Здесь же крутятся эльфы, торгуют вразнос сигаретами, вином, нередко — лёгкими наркотиками. Охотно подрабатывают и письмоношами. Через одного из них я передам записку Тлейге.
В подъезде ждал Элунэль. Две недели назад, в тот же вечер, когда встречал меня после разговора с Лоредожероддом, Элунэль снял квартиру этажом ниже.
— Мне Риайнинг звонил, — сказал он. К летунцам мы пошли вместе.
За тридцать талигонов с каждого они согласились подвести нас прямо к щели. Ещё за тридцатку эльф подрядился отнести письмо Тлейге.
— У тебя зарплата триста, — недовольно проговорил Элунэль.
— Сейчас не до того, чтобы копейничать, — сказала я. — Тем более, что из департамента я увольняюсь. Деньги у меня теперь есть.
— Это ещё не значит, что их надо тратить на послания к гоблинам.
— Такси лучше возьми, — буркнула я в ответ. Мы были уже на основице.
В машине я позвонила Рижине.
— Попробуй кровь дать, — попросила я. — Кровь вампира способна исцелить очень многое.
— Не в этом случае, — виновато ответила Рижина. — Кровь у вампиров тоже волшебная. Но я приеду. Попробую сделать хоть что-то….
— Целых тридцать процентов сохранной живицы — это очень хорошо, — ответила я. — Повреждение всего лишь средней степени тяжести.
— Тридцать процентов сохранности ты называешь повреждением средней степени тяжести? — ошарашено переспросила вампирка. — Да что же в вашем Троедворье считается тяжким ранением?
— Смерть. Тогда делают озомбачку. Но с такой формой интоксикации она невозможна. Так что надо вытягивать его сейчас, пока ещё не умер. Рижина, любое отравление относится к боевым травмам, а лучше вампиров их не лечит никто. Ты сумеешь исцелить Джакомо!
— Во всяком случае, попытаюсь. Сейчас приеду.
Я убрала телефон в сумку. Водитель не обратил на разговор ни малейшего внимания, он шёл на торойзэне.
Зато нахмурился Элунэль.
— Вампирской девке вы доверяете больше, — сказал он по-русски, — чем лучшему целителю Наимудрейших и Благословеннейших?
— Если речь идёт об отравлении, то да.
Хелефайя пробормотал какое-то ругательство на родном языке.
С Рижиной мы столкнулись на пороге дома. Элунэль глянул на неё с ненавистью и отвращением. Вампирка хотела ответить бранным словом, но запнулась и посмотрела на Элунэля так, будто сравнивала его с виденной когда-то давно фотографией.
— Вайдалинг ар-Кидан ли-Марден, — сказала она. — Надо же, какие люди не брезгуют заходить в дом простокрового обезьяныша. Всевладыка Долерин гордился бы вами.
— Ты, проклятое порождение Тёмного Огня и Мёртвой Бездны, — начал было Элунэль, но вампирка перебила его короткой яростной речью на хелефайгеле. Я разобрала имена Бернарда и Долерина. Элунэль отшатнулся как от удара, а в глазах застыла такая боль, что Рижина испугалась.
— Я не это имела ввиду, — быстро сказала она, — это всего лишь бездумные слова обиды и…
— Всё правильно, девочка, — кивнул Элунэль, прикоснулся к её запястью. — Ты совершенно права, а я забыл слишком многое. Даже день заключения союза и день расплаты… Всё забыл.
Рижина хотела что-то сказать, но Элунэль слегка подтолкнул её к двери.
— Не трать время на слова. Тебя ждут.
Мы вошли в дом вслед за вампиркой. Миденвен глянул на меня с отвращением, на Рижину — с ревнивой злостью, но ничего не сказал, ушёл на кухню варить эликсир. Запахло душицей и мятой.
Рижина вошла в спальню Джакомо.
Риайнинг никакого внимания на неё не обратил, сидел на диване и с суетливой беспомощностью перебирал многочисленные целительские свитки. Верхушки ушей у хелефайи безнадёжно обвисли и лишь кончики подёргивались.
— Таких болезней у людей волшебного мира не было ещё никогда, — сказал он в пространство. — Лекарств нет, ничего нет.
На кресле в углу комнаты сдавленно застонал полноватый темноволосый мужчина.
— Вы ведь Дивный Народ, благословеннейшие и всемудрые, — тихо проговорил он. — Чудеса всякие делаете… Ну так что же вы… — мужчина не договорил.
— Синьор Сальватори? — спросила я.
Мужчина кивнул. Вернулась Рижина.
— Я дала ему кровь. К сожалению, всего тридцать граммов. Надо минимум сто, но это станет ядом. Целитель Риайнинг, — обернулась она к хелефайе, — вы хоть как-то можете это всё объяснить? Передозировку магии очень легко и быстро лечат стихиями. Стихийный передоз с той же лёгкостью исцеляется магией. Волшебство крови исцеляет оба вида отравления. Магией и стихиями нейтрализуется волшебство крови. Это называется «круг взаимотрицания». Но Джакомо отравлен всеми тремя разновидностями волшбы сразу. Это физически невозможно!
— Я ничего не понимаю, — ответил Риайнинг. — Ничего.
— Что дала твоя кровь? — спросила я.
— Часа три жизни. Но хуже всего то, что он сам не хочет жить. У него нет ничего, что заставило бы его бороться со смертью. Нет ни цели, которая нужна ему, ни людей, которым нужен он.
— А я? — закричал Миденвен.
— Бессмертный сын Дивного Народа быстро забудет случайного приятеля-простокровку, — ответила Рижина. — Человек по сравнению с хелефайей не более чем бабочка-однодневка, бессмертные даже замечать не успевают, как меняются человеческие поколения. Одним обезьянородным приятелем больше, одним меньше, для Старшей Крови всё равно. Дружба с человеком для хелефайи хоть сколько-нибудь большой ценности не представляет. Это всего лишь мимолётный приятный эпизод. Для Джакомо вы мечта о друге, но не реальный друг. Он уверен, что вам без него будет лучше.
— Нет, — прошептал Миденвен. — Всё не так.
— Я знаю, что это не так, — мягко сказала Рижина. — Когда уходят смертные друзья, боль потери остаётся с нами на тысячелетия… Мы привязываемся к ним слишком сильно, гораздо сильнее, чем к людям волшебной крови. Есть в человеках что-то такое, чего полностью лишены мы, чего нам постоянно не хватает. Это как Жажда. Только вы берёте не кровь, а что-то иное. Но всё равно — мы нуждаемся в наших смертных друзьях как в воздухе. Но объяснить это Джакомо будет очень трудно. Особенно сейчас, когда разум одурманен искорёженным волшебством. Он не верит, что его могут любить. Кто-то очень сильно постарался убедить Джакомо в собственной никчёмности и ненужности. А теперь эти мысли убивают его не хуже яда. Точнее, из-за них он не хочет сопротивляться смерти.
— Скоро приедет Тлейга, — сказала я. — Она сумеет его вытащить. Сейчас самая главная ценность — это время. Нам нужно понять, что происходит. Тогда мы поймём, как его лечить. Я позвоню в Троедворье, ведь у нас есть и человеческая медицина, врачи придумают что-нибудь.
— Это отравление волшбой, — возразил Риайнинг. — Человеки ничего о нём не знают. Иначе мы бы уже давно отправили Джакомо в римскую больницу.
— Ничего о волшебстве не знают здешние человеки. В Троедворье целительство и врачевание понятия взаимодополняющие. Троедворские медики сумеют найти противоядие хотя бы ради того, чтобы узнать, как лечить своих человеков, если те окажутся в такой же ситуации. Нужно только время.
— Его-то у нас и нет, — ответила Рижина. — Три часа, не больше. Да и то надо, чтобы Джакомо захотел их прожить. И Тлейга тут не поможет. Она для него мечта о любви, но не любовь. Он думает, что Тлейге без него тоже будет лучше. Чтобы Джакомо захотел вернуться из-за смертной черты, его должен позвать кто-то, в чью любовь он верит глубоко и безоговорочно. Почему не приехала его мать?
— Она в Австралии, в Уиндеме, — сказал Сальватори. — За три часа никак не успеть.
— Телепорт… — начала было Рижина.
— В Уиндеме нет потайницы, — оборвал её Риайнинг. — Телепорт придётся тянуть по основице. Для такого расстояния одна лишь настройка потребует не менее четырёх часов. И то, если состояние Хаоса позволит это сделать.
— Хорошо, а где тогда его отец?
— Синьорина, — ответил Сальватори, — я последний человек в мире, которого захочет увидеть мой сын.
Риайнинг швырнул ему на колени зелёную папку с Микки-Маусом.
— Твой сын ждёт тебя больше пяти лет! А может быть, и всю свою жизнь! Которой осталось всего на три часа! Так что решай быстрее, нужна она тебе или нет.
Сальватори перелистнул две страницы отчётов и тут же захлопнул папку. Осторожно, словно она была невероятно хрупкой драгоценностью, положил на кофейный столик.
— Почему ты сам к нему не зайдёшь? — спросил он Риайнинга.
— Он ждёт тебя. Всё ещё ждёт, — ответил Риайнинг и добавил после краткого молчания: — Пока ещё ждёт.
— Я даже не знаю, что ему сказать, — тихо проговорил Сальватори. — И никогда не знал. Каждый раз слова были не те… Джакомо уродился очень странным, не таким как все дети. Я так боялся за него… Мир жесток и опасен, в нём надо уметь выживать, а для этого Джакомо слишком неуклюж. Я всегда боялся, что мир причинит ему боль… Джакомо слишком слаб, чтобы защитить себя. И почти до глупости простодушен и наивен, ему никогда не понять всех хитросплетений жизни… К тому же мой сын порядком трусоват.
Миденвен смотрел на Сальватори с обидой и недоумением.
— Вы что, слепой? Как можно не видеть такой отваги и мудрости? И такой силы? Доброй силы, это очень важно, что именно доброй. Вы называете странным умение Джакомо видеть красоту и благодать мироздания, причём не только видеть, но и показывать их другим. Это самый щедрый дар, которым может наделить судьба. Или вам нравится смотреть только на грязь и уродство? Тогда вам лучше уйти. Смерть гораздо милосерднее вас, она только убивает, но не превращает каждую минуту существования в пытку. На это способны только близкие люди. Даже самые лютые враги не так жестоки, их пытки всё-таки завершаются, зато близкие норовят сделать мучительство вечным. А средством истязания всегда делают то, что должно защищать от любой боли и страха — любовь.
Хелефайя улыбнулся безотрадно и сказал:
— Уходите, синьор Сальватори.
— Нет, — ответил он. — Это мой сын.
— Но не тот сын, который вам нужен. Другой.
— Да что бы ты понимал, мальчишка! — Сальватори ожёг Миденвена яростным взглядом, резко развернулся и скрылся за дверью спальни Джакомо.
Миденвен рванулся за ним. Риайнинг схватил сына за плечо.
— Нет, Дейлирин, — сказал он по-русски. — Ты дал ему пусть и очень горькое, но действенное лекарство, так не мешай исцелению.
Верхушки ушей у Миденвена отвернулись вниз и назад, мочки съёжились. Риайнинг обнял сына, провёл ладонью по волосам, что-то сказал на хелефайгеле. Миденвен едва заметно кивнул.
Приехала Тлейга, забилась в уголок дивана, обхватила колени руками и безнадёжно уткнулась в них лбом.
— Осталось два с половиной часа, — напомнила Рижина. — А мы до сих пор не знаем, что происходит с Джакомо. Как он отравился?
— Я готовил эликсир, — с тусклой обречённостью ответил Миденвен. — Для одной из аптек потайницы. Ничего особенного, обычное лекарство от несварения желудка, но в состав входит отвар чешуи дракона. Джакомо понравился переливчатый блеск вываренной чешуи, он взял одну штучку посмотреть. Волшбы от этого прикосновения в тело попало не более чем на пять микроволшей, но даже этого оказалось слишком много. Чтобы прервать обморок, я дал ему пилюлю из крови единорога. Она нейтрализует воздействие драконьей магии. Она должна была его исцелить! Но оказалась новым ядом…
Миденвен отвернулся к окну, прижался лбом к стеклу. Уши обвисли, дрогнули плечи.
— Чешуя содержит магию, — сказала Рижина. — Отвар Миденвен готовил при помощи стихий. Пилюля основана на волшебстве крови. Теперь понятно, как Джакомо исхитрился отравиться всеми тремя силами сразу. Но чтобы смертельной оказалась столь ничтожная доза… В пилюле всего-то пять микроволшей. В целом — десятка. Практически ничто.
— Доза крупная, — возразила я. — Это десять «троеклинок». Или две «огнерубки», каждой из которых можно в дребезги разнести БТР. Другое дело, как в людском теле — плотноструктурном объекте — могут удерживаться три взаимоисключающие силы одновременно, причём в рабочем состоянии?
— Первый закон диалектики утверждает, — сказал Элунэль, — что противоположности всегда едины. Насколько я успел заметить, этот закон действует всегда и везде.
— Да, это один из трёх абсолютных законов мироздания, — ответила я. — Второй — перехода количественных изменений в качественные и наоборот, третий — отрицания отрицания.
— Никогда не понимала этой лабуды, как ни старалась, — хмуро проговорила Тлейга. — Как можно отрицать отрицание?
— Нарисуй равносторонний треугольник, — ответила я, — и сразу всё поймёшь. Каждый из углов противоположен двум, следовательно, отрицает их, но при этом вся композиция представляет собой единую фигуру, что является отрицанием противостояния.
— Так волшебство магии, стихий и крови всё-таки можно использовать одновременно? — уточнил Элунэль.
— Конечно. Только матрица связи должна быть не прямой, а обратной. Но реально таким набором практически никогда не пользуются. Нет подходящей сферы применения. Разве что приготовишки балуются, им поначалу интересно всё подряд, и нужное, и бесполезное. А позже, когда…
Я осеклась на полуслове.
— Как можно быть такими идиотами?! Джакомо ведь неук-обратник!
И гоблика, и хелефайи, и вампирка смотрели на меня с одинаковым недоумением.
— Обычные волшебники-человеки магии не замечают, — сказала я, — им обязательно нужен опорник. Но у обратников восприятие устроено по-другому. Они чувствуют волшебство, но без опороника не могут им управлять. Чем сильнее волшебнический дар, тем выше чувствительность к волшбе. Тем более у обратников, им ведь всегда сырья требуется вполовину меньше, чем прямникам. А без опорника Джакомо не может перенаправлять волшбу из чакр в энеркоканалы тонкого тела, она застаивается, структура искажается и волшба становится ядом.
— Так быстро? — не поверил Риайнинг.
— Да. У волшебников младших рангов эти процессы идут секундной скоростью. У высших — за сотые доли секунды. Судя по молниености реакций, волшебнический дар Джакомо чаротворного уровня.
Я достала мобильник, стала набирать эсэмэску знакомым талисманоделам, попросила, чтобы срочно прислали мне на ящик подробную инструкцию изготовления волшеопорника человеческого типа с обратной направленностью и чаротворного уровня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65