Бросил.
— Похвально, похвально, — пробормотал ректор. Вернулся к креслу, сел. Прилипился к моему лицу цепким взглядом, будто пытался прочесть мысли. — Надеюсь, вы понимаеете, что пригласив вас в академию, мы тем самым связываем с вами определенные надежды?
— Да, — кивнул.
— Очень хорошо. И каковы же ваши планы, доблестный рыцарь?
— Служить ордену.
— Мы не об этом, — пренебрежительно махнул он рукой. — Мечтаете ли вы, к примеру, занять со временем место Великого рыцаря.
Вздрогнул от неожиданности. Неужели он, действительно, читает мои мысли? Не нашелся, что ответить.
— Вы зря смущаетесь, — улыбнулся он. — Это вполне естественное желание. Мы, скорее, были бы удивлены, если бы вы этого не желали.
Я и на этот раз не нашелся, что сказать. Запрокинув голову, ректор выпустил к потолку струю дыма. Задумался, глядя в окно. Зависла многозначительная, тревожная пауза. И я понял, что сейчас произойдет что-то очень для меня важное. Анкендорф глубоко вздохнул. Проговорил:
— К сожалению, Великий рыцарь не вечен. Высший совет ордена решил, что пора готовить ему достойного приемника. Орден нуждается в обновлении, в притоке молодой сильной крови. Наш выбор пал на вас и двух других молодых рыцарей, проявивших себя в безупречном служении ордену. Вы понимаете, какое доверие мы вам оказываем?
— Да, — попытался как можно тверже ответить, но голос предательски дрогнул. Давно не испытывал такого волнения. Моя мечта обретала конкретные очертания.
— Кто из вас троих возглавит над орден, теперь всецело зависит от вас.
— Спасибо за доверие, Наисветлейший! — Вскочил, преклонил колено и поцеловал его руку. Он отечески погладил меня по голове.
— Вы нам нравитесь. Лично мы будем болеть за вас. Желаю успеха!
— Спасибо!
— Скажите мне — каковы задачи нашего ордена?
— Создание гармонии мира подлинно свободными людьми, объединенными в нерушимое братство ордена.
— А как вы понимаете гармонию мира?
— Создание такого порядка, при котором свобода личности, равенство, социальная справедливость будут не только декларироваться, а станут сутью жизни, — ответил твердо, без запинки.
— Вот как! — делано удивился ректор. — И кто же установит этот порядок?
— Орден. Его рыцари.
— Но каким же образом достичь этой гармонии? Мне представляется это непосильной задачей.
— Для достижения этой великой цели хороши все средства.
— Вот как!! — ещё больше удивился Анкендорф. Его маленькие глазки прямо-таки выкатились из орбит. — Вы что же, не остановитесь и перед убийством?!
Его поведение начинало действовать на нервы. Что он разыгрывает из себя шута горохового?! Ведь это — прописные истины, которые знает каждый послушник. Собрал в кулак всю силу воли, чтобы ни словом, ни жестом не выказать своего неудовольствия. Слишком много зависело от этого борова. Сказал смиренно:
— Да, Наисветлейший.
— А как же евангельское — «не убий»?
— Своды религиозных догм и заповедей не для нас, рыцарей ордена. Они писаны для остальных. Они призваны убить в них личность, подавить волю, заставить смириться с обстоятельствами. Мы должны быть выше этого.
— Неплохо, неплохо, — пробормотал Анкендорф. Сделав последнюю затяжку, положил сигару в пепельницу. Немного подумав, усмехнулся: — Неплохо для простого рыцаря ордена. И никуда не годится для Великого.
— Нас так учили, — напомнил.
— Мы знаем, — величественно кивнул он. — Мы ведь не сказали, что все о чем вы говорили — неверно. Вовсе нет. Но Великий рыцарь — не только руководитель могущественного ордена, но ещё и политик. Вернее сказать, прежде всего — политик. Мир остальных, говоря словами священика, — его паства. Без этого огромного стада, без их энергии, мы никогда не добьемся своих великих целей, не создадим мировой гармонии и нам некем будет управлять. А потому, мы должны денно и нощно заботиться об их послушании. Однако, делать это должны хитро и осторожно, не унижая их человеческого достоинства. Если бы они услышали то, что вы сейчас говорили, они бы навсегда отвернулись от нас. Этого мы допустить ни в коем случае не должны. Мир остальных неоднороден. Здесь есть могучие умы. Эти не потерпят никакого диктата над собой. Мы обязаны привлечь их в орден. Если этого не получится, опорочить в глазах сограждан. И только после того, когда и это не даст нужных результатов — убить. И мы ни в коем случае не должны отвергать их религии, а, наоборот, заботиться о их приумножении. Чем больше религий в бога, черта, сатану, пришельцев из других миров и тому подобное, тем легче ими управлять. Все религии придуманы нами.
— Вы шутите?! — не поверил я.
— Нисколько, — рассмеялся Анкендорф. — Мы следовали непреложной истине — создай кумира, и народы сами пойдут за ним. Мы воспользовались популярностью Иисуса и его мучинической смертью, использовали древнеиранское учение пророка Заратустры, его предсказание о рождении девой грядущего спасителя и на этом создали новую религию. И многие народы охотно пошли за Сыном Божьим. А потом позаботились, чтобы Христианство распалось на три учения: католицизм, православие и протестантство. Мы воспользовались философскими возрениями великого древне-индийского мыслителя Сиддхартха или Будды и сделали из него бога. Сотвори кумира! Позже, на основе многих, уже существующих религий, мы написали священную книгу «коран» и возник ислам. Наш принцип — разделяй и властвуй!
— Это значит, что мы уже управляем миром! — проговорил я, пораженный услышанным.
— Нет, мы лишь контролируем ситуацию. До мировой гармонии ещё далеко. Вот почему нам необходимы такие энергичные и решительные люди, как вы. Предстоит огромная работа. Но вы пока, извините, очень невежественны, чтобы встать у руля ордена. Сейчас ваша наипервейшая задача — учиться. Именно от этого будет зависеть ваше назначение.
— Я что же, должен все это прочитать?! — со священным ужасом проговорил и обвел рукой книжные стилажи.
Анкендорф весело рассмеялся.
— Обязательно и непременно. А может быть даже больше.
На улице было прохладно и ветряно. По небу неслись косматые, рваные тучи. Я любил непогоду. Это была моя стихия. Подставил ветру разгоряченное лицо. Хорошо! Торжествующе рассмеялся. Я буду прилежным учеником. Очень прилежным. И обязательно добьюсь своего. До великой цели осталось всего чуть-чуть...
Глава вторая: Новая актриса.
Илья Ильич Янсон с удовольствием рассматривал сидящую перед ним девушку. Хороша! Чертовски хороша! Главный режиссер питал слабость к хорошеньким девушкам. А эта не просто хорошенькая — в ней чувствовалась порода. Если она так же талантлива, как хороша, то будет большим приобретением театра. Ее ему рекомедовала сама Плитченко. А это о многом говорит. Великая актриса не станет ходатайствовать за бездарность. Вот именно.
Он раскрыл лежавший перед ним диплон. В нем значилось, что Марианна Юрьевна Максимовская в 1994 году окончила Щукинское училище и получила квалификацию актрисы драматического театра. Долго читал рекомендательное письмо Тамбовского драматического театра. Очень хорошо. Она была там на ведущих ролях. Сколько ей? Лет двадцать пять — двадцать семь. Такая красавица и до сих пор не замужем. Странно.
— Марианна Юрьевна, вы одна переехали к нам в город или с семьей? — спросил он.
— Вы ведь только-что смотрели мой паспорт, где отсутствуют всякие сведения о моей семье, — ответила актриса серьзно, глядя в глаза режиссеру.
И этот взгляд ему не понравился. Нет, не понравился. В нем было много, как бы поточнее выразиться, независимости что ли. Да, независимости и чувства собственного достоинства. И Илья Ильич понял, что с ней он ещё хлебнет лиха. Ох, хлебнет! Она была личностью и личностью, по всему, незаурядной. Следовательно, все, что о ней написано в рекомендательном письме — все правда. Бездарность в принципе не может быть личностью.
— Да? Простите, не заметил, — разыграл он смущение. — И что же вас заставило сменить местожительство?
— У меня серьезно заболела мама. Потому я и вынуждена была переехать в Новосибирск.
— С ней что-нибудь серьезное?
— Онкологическое заболевание, — сухо, без тени эмоций ответила Максимовская.
Янсон сделал печальное лицо, вздохнул.
— Печально. Очень печально. Позвольте выразить вам искреннее сочувствие.
Она ничего не ответила. Взгляд её красивых голубых глаз оставался равнодушным. И вместе с тем, у Янсона возникло ощущение, будто она видит его насквозь. Бр-р! Неприятное ощущение!
— Вы познакомились с нашим репертуаром?
— Да, — коротко кивнула она.
— Ну и как?
— Что — «как»?
— Каково ваше впечатление?
— У вас много современных пьес, о которых и ничего не слышала. Из всего я играла лишь Роксану.
— Замечательно. — Янсон придвинул ей весьма потрепанную папку. — Я хочу, чтобы до завтра вы познакомились с этой пьесой нашего местного автора. Хочу попробовать вас на роль жены главного героя. Роль эта небольшая, но очень сложная. Завтра жду вас ровно в десять на репетиции. До свидания, Марианна Юрьевна! Очень приятно было с вами познакомиться.
* * *
Первое прочтение пьесы произвело на Светлану неприятное впечатление, вызвало раздражение. Сюжет показался абсолютно надуманным и неправдоподобным. Группа бедствующих актеров решила завладеть состоянием молодого преуспевающего бизнесмена и разыграла отвратительнейший спектакль с целью довести его до самоубийства. И негодяям удалось совершить задуманное. В конце-концов нервы того не выдержали и он сбросился со скалы. Негодяи торжествовали. Банальность и пошлятина! Впрочем, актерам здесь есть, что играть. Невзыскательные зрители будут в восторге. Пьеса рассчитана именно на них. Но для чего все это? Какова сверхзадача в этом абсурде? Похоже, сейчас о ней прочно забыли.
Однако, работа есть работа. Ее послали сюда не для того, чтобы наводить критику и подвергать ревизии современный театр. Ей предстоит попытаться выяснить — имеют ли работники театра отношение к убийствами актеров труппы и убийствам Аристархова и Шмыгова. А для этого придется потерпеть временные неудобства, связанные с несовершенством современной драматургии. И Светлана принялась учить роль.
Ровно в десять она была в театре. Небольшой овальный зал с пошарпанными старыми креслами вмещал триста пятьдесят, от силы, четыреста зрителей. Под высоким лепным потолком висела огромная хрустальная люстра. Но хрусталь был настолько грязен и черен, что не отражал, а, скорее, поглощал свет. Сцена была небольшой, но уютной.
Все актеры, участвовавшие в репетиции, находились на сцене. Там же был и Янсон. Увидев Светлану, он замахал рукой, подзывая.
— Марианна Юрьевна, проходите, пожалуйста, на сцену.
Под любопытными и оценивающими взглядами актеров Светлана поднялась на сцену.
— Здравствуйте! — сказала она. Ей недружно ответили.
— Господа! — несколько напыщенно и театрально-торжественно проговорил главный режиссер. — Разрешите вам представить новую актрису нашего театра Максимовскую Марианну Юрьевну. Прошу любить и жаловать.
К Светлане подошел рослый плечистый молодой мужчина с красивым мужественным лицом и с легким смешком хорошо поставленным баритоном проговорил:
— Привет, женушка! Я — Владлен Петрович Земляникин. Чтобы не было кривотолков, предлагаю сразу оформить наши отношения. Или слабо?
— Оформить — чего, простите? — Козицина сделала вид, что не поняла намека.
— Оформить наши отношения, так сказать официально.
— Это как?
Улыбка у Земляникина была уверенной и нагловатой. Этакий самоуверенный и самовлюбленный нарцисс. Его поведение не оскорбило её, нет. Стоит ли оскорбляться на какого-то пошляка. Но разозлило.
— Сочетаться законным браком, — сказал он.
— Вы думаете это возможно? — насмешливо спросила она.
— Уверен.
— Послушайте, Владлен Петрович, это вы что, вошли в образ, или на самом деле такой?
— Какой?
— Хамоватый.
Улыбка на его лице приказала долго жить, а от былой самоуверенности не осталось и следа. Избалованный вниманием женщин, он никак не ожидал подобного поворота событий, растерялся и не нашелся, что ответить.
— Браво, Марианна Юрьевна! — захлопал в ладоши Янсон. — Этого пижона давно следовало как следует проучить, но не находилось человека, кто бы отважился это сделать.
— И все же, я больше чем уверена, что вы просто вошли уже в образ вашего героя, — миролюбиво улыбнулась Светлана. Ссориться с первой встречи с ведущим актером театра явно не входило в её планы.
— Ну-ну, — криво и мстительно усмехнулся Земляникин. Смерил её с головы до ног взглядом. — Да вы ещё оказывается и психолог? Это уже интересно. — Он отошел от неё с таким видом, будто давал понять, что разговор между ними ещё далеко не окончен.
«Дура безмозглая!» — мысленно обругала себя Козицина. Едва появилась в театре, как уже успела обзавестись недоброжелателем.
К ней подошла хрупкая девушка с круглым курносым лицом, обрамленным светлыми кудрями. Большие глаза её смотрели на Светлану наивно и восторженно. Она протянула ей руку по-детски — ладошкой вверх.
— Людмила. Очень приятно! Надеюсь, будем дружить.
— Я тоже очень на это надеюсь, — улыбнулась Козицина, пожимая руку. Людмила наверняка исполняла в спектакле роль «школьницы» Катеньки.
Людмилу сменила жгучая красавица лет тридцати — тридцати пяти. У неё была великолепная фигура с несколько чересчур развитой грудью, а надменное лицо настолько совершенно, что казалось безжизненным, нереальным. Впечатление это усиливал неподвижный взгляд её темно-синих глаза. Будто перед Светланой стояла не живая женщина из плоти и крови, а восковая фигура. Эта наверняка играет роль красавицы Эльвиры Петровны — светской львицы.
— Эльвира Александровна Поморцева, — представилась она. — Слышала, что вы из Тамбова?
— Да, — ответила Козицина.
— А где это?
Светлана поняла, что вопрос был задан сознательно, чтобы поставить на место новую актрису. Ты, мол, милочка, не очень-то задирай нос. Подумаешь — Тамбов! Та ли ещё дыра! Многие даже не подозревают о существовании такого города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44