Тайное правление можно осуществить лишь одним способом — использовать людей так, чтобы те об этом не знали. Такое достигается только путём скрытого воздействия на психику. Если открытому психическому воздействию — пропаганде, рекламе и ментальному удару — противостоять можно, то скрытому — нет. А потому оно тоже является уголовным преступлением. Во всяком случае, по Генеральному кодексу волшебного мира. Но это ещё не всё. Людям внушается идея, что они изначально неполноценны, что даже самые выдающиеся из них без Девятки никто и ничто. Это называется посягательством на целостность и независимость личности. Опять уголовное преступление, уже четвёртое. Преднамеренно искажаются факты подлинного авторства открытий и изобретений. Преступление номер пять — посягательство на авторское право и интеллектуальную собственность. Учитывая, что масштабы воздействия Девяти Неизвестных охватывают весь земной шар, их поступки квалифицируются как «преступление против людей». Это второй Нюрнбергский процесс и смертный приговор. Вот поэтому легенда о Девяти Неизвестных — одна из самых мерзких выдумок в истории, равноценная идеям инквизиции и нацизма.
— Что мне всегда в тебе нравилось, подруга, — восхищённо сказал Олег, — так это полнейшая нестандартность мировосприятия. Большинство считает Девять Неизвестных благодетелями людей.
Я презрительно фыркнула.
— Быдло всегда нуждается в пастухе. А придуманный он или реальный, им не важно. Но я не быдло. Я — людя.
— Да, — с какой-то странной интонацией произнёс Олег, — этого у тебя не отнимешь. — Немного помолчал и спросил: — Что ты знаешь о Семерых Тайных? Они же Семь Праведных Старцев, Маги Башни Зелёной Луны, Великая Семирица.
— То же самое, что и Девять Неизвестных. Но иной регион распространения легенды — в основном Иран и Россия, немножко Индия и Тибет.
— Легенды говорят о противостоянии Девятки и Семёрки, — напомнил Олег. — Причём Семёрка победила. И если в Европе и Америке Семеро Тайных воспринимаются как зло, то в легендах Индии, России, Ирана и Тибета они герои положительные. Тебе это ни о чём не говорит?
— Нет.
— Тогда представь себе Ойкумену, обитаемую часть Земли, ещё до сокрытия, когда волшебный и большой миры были единым целым. Огромные империи и маленькие города-государства, разнообразные правители — от абсолютных монархов с наследственной властью до выборного совета старейшин. И сами государства разные — торговые, военные, аристократические. Волшебники используют силу первооснов, но дворового противостояния нет, зато в изобилии рабочих троек маг-оборотень-человек. Как должен выглядеть совет старейшин в государстве, которым правят не торговцы и не военные, а волшебники?
— По тройке от первоосновы, — ответила я с лёгким недоумением. — А по-твоему, есть другие варианты?
— Теперь умножь три на три, — с усмешкой посоветовал Олег.
— Девять. Ой!.. Так ты хочешь сказать, что Девять Неизвестных действительно существовали?
— И не в одном комплекте. Волшебнических государств было множество. Да и правителей их по именам все знали. Другое дело, что до нас дошли только титулы: Великие Решатели, Верховные Учителя, Девять Хранителей…
— Предрешательский Круг, — продолжила я, — Тройственная Триада, Девятка Совершеннейших…
— И все правители, — перебил Олег, — всегда стремились подчинить себе соседей. Волшебники не исключение. Но интересовали их в первую очередь волшебнические государства. И примерно к 623 году Древней эры одной из Девяток удалось подчинить себе их большую часть, создать довольно обширную по меркам тех лет империю.
— Которая называлась Оддияна. И что из этого?
— А то, что не смотря на превосходство в магии и вампирскую армию, Девятка не только не могла сохранить единство свежесозданной империи, им не хватало сил и на сопротивление внешней агрессии — богатые земли Оддияны постоянно привлекали захватчиков. Девятке оставалось либо власть потерять, либо скрыть свою империю от посторонних глаз. Так и появилось влиятельное государство, растворённое на территории других стран, имена девяти правителей которого неизвестны большому миру.
— Внешняя угроза исчезла, — продолжила я, — но внутренняя осталась. Волшебники — народ не очень-то компанейский, стать членами большой организации не заставишь, и с дисциплиной у нас всегда было скудно, зато амбиции у каждого через край хлещут. Все хотят быть только императорами. Согласиться на существование соправителей ещё смогут, но хозяев — никогда. Объединиться, заставить терпеть над собой начальников нашу братию и сестрию могут только самые экстремальные условия, когда иначе не выжить. Вот тут волшебники начинают проявлять невероятную слаженность и дисциплинированность.
— А если экстремальных условий нет, — подсказал Олег, — их нужно создать.
— Начать войну, — ответила я. — А себя назначить её верховными арбитрами. Советом Равновесия.
— Итак, подытожим, — сказал Олег. — Великие Решатели существуют до сих пор и правят Лигой и Альянсом. На территорию Троедворья они соваться отваживаются редко, поскольку Семеро Тайных, в которых нетрудно узнать большаков с первыми замами и директора, дали им хорошего пинка под их многомудрые зады в году эдак 476 Новой эры. Если ты помнишь, тогда и произошёл раскол волшебного мира. В малюшки тоже не лезут, на то они и нейтральные территории, чтобы было, где переговоры устраивать.
Я кивнула, соглашаясь, и добавила:
— Человеческие легенды всегда основаны на реальности. Другое дело, что искажают её до полного несходства с первоисточником. Три дореформенные рабочие двойки маг-оборотень плюс один наблюдатель от Совета — вот и Семирица Мудрых.
— В жизнь Троедворья Девятка вмешивается до сих пор, — сказал Олег. — Хотя и очень мало по сравнению с Лигой и Альянсом.
Я скептично покривила губы. В то, что хитрым и властолюбивым Люцином могут править какие-то тайные властители, я не верила.
— Хорса, — ответил Олег, — надгосударственных организаций не бывает никогда. Ваш Совет Равновесия — власть исполнительная, гибрид министерства внутренних дел и госбезопасности. Слышала поговорку «Пока ЦК не цыкнет, ЧК не чикнет»? Это аксиома для любого государства, будь оно тайное или явное. Директор управляет Троедворьем, но не правит. В мелких делах ему предоставляют полную самостоятельность, но в серьёзных вопросах он никто и ничто.
— Как и большаки, — тихо сказала я. — Вседержители в дворовых мелочах, и рабы Люцина в делах важных.
— До тех пор, пока идёт война, — продолжил Олег, — ни один троедворец не посягнёт на власть Девятки. Некогда вам. Но магические битвы — дело рискованное, слишком легко вызвать прорыв инферно или кардинальное искажение пространства-времени. Поэтому Решатели создают Совет — чтобы было кому держать ваши драки в рамках приличий. А заодно и не давать задуматься — зачем вообще драться за раздел того, что прекрасно существует в единстве?
Я опять кивнула.
— В потайницах, — закончил Олег, — войну дворов заменяет противостояние Всепреложным Властителям. Если Властитель оказывается слишком успешным, его уничтожает сама Девятка, за что её члены и получили титул Совершеннейших Хранителей.
— Зачем только им это всё?
— Нравится ощущать себя великими предрешателями судьбы целого мира, — ответил Олег. Немного подумал и уточнил: — Даже нескольких миров, учитывая вашу разобщённость. Девятке удовольствие доставляет играть живыми мирами, их правителями и простолюдинами. Это ведь какой кайф для морального урода — знать, что перед тобой директор или предстоятель, который самовластно распоряжается тысячами людей, такая же покорная и безгласная кукла, как и самый ничтожнейший из его подданных. Власть тайная, и оттого ещё более сладкая, поскольку даёт ощущение собственной избранности и могущества. Короче — истинная отрада для кучки душевно ущербных никчемушников. Как люди они ведь ничего мало-мальски значимого из себя не представляют, вот и изощряются, играют чужими судьбами, тешат комплекс неполноценности.
— Да, — согласилась я. — Всё верно. Патологичный мир, созданный на потеху извращённым душонкам. Чем безобразней людская душа, тем сильнее её обладателя притягивает зрелище чужого уродства, потому что только на его фоне он выглядит относительно нормальным. По той же причине моральные калеки ненавидят красоту — ведь она ещё ярче подчёркивает их собственную ущербность.
— Но это ваш мир, — сказал Олег. — Другого у волшебников нет.
— Хочешь сказать, мы — уроды, обречённые жить в безобразии?
— Нет. Я хочу сказать, что это ваш мир, и только вам решать, каким он должен быть. Вам, а не кучке диктаторов профашистского толка, засевших неизвестно где и вообразивших себя вершителями миропорядка.
— Неизвестно где? — удивилась я.
— Да. Месторасположение резиденции Девятки не знает никто. Когда они хотят дать прямые указания правителям, то сами выходят на контакт. Я не сумел выяснить, как именно, — виновато сказал Олег.
— Ты и так узнал очень много. Спасибо тебе, — ответила я и только тут сообразила, чем рисковал Олег, добывая все эти сведения: — А тебе ничего не будет за то, что ты вот так вдруг уехал из России, занимался неизвестно где неизвестно чем?
— Ерунда, отбрехался. За столько лет безупречной службы можно позволить себе один-единственный мощный загул. Так что меня пожурили и простили.
Я скрыла улыбку. Несложно догадаться, что из своего вояжа Олег привёз информацию, полезную не только для Троедворья.
— Мы с Вероникой заявление подали, — сказал Олег. — Свадьба третьего июня. Вероника хочет, чтобы её подружкой была ты, но прямо пригласить не может, какой-то пункт закона крови не разрешает. Так что ты сама предложи.
— Хорошо, — кивнула я.
Олег буркнул под нос что-то ругательное.
— Убил бы гниду, которая сделала этот закон. Нельзя, видите ли, брать кровь того, с кем делишь хлеб или постель.
— Причём в любом смысле, — ответила я. — Кровь совзводников, с которыми вампир спит в одной палатке и ест из одного котла, тоже запретна.
Олег досадливо махнул рукой. Закон крови был ещё не самым глупым в нравах и обычаях волшебного мира.
— Сколько лет живут волшебники? — спросил он вдруг.
— Младшие — столько же, сколько и человеки, разве что молодость дольше сохраняется. Старшие — лет по триста. Высшие — около пятисот. Чаротворцы могут прожить больше полутора тысяч лет. Своей смертью ещё никто из них не умер, все погибали либо в бою, либо киллеры убивали, потому точно не известно, какой у них срок жизни.
— Практически это бессмертие, — сказал Олег. — Тебя в такой ситуации собственное краткожительство не смущает?
— Нисколько, как и тебя. Веронике шестьдесят три года, живут вампиры по пять тысяч лет, но вашей любви это не мешает. Дело не в том, сколько проживёшь, а в том, сколько успеешь сделать. Некоторые люди за год создают больше, чем другие за тысячелетие. К тому же каждый новый день совершенно одинаково незнаком как мне, двадцатипятилетней, так и волшебникам пятнадцати столетий от роду. Жизненный опыт начала прошлого века не годится в наше время. Так что краткоживущие находятся с бессмертными в равных условиях.
— Всё верно, — кивнул Олег, — только сами долгожители об этом постоянно забывают. Им кажется, что они уже всё узнали и всё повидали, что ничего нового в мире нет и быть не может. Все они уверены, что прожитые годы дают им перед тобой какие-то преимущества. Но это иллюзия, потому что мир постоянно обновляется. Ты изменения замечаешь, а долгожители их не видят. Поэтому все преимущества у тебя. Ты к переменам, к неожиданностям готова, а они — нет. Ты всегда можешь их опередить, использовать все новинки и перемены в своих интересах. Зачастую это решает не только исход отдельной схватки, но и всего боя.
— Ты говоришь так, словно мне в скором времени придётся воевать со всеми правителями волшебного мира, вмести взятыми.
— Да кто тебя знает, — мрачно буркнул Олег. — От тебя и не такого ожидать можно. Вечно лезешь куда не просят. Ладно, поговорили и по домам пора.
Я кивнула и сняла со спинки стула куртку.
* * *
Если тренировки — всего лишь тяжёлая и муторная повинность, то теоретические занятия похожи на изощрённую пытку. Тяжело изо дня в день слушать о том, чего никогда не сможешь сделать. Обычно я сажусь на заднюю парту, затыкаю уши плеером и читаю какую-нибудь художественную книжку. Преподаватели не возражают. Нулевика учить, что трёхдневного покойника лечить — бесполезно.
Но сегодня на лекции идти не пришлось, вызвал Люцин. Кабинет у него строгий, почти аскетичный, но строгость эта гармонична и ненавязчива. И тут же резким диссонансом со всей обстановкой, да с самим Люцином — кричаще-роскошные, безвкусные до вульгарности сувениры с равновесной символикой на маленьком столике в углу кабинета. Зачем Люцин держит у себя эдакую мерзость, совершенно не понятно. Дарить никому не дарит, сам не любуется, наоборот, поставил так, чтобы не видно было за письменным столом и книжным шкафом.
— Что ты знаешь о Багдадской поправке к Пражскому договору? — спросил Люцин, едва я вошла.
— Принята в 1875 году, во время переговоров с Лигой и Альянсом, которые состоялись в Багдадской потайнице. Тогда после серии тяжёлых сражений резко усилилось Белодворье, сумеречные были сильно истощены, а Чёрный двор оказался на грани исчезновения. Требовалось срочно восстановить равновесие. Вы, Люцин Хамидович, намекнули зарубежным коллегам, что за регулярные поставки очищенной магии согласны принять часть вампиров. Те согласились, правда, ещё и эльфов в нагрузку навязали.
— Наоборот, — самодовольно уточнил Люцин. — Я согласился взять эльфов, а в нагрузку дали вампиров. Но двойным объёмом магии за них приплатили, этого я добился. Впрочем, эльфов я вскоре принимать прекратил, брал только вампиров — вместе с дополнительными поставками сырья.
Я кивнула, оценивая мастерство аферы. Пусть Люцин и сволочь, но сволочь умная и дорожит интересами Троедворья, — как он их понимает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65