.
— Хорошо, — согласилась вампирка. — Слушай и разбирайся. Свет, Сумрак и Тьма; добро, рациональность и свобода явления не противостоящие, а взаимодополняющие. Путь Света ничем не отличается от путей Тьмы, Сумрака и Равновесия. Тьма, Сумрак и Свет всего лишь силы, которые любой желающий использует по своему усмотрению. Сами они бездумны и безвольны, это всего лишь инструменты в руках волшебников. Тьмой можно спасать жизни и души, а Светом — творить зло. Орудие убийства или пытки из него получается очень эффективное и надёжное. А безразличия у Света ничуть не меньше, чем у Сумрака. Свету всё равно, кто и как его использует. Как и Тьме с Сумраком. А используют эти инструменты все волшебники совершенно одинаково. Да и равновесники ничуть на лучше. Тёмные говорят о свободе и самодостаточности, о силе и смелости. Сумеречные расхваливают гармонию и разум, взаимовыручку и верность. Светлые распинаются о любви и милосердии, о доброте и правде. Равновесники твердят о безопасности и поддержании баланса. А на деле все одинаковы как штамповка, только и делают, что рвут друг другу глотки, как внутри группировки, так и за её пределами. Война Троедворья бессмысленна.
— Величайшая битва не может быть бессмысленной, — твёрдо сказала Беркутова.
Вероника лишь презрительно фыркнула.
— Нет здесь никакой Величайшей битвы. Любая война ведётся за обладание сырьевыми ресурсами или рынками сбыта. В Троедворье воюют за магические источники, которые разрабатывают при помощи первооснов, так магия расходуется намного экономнее. Только поделить источники можно и без крови, поэтому наша война и бессмысленна, и преступна. Хотя нет… В любом преступлении есть смысл, пусть гадкий, но есть. А в этой войне он отсутствует. Она хуже, чем преступна, она глупа.
— Ваша война, — вмешался Олег, — ведётся за души людей. Всех людей — магов, оборотней, стихийников, вампиров и даже простеней. Вы сражаетесь за то, какой дорогой пойдет мир — Света, Сумрака или Тьмы; добра, безразличия или зла.
— Чушь это всё, — отрезала Вероника. — Каёмочка на блюде с пирогом, которая не имеет никакого отношения к его вкусовым качествам и начинке. Каждый сам решает, что принесут его поступки окружающим — добро, зло или станут ничем, бестолковой суетой. А что есть добро, зло и безразличие, каждый тоже определяет самостоятельно, Свет, Сумрак и Тьма тут ни при чём. Все бесконечные рассуждения о предпочтительности Тьмы, Сумрака и Света, которые ведутся в Троедворье, не более чем попытка самооправдания, желание скрыться от правды, страх признавать напрасность всех битв и убийств. А простени, что бы ни болтали агитаторы о битвах за их души, не имеют к нашей войне никакого отношения. Они даже не знают о ней, то есть не могут выбирать одну из трёх сторон. Простени существуют отдельно, в параллельном мире, которого троедворская война никак не касается.
— Так по-твоему всё зря?! — взъярилась Беркутова. — И мы все дураки?! А мой брат, оба моих сына — они погибли просто так, ни за что?!
— Да, — ответила Вероника.
Волхвы всего лишь на ступень выше лагвянов, но вампирка скована ограничителем силы. От утяжелённого волшбой кулачного удара Беркутовой Вероника уклониться не смогла, волхва сбила её на пол. Я выдернула из стоявшей на столе вазочки цветы и выплеснула слегка протухшую воду в лицо разъяренной магине.
— Тихо! — гаркнула я. — Сидеть.
Помогло. Волхва молча плюхнулась на стул. Вероника поднялась с пола, ощупала челюсть, с ненавистью посмотрела на ранговичку, но в драку не полезла, села за стол.
Беркутова вытерла лицо.
— Мои сыновья погибли не зря, — сказала она.
— Зря, — уверенно ответила я. — И доказать это легко. Людмила Николаевна, что вы будете делать после победы? — спросила я. Беркутова ответила непонимающим взглядом, и тогда я сказала для всего кафе: — Это и вас касается. Что вы будете делать после победы? Как будет выглядеть мир, когда его единственной основой станет Свет, Сумрак или Тьма?
Дворчане неуверенно переглянулись.
— Мы этого не увидим, торжество Сумрака наступит ещё не скоро, — ответил кто-то.
— Пусть не скоро, — согласилась я, — но как будет выглядеть мир? Конкретно.
К нам обернулся белодворец Андрей, молоденький ведун из архивной службы, он часто привозит в Совет Равновесия древние волшебнические тексты для экспертизы.
— Свет — это милосердие, добро, любовь, забота о других, — ответил Андрей стандартной фразой.
— Чудесно, — ответила я. — А как это будет выглядеть в конкретике? Андрей, как вы себе представляете социально-экономическое устройство грядущего Мира Света, его правовую базу и прочие составляющие? То же самое касается и Мира Сумрака с Миром Тьмы.
— А при чём тут это? — опять вскочила Беркутова.
— При победе, Людмила Николаевна. Вы ведь волхва. И лет вам… — я глянула на её срединнобрюшную чакру магическим зрением, — сто семьдесят один. Вы видели все три русские революции от истоков до финала, Гражданскую войну и Великую Отечественную. Видели ведь? И даже немного поучаствовали, пропустить такую оказию масштабных боёв Троедворье не могло.
— При чём тут революции и все простеньские войны, вместе взятые?! — взбеленилась Беркутова.
— Всё при той же победе. — Я вышла из-за стола, встала у барной стойки, чтобы видеть весь зал, и продолжила: — Вспомните всех этих миропреобразователей — эсеров, большевиков, меньшевиков и реформистов калибром помельче. Они все до единого знали, как будет выглядеть мир после их победы, знали, во имя чего идут на каторгу и стреляют в губернаторов. А во имя чего вы стреляете друг в друга, даже если не представляете, какой будет жизнь после вашей победы? И что считать победой — полное уничтожение конкурирующих дворов или нужно ликвидировать лишние первоосновы? Чисто технически осуществимо и то, и другое.
— Революция обернулась кошмаром! — ответил Андрей.
— Но большевики, партия, которая лучше всех распланировала будущее, победила. Другое дело, что их победа утонула во внутрипартийной драке за власть. Однако сам факт безоговорочной победы это не умаляет. Как и того факта, что простени свой мир преобразовать сумели. И понадобилось им для этого не две тысячи пятьсот пятьдесят лет с гаком, а всего-то девяносто два, от декабристов до семнадцатого года. Так что вы, светлые, как и тёмные с сумеречными, на мирореформистов не тянете.
— Мы не хотим крови…
— А в боях водичка льётся? — поинтересовалась я.
— Это неизбежное зло, война есть война…
— …камень есть камень, а череп есть череп. Возьми камень и врежь им ближнего своего по черепу, чтобы Свет не застил, — ехидно перебила я. — На Чёрном и Сером дворах говорят то же самое, что и вы, Андрей, только цвет меняют. Все ваши битвы пусты как бульон из-под яиц.
— Не смей! — выкрикнула Беркутова. — Не смей говорить, что все смерти напрасны.
— И глупы в придачу, потому что никчёмны.
— Ты…
— Да, я. Первая, кто спрашивает — а что будет после победы, во имя чего мы воюем? Людмила Николаевна, и во время Гражданской войны, и во время Великой Отечественной каждый боец победившей стороны знал, каков будет мир, за который он сражается. И потому они победили. А вы не знаете. Столетиями безмозглые адепты отдают жизни во имя избранной первоосновы, но никто не знает, ради чего идёт война. А просто так воюете, от безделья, — с вызовом глянула я на дворчан. — Если оценивать ситуацию объективно — вы рвёте друг другу глотки за магические источники. А все словеса о Тьме, Свете и Сумраке всего лишь хилая занавесь для неприглядной истины.
— Это не истина! — яростно крикнула Беркутова. — Ты клевещешь на Тьму!
— Хорошо, тогда огласи истину. Объясни, во имя чего погибли твои сыновья. Сколько им было — восемнадцать, двадцать?
— Они отдали жизнь во имя Тьмы, а ты…
— А я спрашиваю — ради чего вы послали детей на смерть? — спросила я всех дворчан. — Что именно даст миру торжество Тьмы? Торжество Света или Сумрака?
Мертвенно бледный Андрей подошёл ко мне.
— Хорса, — сказал он, — Свет принесёт миру добро, справедливость и милосердие.
— А что будет, когда единственной основой мира станет Тьма?
— Свобода, — объяснила Беркутова. — Правдивость и открытость. Никто не будет прятать грязь за красивыми словами. Людей будут ценить за то, кто они есть, а не за то, кем кажутся. Всех людей — стихийников, человеков, магов, оборотней.
— А сейчас всё это отсутствует начисто, — ответила я. — Но допустим, что так оно и есть. Теперь объясните оба, как будут выглядеть добро и справедливость, свобода и правда применительно к повседневной жизни простеньского и волшебного миров.
— Я не знаю… — тихо сказал Андрей.
— Я не знаю, — горько сказала Беркутова. — Не знаю.
— И никто не знает, — ответила я. — Даже сумеречные, которые так гордятся своим рационализмом и целесообразностью поступков, не знают, во имя чего идут на смерть. Видите, сидят, молчат, потому что сказать им нечего.
Мне не возразили. Я вернулась к столу, взяла сумку.
— Идемте отсюда, ребята, — сказала я. — Говорить больше не о чем.
Я положила на столешницу деньги за шампанское, водку и разбитый фужер — больше мы ничего заказать не успели. Мой праздник, мне и выставляться. Вот я и выставилась. Хуже любого пьяного дебоша получилось. Даром мне не это не кончится.
— Хорса, — сказала Беркутова, — сесть за ваш столик мне посоветовал белодворский соединник. Позвонил на мобилу и сказал, что по взаимозачёту я, как представитель тёмных, могу задавать любые вопросы светлой вампирке Веронике Лемке, и она обязана будет ответить. Но на всё про всё у меня пятнадцать минут. Такое бывает часто, и я не удивилась и не стала терять время.
— Я же тебя предупреждала, — сказала Вероника, — что мастерам имён Пресветлый дерзости не прощает, будь они хоть трижды равновесниками. Ты купилась на его грошовую провокацию как последняя лохушка. Ты же расстрельную статью себе наболтала.
— А вам? — испугалась я. В реальность собственной казни мне не верилось.
— Им ничего не будет, — быстро сказала Беркутова. — И тебе тоже. Именем Тьмы, — на ладони у неё полыхнула «роза чёрного огня», — я беру себе право замены для Хорсы Нины Витальевны. — Беркутова погасила «розу» и пояснила: — Теперь к стенке поставят меня. А Хорса неподсудна.
— Нет! — вскрикнула я. — Нет.
— За всё в жизни надо отвечать, девочка, — твёрдо проговорила Беркутова. — И за напрасную смерть собственных детей в первую очередь.
— Нет, — повторила я. — Пред Хаосом и тремя первоосновами я отказываю в праве замены живым и возрождённым.
В зал вошёл Люцин в сопровождении двух здоровенных людей в омоновской камуфляжке и масках. Дворчане вскочили на ноги, замерли по стойке «смирно».
— Благородно, — оценил моё решение Люцин. — Хотя и глупо, и жестоко. Когда кто-то дарит вам свою жизнь, Нина, её не отвергают. Нехорошо. Оскорбительно. Тем более, что и дар, и отказ бесполезны. Верховный трибунал по этой статье замену не допускает.
— Но… — начала было Беркутова.
— Даже если трибунал даст разрешение на замену, отказ уже прозвучал, — сказал Люцин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65