Все с трудом узнавали друг друга — такие глупые на них были лица. А о глазах... О них и говорить нечего. Столько одинаковых глаз можно увидеть разве что в дурдоме. Даже Рокотов, уж на что казался крутым, кондовым мужиком, но и тот тряс головой, будто только-что въехал ею в бетонную стену.
— Ну, ты даешь! — наконец проговорил он после долгой и многозначительной паузы. — А не кажется ли тебе, Сережа, что это все слишком сложно?
— Нет, не кажется. Более того, уверен, что все именно так и было. Осталось за малым — узнать, кто играл роль главного героя в этой драме и где это происходило.
— Но невероятно, чтобы они все это крутили на сцене, — продолжал сомневаться полковник. — Это черт знает что, патология какая-то!
— Вот именно, — согласился Иванов. — Тот, кто за всем этим стоит, а это может быть не обязательно главный режиссер, настолько уверовал в свою непотопляемость, такого высокого о себе мнения, так презирает всех остальных, о присутствующих я уже не говорю, что окончательно обнаглел и решил устроить себе маленькую развлекаловку — поиздеваться над нами. И где-то по большому счету ему это удалось. Если у кого есть другие соображения на этот счет, готов выслушать. — Он обвел насмешливым взглядом лица ребят. — Та-а-ак! Нас кажется здесь не поняли. Боже, ну и лица! Господа! Неужели вы с этими лицами ещё мечтаете чего-то в жизни добиться? Увы, вынужден вас разочаровать. Очень скоро вас с ними не будут пускать ни в один приличный дом. Ага.
— А что нам там делать? Нам и у вас хорошо, — сказал Беркутов. Все удовлетворенно заулыбались. Нашелся-таки смельчак и в их среде, кто смог за них постоять!
— А вас, капитан, я бы попросил вообще помолчать.
— Майор, господин генерал, — поправил Иванова Дмитрий.
— Нет, майора вы получили по недоразумению, при явном попустительстве вашего начальства. В сущности своей вы — капитан. Так им и останетесь. Как там у Высоцкого: "Я сказал: «Капитан, никогда ты не будешь майором».
Все рассмеялись. И Беркутов был вынужден сдаться на милость победителя.
— Представляю состояние актеров, которым все это приходится чуть не каждый день репетировать, а затем ещё и играть на сцене, — сказал Истомин. — Это какой-то духовный садизм. Владимир Дмитриевич прав — у нашего оппонента явные аномалии с психикой.
Сергей Иванович тут же отреагировал на его слова.
— "Аномалии с психикой". Замечательно! Так емко и, главное, доходчиво мог сказать только Валерий Спартакович.
— Сережа, прекрати цепляться к парням, — строго сказал Рокотов. — Ты дело говори, что собираешься делать?
— Слава Богу, что хоть один человек вспомнил о деле, — усмехнулся Иванов. — Так вот, о деле. Не думаю, что эта банда духовных импотентов ограничилась инсценировкой убийств Аристархова и Шмыгова и доведением до самоубийства неизвестного нам пока коммерсанта. Будем именовать его пока сценарной фамилией Бескрылов. Мне почему-то кажется, что нечто подобное они уже проделывали и не раз. А потому, Валерий Спартакович, основательно проштудируйте газетные публикации о всех несчастных случаях с банкирами, коммерсантами и прочими новыми, включая и криминальные авторитеты.
— Хорошо, Сергей Иванович, — проговорил Истомин.
— Миша, — обратился Иванов к своему старому другу Краснову, — займись этим случаем с Бескрыловым. Думаю, что он произошел совсем недавно.
— Это я сделаю, хоть и не очень верю в то, что ты сейчас тут наговорил, — отозвался Михаил Дмитриевич. — Ты вот что мне лучше скажи — кто убил артистов?
— Думаю, что у этих двоих не выдержали нервы и они были готовы прийти к нам с повинной и, по глупости, сказали об этом кому-то из своих товарищей. За это и поплатились.
— Зачем же в таком случае они убили любовника Заикиной Литвиненко? — спросил Колесов.
— Опасались, что он мог обо всем знать от Заикиной, — ответил Иванов. — Есть ещё вопросы?... Та-а-ак, вопросов нет. Только, господа, попрошу не воспринимать мои слова за истину в последней инстанции. Это всего лишь одна из рабочих версий. С громадным удовольствием выслушаю любую другую. Подполковнику Колесову и майору Беркутову работать по утвержденному плану.
— Так все же — майору? — ехидно спросил Дмитрий. — Спасибо и на этом!
Сергей Иванович снисходительно на него посмотрел.
— Молодой человек, я готов назвать вас хоть полковником, если от этого будет польза для дела.
После совещания, выйдя на улицу, Беркутов вдруг вспомнил представительного мужчину Олега Николаевича Пригоду. Театральный критик, сам пишет пьесы, детективы. Он прямо-таки напрашивался стать главным героем только-что выдвинутой версии Иванова. Ну очень напрашивался! Интуиция ему сказала: «Дима, ты на правильном пути! Ты молоток!» А ей он привык доверять. От нахлынувшего возбуждения ему захотелось куда-то бежать. С ним всегда так — стоит лишь появиться интересной идее, как ноги бежали вперед головы и зачастую приносили хозяина не туда, куда следовало. Определенно. А потому с годами он научился вовремя усмирять их побуждения. Вот и сейчас, чтобы не давать ногам ни малейшего шанса, он даже остановился. Так-так, все это надо как следует обмозговать. Он прошел в сквер перед оперным театром, сел на скамейку, закурил. Итак, что мы имеем в наличии. Пригода являлся если не другом, то очень хорошим знакомым как Аристархова, так и Шмыгова, а потому мог попросить Шмыгова познакомить бизнесмена со своей знакомой Мирой Владимировной. Ведь то, что он давно с ней знаком, Пригода не отрицал. Вероятно, Шмыгов вспомнил этот факт и сказал о нем самому Пригоде, что и стоило ему жизни. Логично? Логично. Можно также допустить, что Пригода направляет Аристархову анонимное письмо, в котором сообщает о связи Шмыгова с его женой. Недаром же он оказался как раз в то время и в том месте, где разыгралась ссора друзей. Логично? Логично. И потом, шикарную квартиру со всем антуражем и шестисотый «Мерседес» вряд ли купишь на гонорары. Впрочем, здесь он не специалист.
«Ну, ты, Димка, блин, даешь! Титан мысли! Матерый человичище! До такого додуматься мог только незаурядный ум! Определенно», — восторгался собой Беркутов. Он пребывал сейчас в эйфории. А в этом состоянии он уже был не способен относиться к себе объективно и часто завышал данные ему природой ли, Богом ли, Космосом ли возможности. И, надо сказать, здорово завышал. Определенно.
Ноги Дмитрия выплясывали что-то наподобие лезгинки, призывая хозяина к действию. А действительно, что это он расселся, когда дорога каждая минута? Действовать надо. Действовать. Но Пригоду трогать рано. Этот умный сукин сын сразу все поймет и примет меры. Что же делать? Надо встретиться с веселой вдовой и вытянуть из неё максимум информации. Но сделать это надо так, чтобы не вызвать у неё ни малейшего подозрения. А это возможно лишь в одном случае — притвориться влюбленным.
«Светочка! Любовь моя! — мысленно обратился он к любимой. — Видит Бог, я это делаю не по собственной воле и, даже можно сказать, с большой неохотой. Но я порой не принадлежу себе, моя милая. Работа — будь она неладна! Сыщик — пленник обстоятельств. Именно они чаще всего диктуют ему линию поведения и толкают на рискованные авантюры. Но что поделаешь, дорогая, не менять же мне работу в тридцать четыре, верно? Это было бы слишком глупо. И потом, я ведь ничего другого и не умею. Не дал мне Бог разумения ни в чем другом. Так что терпи, радость моя».
Облегчив душу покаянием, Дмитрий стал думать, что же ему необходимо сделать в первую очередь. Прежде чем отправиться на рандеву с веселой вдовой, решил перетолковать с парнями из управления по борьбе с экономическими преступлениями о Пригоде — этом любителе престижных и дорогих иномарок. Чем черт не шутит — может быть они чем на него располагают, верно? Но, увы, театральный критик и сочинитель сомнительных пьес и детективов в их списках не значился. Не смертельно. Придется добывать доказательства в открытом бою с превосходящими силами противника. И первый бастион в череде многочисленных фортификационных сооружений неприятеля, который ему предстоит взять приступом, — вдова Аристархова. Здесь главное — не потерять голову, а тем паче — свое лицо. Ни та ситуация, чтобы паниковать. Видал он в своей жизни и похлеще. Вперед, сыскарь! Маэстро, туш! Крутой мужик выходит на спецзадание!
Но Мутант, подлец, видно разгадал намерения хозяина, и напрочь отказался заводиться. Вот, козел! Поборник нравственности, да?! И сколько Дмитрий не объяснял ему, что все это необходимо для дела, ничего не помогла. Даже угроза сдать его в металлолом, обычно приводившая к положительным результатам, сейчас не возымела действия. В конце-концов пришлось добираться общественным транспортом.
При виде Беркутова глаза вдовы распахнулись удивлением, а лицо выразило радость ослепительной улыбкой. Но радость эта была до того неустойчива, что тут же сменилась беспокойтвом, даже тревогой.
— Дмитрий Константинович! — растерянно проговорила она, продолжая улыбаться. — Какими судьбами?! Вот никак не ожидала вновь вас увидеть! А я думала, что вы обо мне давно забыли.
Она стояла в дверях и не спешила приглашать его в квартиру, как бы давая понять, что сегодня они не в настроении. Да-с. Волосы растрепаны. В небрежно запахнутые полы легкомысленного шелкового халата соблазнительно выглядывал перпетуум-мобиле сильной половины человечества — её главное оружие в борьбе под солнцем.
«Чем же ты, дорогуша, так обеспокоена?» — подумал Дмитрий, бесцеремонно шагнув через порог.
— Мира Владимировна, разве же это возможно — вас забыть? — проговорил он довольно искренне. — Кто однажды имел несчастье увидеть ваши прелести, тот уже никогда не сможет спокойно спать.
Комплемент был пошлый сверх всякой меры, но хозяйке понравился. Он вернул в её обеспокоенную сущность былую уверенность. Она сделала ему глазками, томно вздохнула, отчего её царственная грудь изобразила морской прилив.
— Вы все шутите, Дмитрий Константинович!
— Вот это вы зря, Мира Владимировна. У меня даже в мыслях и все такое. Я никогда ещё в своей жизни не был так серьезен, как сейчас.
Она подошла почти вплотную, ударила кончиками остро отточенных коготков ему в грудь, дохнула в лицо запахом дорогого ещё не успевшего перегореть коньяка, рассмеялась гортанным, похожим на клекот журавля в брачный период, смехом, проговорила с предыханием:
— Какой вы опасный мужчина, Дмитрий Константинович! Какой загадочный и непредсказуемый!
Беркутова едва не сташнило и от этих слов, и от всех этой пошлой сцены. Ведь эта Лукреция сексуальной политики Кремля убеждена, что мент стал очередной её жертвой, что перед её перпетуум-мобиле не может устоять ни один здравомыслящий мужик? Под его натиском рушаться моральные устои и вековые традиции. И провалиться ему на этом самом месте, если она где-то по большому счету не права.
— Я такой, — ответил он хмуро.
— Проходите в зал. Я скоро, только пере-о-де-нусь. — Последнее слово она произнесла речитативом, как бы давая понять, что процесс переодевания включает две стадии — это, во-первых, раздевание, а уж потом все остальное. Во-вторых, по обоюдному согласию сторон, можно вполне ограничиться первой стадией и продить её до бесконечности.
— Хорошо, — сказал он, отстраняясь от её опасной близости.
В зал Дмитрий вошел уже в мрачном настроении. Сел в кресло. Закурил. И мысли в его голове теперь бродили тоже мрачные, даже зловещие. Очень он себя не уважал. Очень. Спецзадание у него, видите ли. Ха-ха! Не надо грязи, милейший! Кого ты хочешь обмануть? Захотел трахнуть смазливую бабенку — вот и все твое спецзадание. Оно тебе потребовалось для оправдания своей гнилой сущности. Определенно. И ещё вспоминал всуе имя святой женщины, козел. «Светлана! Любовь моя!» Не сметь, пошляк! Ты не достоен и мизинца этой женщины. Боже, где только у неё глаза! Ведь его, сукиного сына, и на пушечный выстрел нельзя подпускать к порядочным женщинам.
Когда Аристархова вплыла в зал в том самом платье, в глубоком вырезе которого упруго волновалось все тоже аморальное «блюдо», Беркутов её уже ненавидел. И что он в ней нашел? Самка. Обыкновенная породистая самка. Не больше и не меньше. Да еще, ко всему прочему, соучастница убийства своего мужа. Неужели же он, Дмитрий, так низко пал?!
Он сделал официальное лицо и суконным голосом проговорил:
— Присаживайтесь, Мира Владимировна. Мне необходимо задать вам несколько вопросов.
— Что?! — удивленно спросила она, разом проглотив лучезарную улыбку и все остальное, а «перпетуум-мобиле» наконец-то остановился, стал неподвижным и твердым, как Самсон в Петродворце, раздирающий пасть этому... Как его? Гривастый такой? Царь зверей. Вот. «Перпетуум-мобиле» стал холодным и твердым, как Самсон раздирающий пасть льву. Определенно.
Беркутов положил на колени дипломат. Медленно раскрыл его. Долго перебирал бланки протоколов допроса. Может быть допросить её сразу в качестве подозреваемой? Было бы очень недурственно. «Гражданка Аристархова, вы подозреваетесь в убийстве вашего бывшего супруга.» «Ах! Ох!» Слезы. Истерика. Мысленно насладившись воображаемой картиной, Дмитрий поборол это искушение и извлек бланк протокола допроса свидетеля, положил его на дипломат, взял наизготовку авторучку. Еще не вечер. Будет она ещё и подозреваемой, и обывиняемой, и, даст Бог, подсудимой. Дай срок, будет белка и свисток. Определенно. А пока не надо травить гусей и бежать впереди паровоза.
Хозяйка продолжала стоять, а красивое её лицо выражало крайнюю степень недоумения — что же такое случилось с гостем и почему он из веселого и приятного во всех отношениях мужчины, вдруг стал таким бякой и занудой? Поэтому Дмитрий был вынужден строго сказать:
— Садитесь!
Она плюхнулась в кресло напротив.
— Но... Но... — капризно запрыгали её ярко-малиновые губы. — Но почему вы на меня кричите?!
— Я не кричу. Я вас официально допрашиваю. Понятно, гражданочка?
Слово «гражданочка» кажется доконало её окончательно.
— Но вы ведь только-что... Вы ведь сами, — в конец стушевалась Аристархова, все ещё не веря, что и на этот раз ей не обломилось и она не смогла затащить в постель нужного клиента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44