Получишь много.
– Много, много. Не спорю. Но торговля дело рисковое. Предвидеть всего нельзя.
– Что ты предлагаешь?
– Снизить твой риск. Я куплю ее у тебя здесь. Необъезженную.
Он гадко захохотал.
– Сколько?
– Золотой.
– Три.
– Ты не получишь за нее столько даже на рынке в Иллионе.
– Два.
– По рукам.
– Ты теперь моя рабыня, глупая лосиха, – сказал ночью Соломон, присаживаясь к ней на ложе. – Как, будешь со мной ласкова?
Она презрительно отвернулась.
– Ты, полночная дура, наверное, не знаешь даже, что такое рабыня? Ничего. Завтра узнаешь.
На следующий день ее вывели на палубу, ловко сорвали одежду и привязали к какому-то бревну.
У Соломона рот наполнился сладковатой слюной. Он обошел бревно, жадно всматриваясь в это великолепное тело. Рука с плетью подрагивала.
– Сол, – обратился к нему брат.
– Да, – раздраженно бросил Соломон. – Не вмешивайся. Она теперь моя.
– Я не вмешиваюь, а говорю как старший купец, наставляющий младшего.
– Давай, наставляй, но поскорее.
– Брось плеть, дурень. Ты сейчас в таком состоянии, что запорешь ее. И не получишь ни ласк объезженной кобылицы, ни денег за нее, когда она тебе наскучит.
– Ты просто жалеешь ее!
– Я жалею тебя. Купец не доложен быть таким страстным. А то разоришься и сам окажешься за долги на ее месте.
– И что ты предлагаешь?
– Я же говорю, брось плеть. И…
Соломон напрягся, ожидая подвоха.
– И возьми розги. Так и ее не запорешь, и себя потешишь. И впредь, не пори ее плетью. Можешь не рассчитать.
Соломон бросил плеть.
– Ты прав, брат. Ты настоящий купец! Но где я возьму розги здесь, посреди реки?
– Что бы ты делал без заботливого старшего брата? Возьми там, – он кивнул головой в сторону, – заранее припас и размочил.
Соломон взял длинный прут, стал сбоку от Яры. Потом немного сместился, примериваясь, как бы получше нанести первый удар.
– Я тебе сейчас покажу, что такое рабыня, лосиха! – весело заорал он, и ударил ее, косо рассекая эти ягодицы, которые ему пока так и не удалось взять в руки.
Яра уже поняла, что попала в положение, не сулящее ей ничего хорошего. Но что ждет ее конкретно, она понять и предвидеть не могла. Ибо не было ни у нее, ни у ее вольных родственников никакого опыта тех взаимоотношений между людьми, которые уже вовсю господствовали среди южных потомков людоедов, которые одарили мир гнусностью под названием «государство». Гнусностью, предполагавшую рабов и господ, палачей и жертв. Клетки, где людей содержат как зверей. Огромные толпы голодных озлобленных убийц, под командованием пресыщенных вечно пьяных извращенцев, которые назовут «армиями».
Гнусностью, которой иные потерявшие ум не их потомки еще будут гордиться.
Не зная этой гнусности, Яра еще могла подумать, что ее растянули на бревне, чтобы как то взять силой. Но то, что ей сознательно будут причинять боль, она даже представить не могла.
Поэтому первый удар ожег ее совершенно неожиданно. И она закричала не только от боли, но и от растерянности и обиды.
– Получила, лосиха! – злорадно расхохотался Соломон. Крик Яры раззадорил его. И он начал сыпать удары без разбора.
А она все кричала от боли, обиды, но, поначалу, даже и от возмущения. Но розга все жгла и жгла ее. И она внезапно поняла, что это может и не прекратиться. Что она так и потонет в этих волнах обжигающей боли. И она завизжала от страха.
Этот пронзительный визг вернул Соломона к действительности. Он на мгновение опомнился. Опустил прут и злорадно осмотрел покрытые рубцами ляжки и ягодицы Яры. А потом начал бить ее медленно, с разбором, наслаждаясь результатом каждого удара, наблюдая, как дергаются ее бедра после того, как розга со свистом впивается в ее ляжки или зад.
Но вскоре он снова вошел в раж, и опомнился, только, когда понял, что длинный прут в его руках сломался.
Яра лежала перед ним безмолвная.
Соломон отбросил прут.
– Вот видишь, Сол, если бы ты меня не послушал, и порол ее плетью, то сейчас мог бы распрощаться со своими двумя золотыми, – раздался рядом голос старшего брата. – Она бы уже подохла. А ты не царь, чтобы так дорого платить за столь короткое удовольствие.
– Спасибо, брат. Это было бы слишком легко для нее. Но ей можно еще немного всыпать?
– Давно не торговал рабами, – сказал Харон, и подошел к Яре. Пощупал ее в нескольких местах, и сказал, – еще удара три можно.
Соломон взял новый прут и обошел свою жертву. Выбрав несколько мест на ее ягодицах и ляжках, где пересекающиеся шрамы особо обильно сочились кровью, он расчетливо с потягом ударил по ним.
Яра застонала.
– Поняла, лосиха, что такое быть рабыней? – спросил Соломон почти миролюбиво, и тут же деловито спросил у брата, – а когда ее можно будет снова выпороть?
– Не раньше, чем через пять дней, и, конечно, не так много, как сейчас, – ответил тот. – А послезавтра можешь прийти к ней ночью. Вряд ли она будет сопротивляться, но и особого удовольствия тебе вряд ли доставит. Будет лежать, как бревно.
– За что получит при следующей порке.
После этого все слилось для Яры в один темный провал. Ее пороли и насиловали. Насиловали и пороли.
Болели иссеченные розгами бедра и ягодицы. А также низ живота. Она впервые узнала, что телесная близость может приносить боль, если ее не хочешь.
Однажды она почувствовала, что может не выдержать. Надо было что-то делать. Но что она могла? Только утихомирить гнев Соломона.
И когда он пришел к ней ночью, она неожиданно ласково, как будто не он порол ее днем, сказала:
– Я жду тебя, мой господин.
А после этого сделала все, что умела, только бы доставить ему удовольствие.
Больше ее не пороли.
В Иллионе Яра отъелась и отмылась. Покорная, она как-то быстро наскучила Соломону. И он выставил ее на невольничий рынок.
Красивая статная, и, судя по всему, не строптивая рабыня привлекла внимание покупателей. Они толпились и азартно торговались с Соломоном. Но он не спешил.
Яра стояла, опустив голову, и покорно снося жадные руки, которые задирали ей тунику, мяли грудь и ляжки.
– Эй, отойди, – заорал Соломон на одного невзрачного покупателя. – Все равно не купишь, нечего тогда и товар лапать.
Человечек в застиранном хитоне быстро отошел.
Вдруг Яре захотелось поднять голову. Она оглядела торжище и увидела лениво бродящего среди толпы вельможу. Народ перед ним расступался.
Вот он огляделся и скользнул взглядом по Яре.
Зев! Волчий Зев! Это он!
– Волчий Зев! – крикнула она.
Соломон развернул плеть. Вот тебе и объезженная кобылица. Придется сейчас ее ударить. А потом ждать, пока шрам не сойдет. Вот скотина варварская.
– Эй, хозяин! – голос Зева был повелителен. Соломон узнал вельможу-громовержца, о котором так много говорили.
– Слушаю, мой господин.
– Сколько стоит эта рабыня?
– Три золотых, мой господин.
Зев небрежно кинул ему деньги.
Соломон застыл, как истукан.
«Надо было попросить четыре. Нет, пять». Но купеческое слово на торжище должно быть незыблемо.
– Ну?! – грозно сказал Зев. – Чего встал?!
– Прошу прощения, мой господин. Она твоя.
Зев подошел к небольшому низкому помосту, на котором стояли рабы. Взял Яру за руку, и, не глядя по сторонам, пошел прочь с торжища.
Глава 8. Заботы императора
Солнце клонилось к закату. И на обширной крытой, окруженной колоннами каменной террасе было не жарко. Чего нельзя было сказать об улице.
Из полумрака террасы был виден сверкающий на солнце песок и рощица пальм вдали. Фараон сидел в кресле с высокой спинкой и задумчиво глядел вдаль.
Никто не нарушал уединение владыки.
А он любил вот так, с этой высокой террасы смотреть из полумрака и относительной прохлады вдаль на раскаленные равнины своей страны, и размышлять о ее судьбах.
Огромная империя начиналась с этих мест. Владыка, в отличие от большинства своих поданных хорошо знал ее истинную историю. Историю, начавшуюся много столетий назад, когда массы людей из становящейся пустыней Сахары, сбились в кучу в долине реки Ра, которую потомки назовут Нилом.
Места на всех не хватало, и озверевшие люди несколько поколений уничтожали друг друга. Пока стихийно не сложился новый порядок, где уничтожение было регламентировано. Оно перестало быть стихийным. Но не перестало быть уничтожением.
Только теперь одних уничтожали непосильной работой, других, не согласных, казнили. А верхушка этой пирамиды вроде бы жила, не зная забот. Но и она уничтожалась. В интригах и кознях. Тайно. Петлей, наброшенной сзади, ударом ножа из-за угла дворцового лабиринта, или ядом в кубке с вином.
Теперь уже людишек, дотоле бывших в избытке, стало не хватать. И пришлось выходить за ними на охоту.
Вначале охота была неудачной. Охотников погибало почти столько же, сколько приводили захваченных рабов.
Но потом предки нынешнего владыки нашли решение. Они отказались от первоначального аскетизма собственной жизни, и строгости к своим вельможам. Теперь демонстрация сладкой жизни стала для них профессией.
И эту сладкую жизнь показывали вождям окрестных племен. «Делайте, как мы, и будете жить так же», – лукаво зазывали имперские вельможи и цари.
И вожди с червоточиной в сердце, переставали быть вождями, а становились рабовладельцами. И присоединялись к империи. Им было так спокойней. А честных и непокорных былых коллег из когорты племенных вождей, уничтожали, наваливаясь всем скопом.
И империя росла, и росла, охватывая теперь все земли Восточного Средиземноморья.
Конечно, трудно было управлять такой империей из одного центра. И, говоря современным языком, это уже была не империя, а некая имперская конфедерация. Где иногда отдельные сатрапы кое-где даже и воевали друг с другом.
Но, милые дерутся, только тешатся.
Главное, все эти земли были организованы по одному лекалу. Везде были рабы и рабовладельцы, владыки и подданные. И все верили одним и тем же жестоким, таинственным и развратным богам. Которые назывались почти одинаково, но с небольшими различиями, обусловленными спецификой существующих диалектов.
Так, у одних развратная богиня называлась Астартой, а другие называли ее Иштар.
Да, богиня…
Вот она идет, похожая на Иштар его официальная любовница, или вторая не официальная жена. А, неважно, как назвать. Осирис их разберет.
Да, это земное воплощение Иштар он считал когда-то эталоном красоты. Пока не увидел рабынь, привезенных с севера.
Господи! Да разве эта плоскозадая, носатая, смуглая Иштар может назваться красивой?! А эта всегда наклоненная вперед шея?! А эти черные волосы, в жестких кудрях?! А эта коническая грудь, которую через много веков те, кто будут зваться антропологами, определят как «вымеобразную».
Иногда ему в его размышлениях казалось, что только такие уродины и могут рожать таких подлых вельмож и таких тупых рабов, которые его окружают.
Разумеется, владыки, которые могут себе позволить все, при первой возможности выбирают женщин с севера. Статных, белокожих, голубоглазых.
Но жрецы постоянно подсовывают фараонам в качестве цариц и официальных любовниц своих дочерей, всех этих плоскозадых Иштар с запавшими грудями и наклоненными вперед шеями. Все уродство которых может понять только человек, в жилах которого течет хоть капля крови с севера.
Как у него, например. Спасибо деду, сластолюбие которого взяло верх над политическими резонами, и который все же сумел сделать царицей женщину с севера. За что и поплатился через пару лет, скоропостижно скончавшись от неведомой болезни.
– Можно побеспокоить тебя, о мой повелитель?, – спросила между тем подошедшая.
– Что тебе надо? – грубо спросил фараон.
– Мой повелитель гневается?
Надо бы ее приказать удавить, – вдруг подумал фараон. – Или отравить. Но яд придется брать у тех же жрецов. А она дочь жреца. Разумеется, они друг друга готовы сами и удавить и отравить. Но, при случае могут и сдать родне этой уродины.
И тогда отравят уже его. Скольких его предшественников таким образом отправили на тот свет?
Нет, все же лучше удавить. Прямо сейчас, своими руками. Нет, не царское это дело. О Боже! До чего трудна участь фараона!
– Говори быстрее, не мешай мне размышлять о благе страны.
– Конечно, конечно, мой повелитель! Я именно об этом. Высокочтимые жрецы хотели бы поговорить с тобой о положении с верой в твоих северных провинциях.
– Каких именно?
– О, повелитель, сколь много земель слушают твою волю! Но твоя воля доходит до твоих рабов с помощью высокомудрых жрецов наших богов. А их перестали уважать в заморских северных провинциях.
– Ах, заморских? Тогда понятно. Ладно, пусть явятся завтра в это же время. Не официально, на частную аудиенцию.
– Ты мудр, мой повелитель! Я могу идти?
– Иди, иди! – нетерпеливо машет он рукой. Она медленно пятится назад, а потом все же поворачивается. Он наблюдает за ней из-под полу прикрытых век.
Да, зад не плох. Широк и подвижен.
Он вспоминает свои первые ночи с ней.
Но, ширина это еще не все. До чего же он плоский! Как плоская земля, плавающая на трех китах на каких-то рисунках каких-то жрецов.
Он снова задумывается.
Северные провинции. Эллада. Когда эти земли попали под опеку империи, они были самой захолустной окраиной. Но потом именно там, в этих низких горах и на островах стали добывать медь и олово. В таких количествах, которых раньше в империи не было. Просто потому, что там, в Элладе, руд этих металлов было во много раз больше, чем во всех остальных провинциях империи вместе взятых.
Захолустная окраина начала богатеть на глазах.
Но рудники и плавильни требовали много рабов. Которых много не наловишь в этих диких, сухих, бесплодных горах. И их стали массами ловить на севере. Благо тамошние люди, не знавшие бронзы, были легкой добычей вооруженных металлическим оружием солдат империи.
Как доставлять этих рабов?
Морем, разумеется. В этих чертовых горах не то что рабов, приличные стада не прогонишь.
И стала Эллада строить корабли. Благо, и лес, и металлический инструмент был.
И стала еще быстрее богатеть. Уже как хозяйка морей.
Потомок бы сказал, что эта провинция стала экономическим центром империи, оставаясь в политическом и религиозном плане ее задворками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48