— окрысился на него Вольцов.
— Утри рыло, теленок!
— А ты не прыгай, а то облицовку попорчу!
— Молчать! — заорал на них унтер-офицер, его звали Энгель. — Что распушили хвосты, петухи?
В задних рядах шептали:
— Плюнь, Гюнше, он нам еще ответит!
Запахло дракой, подумал Хольт. Вольцов скорчил презрительную гримасу.
Кто-то сзади сказал вполголоса:
— Ужо почистим новичку умывальник!
Энгель доложил вахмистру. Готтескнехт, стоя перед фронтом, молча оглядывал построившихся юнцов. Но тут из командирского барака рядом с канцелярией с яростным лаем выскочил рыжий сеттер, стремительно понесся к выстроившейся батарее, глухо ворча, обежал кругом и затрусил назад к канцелярии, откуда в эту минуту выходил командир батареи капитан Кутшера.
— Батарея, смир-рно! — гаркнул Готтескнехт. Так, значит, и он умеет кричать, подумал Хольт. — Для приветствия господина капитана — равнение направо! — Откозыряв, он доложил: — Батарея в составе унтер-офицера, десяти старших ефрейторов и восьмидесяти восьми курсантов построена!
Капитан небрежным жестом приложил руку к козырьку, подошел ближе и рявкнул оглушительным басом:
— Здравствуйте!
— Здрас-сте, господин капитан! — дружно прозвучало в ответ.
— Вольно! — сказал Кутшера. Даже когда он говорил спокойно, голос его гремел на всю площадь.
— Батарея, вольно! — скомандовал Готтескнехт. Он занял место слева от командира. Кутшера некоторое время равнодушно оглядывал ряды.
Хольт с удивлением воззрился на грозного начальника. Весь облик этого огромного, в два метра ростом, пятидесятилетнего великана внушал ужас. Широкий серый автомобильный плащ, доходивший ему до щиколоток, был лишен знаков отличия, и только на фуражке выделялся серебряный офицерский кант. Фуражка сидела набекрень на продолговатом черепе, словно выраставшем прямо из плаща, и ее козырек отбрасывал тень на лошадиное лицо, узкое и бледное, с резкими чертами. Все в этом лице казалось вытянутым в длину — мясистый нос и толстые губы. Глаза холодно и грозно глядели из-под козырька. Сеттер разлегся у ног своего господина, уткнув голову в передние лапы.
— Слушать всем! — начал капитан. Он едва приоткрывал рот, но голос его оглушал и, казалось, отдавался во всем теле. Руки он засунул в карман плаща. — Сейчас вас разобьют повзводно. Если это займет больше получаса, будете иметь дело со мной! Ровно в восемь, — он вытащил руку из кармана и поглядел на часы, — я объявлю батарею готовой к бою. Да н давно пора, здесь у нас, надо вам сказать, пошаливают. А меня прямо за душу берет, когда эти сволочи позволяют себе кружить у нас над головами, а я не могу им всыпать. — Он объяснил им боевую задачу: «Оборона окружающих промышленных объектов и населенных пунктов». На этом он и оборвал свою речь и уже хотел уходить; собака, почуяв это, вскочила на ноги. Но Кутшера раздумал и снова загремел: — Два слова новичкам! Если кто из вас в первом бою наложит в штаны, меня не касается. Но с трусами и паникерами у меня разговор короткий! В случае, если ваш брат будет плохо справляться с делом, старшие курсанты за этим присмотрят. Что может быть лучше самовоспитания!
Это он объявил нас вне закона, подумал Хольт и искоса огляделся. Он увидел, как «старички» перемигиваются и ухмыляются… Но голос капитана пресек его размышления.
— Да вот еще что! Сегодня после обеда состоится учение батареи с обозначением противника мишенями. Тут-то я и понаблюдаю новичков. А может, на ваше счастье подоспеет парочка ами. Так оно будет солиднее… Ну чего тебе? — осекся он вдруг и отвернулся. Собака с лаем прыгала вокруг него, выражая нетерпение. — Не балуй, приятель! — и капитан удалился по направлению к канцелярии.
Готтескнехт приступил к разбивке на взводы.
— Вольцов, Хольт, Гомулка! Ну и все мои, сюда, ко мне! — позвал Шмидлинг. Таким образом друзья снова оказались вместе и стали кадровым расчетом орудия «Антон». К ним были причислены также Вебер, Кирш, Бранцнер и Каттнер, на ночь они получали назначение наводчиками при орудии «Берта». — Вот и хорошо! — радовался Шмидлинг, сохранивший свой расчет. Готтескнехт откомандировал к нему одного из «старичков» в качестве заместителя командира орудия. Его звали Гюнтер Цише; это был коренастый блондин лет семнадцати, склонный к полноте, с бабьим лицом, нечистой кожей и большой бородавкой на левом виске.
Расквартировали их соответственно со службой, и друзья снова оказались вместе, только Цише перебрался к ним на положении старшего по группе. Вшестером они устроились в одной из двух маленьких каморок барака «Дора»: Цише, Вольцов, Хольт, Гомулка, Феттер и Рутшер. Каморку напротив занял расчет орудия «Цезарь». Третье, более просторное помещение в конце коридора было оставлено для дружинников.
— Барак «Дора» самый удобный по расположению, — сказал Вольцов, — он на отшибе, сюда лишний раз не заглянет дежурный унтер-офицер!
Цише пояснил, что к ним попало лишь немного старших курсантов, переживших гамбургскую бомбежку, это двенадцать человек прибористов с радиолокационной станции и двое дальномерщиков, с которыми капитан Кутшера не пожелал разлучаться. Все прочие остались в Гамбурге. Около пятидесяти старших прибыло к ним из окружающих городов. Их взяли с других батарей и с неделю назад передали на 107-ю. Ведь батарея всего лишь неделя как расположилась здесь.
— Ну и поиздевались же над нами, — рассказывал Цише, — пока мы устраивались в новом жилье. Пришлось оборудовать новую огневую позицию, целый день работали плотниками и землекопами, выгружали боеприпасы. Правда, основную работу проделали русские военнопленные, эти-то вкалывали почем зря, часовые подгоняли их дубинками.
— Дубинками? — переспросил Хольт. — Разве это полагается?
— Ты что, с луны свалился! — вскинулся на него Цише. — А почему бы и нет?
— А ты никогда не слышал о международном праве? — в свою очередь спросил Гомулка.
— Что за чушь ты мелешь! В войне, где решается вопрос — быть или не быть, какие уж тут правовые нормы! Да и о ком тут говорить? Ведь эти русские просто звери.
Для Хольта такие рассуждения не были новостью, он слышал их сотни раз.
Затрещал звонок — раз, другой, третий…
— Тревога, к бою! — крикнул Цише. — Разобрать каски, противогазы и звукоглушители! Окна настежь, а не то здесь целого стекла не останется!.. Время у вас есть: при команде «Приготовиться к ведению огня!» сигнал дают дважды.
И вот они бегут по решетчатому настилу. Когда Хольт вошел в орудийный окоп, он увидел, что двое курсантов выкладывают среди огневой сигнальное полотнище — исполинский квадрат из белого холста с крестом посередине, знак, приказывающий немецким летчикам, находящимся в воздухе, приземлиться. В орудийном окопе Шмидлинг высвободил брезент, а молодежь сорвала его с орудия и сложила. Шмидлинг повесил ларингофон на шею и надел наушники телефона. Коротышка Вебер занял место у механизма горизонтальной наводки, Гомулка — в качестве первого номера — начищал блестящую дугу вертикальной наводки, а заметно побледневший Феттер сел за установщик взрывателя.
Шмидлинг включал и переключал свой ларингофон. — Антон… Слышимость хорошая… — Он снова переключил его. — Это проверяют связь с радиолокатором. Вебер доложил:
— Угол горизонтальной наводки — порядок!
За ним, как полагается, Гомулка:
— Угол вертикальной наводки — порядок!
И Феттер, согласно предписанию:
— Взрыватель в порядке!
Вольцов улыбнулся и хлопнул его по плечу:
— Ну, ну, Трупик, не робей! — И натянул на руку рукавицу заряжающего.
Хольт стоял в стороне и наблюдал. Ладно, раз так, будем таскать патроны. У подносчика свои преимущества. Он больше видит. Ну как, боюсь я или не боюсь? — спросил он себя.
Он глянул вверх. На западе нависла тяжелая туча, но над головой ярко сияло лазоревое небо. Еще пятнадцать минут, подумал он, и все небо затянет тучами.
Шмидлинг послушал в телефон и объявил:
— Опять проверка связи с прибором управления. Наводчики снова доложили.
Вдруг с командирского пункта послышался голос унтер-офицера Энгеля: «Приготовиться к бою!», и в ту же минуту в ближайших городах завыли сирены: истошные вопли, то нарастая, то ниспадая, сжимали сердце и наводили тоску. Цише сидел на станине лафета.
— Сразу же полная тревога? Ну, значит, дело будет!
Хольт увидел капитана: с непокрытой головой, держа в руке каску и кутаясь в автомобильный плащ, он направлялся к командирскому пункту в сопровождении собаки.
— Что же вы не убираете полотнище, бандиты? — загремел он.
Несколько курсантов побежали убирать белое полотнище.
— Открыть блиндажи с боеприпасами! — приказал Шмидлинг.
Хольт приподнял один из тяжелых деревянных щитов, положил его на пол и немного выдвинул из корзины два патрона, чтобы легче было ухватить. Его била лихорадка возбуждения, но он старался держать себя в руках.
— Тише! — заорал вдруг Шмидлинг. — Принимаю воздушную обстановку! — Он слушал так напряженно, что все лицо у него перекосилось. — Две крупные группы вражеских бомбардировщиков над южной Голландией. Направление — наша граница!
— Над южной Голландией? Значит, скоро увидим их здесь, — сказал Цише.
К орудию подошел старший ефрейтор Махт с желтым шнуром дежурного унтер-офицера; он курил трубку, на руке у него болталась каска.
— Ты не к нам ли заместо третьего номера? — обрадовался Шмидлинг. И Вольцову: — Отдайте ему рукавицу!
— Вы сказали, что я буду заряжать, — заартачился Вольцов.
Щмидлинг побагровел:
— Выполнять приказ! — заорал он.
Вольцов, ворча что-то себе под нос, снял рукавицу и перебросил ее дежурному унтер-офицеру; тот поймал ее с недоуменным видом.
Шмидлинг страшно волновался. С тех пор как была подана команда «К бою!», он неустанно повторял:
— Только не осрамите меня, ребята… Христом богом прошу. — И вдруг: — Душа у меня не на месте, как бы чего не было. — Снова и снова он повторял: — Стрелять не опасно! Только что шуму многовато… Не становитесь под ствол, там взрывная волна всего сильней!
Беспокойство Шмидлинга передалось Хольту. Он стоял на ребре толстой доски, закрывавшей блиндаж с боеприпасами, и из этого положения над насыпью окопа видел командирский пункт. Капитан, все еще без каски, всей своей огромной фигурой громоздясь над бруствером, обследовал в бинокль небо.
— Воздушная обстановка, — выкрикнул Шмидлинг. — Самолеты противника направляются к Рурской области. Сейчас начнется! — На командирском пункте звонко залаяла собака, вызвав в расчете прибористов немалый переполох.
— Капитанов Блиц чует стрельбу, — сказал Махт, сидевший рядом с Цише на станине. Он натянул рукавицу заряжающего.
На командирском пункте Кутшера опустил бинокль и пригрозил собаке: «Цыц, приятель, а не то прикажу убраться».
И лай затих.
Внезапно откуда-то из невероятной дали донесся мерный гул. Хольт почувствовал, что сердце у него бьется где-то у самых висков. На западной стороне горизонта все еще стояла гряда туч. С командирского пункта по всей позиции прокатился рев капитана: «Стволы — направление девять!» — Орудие повернулось на запад. Хольт, не спуская глаз, наблюдал за постом управления. Оттуда донесся звонкий юношеский голос:
«Шум моторов — направление девять!»
— Дьявол! — ругнулся Кутшера. — А что делает пост воздушного наблюдения? Заснули эти мерзавцы, что ли?
— Данные для взрывателя приняты! — доложил бледный как полотно Феттер. Маховик установщика взвизгнул, как сирена.
Хольт машинально нахлобучил на голову каску, выхватил из корзины патрон и отнес Вольцову, а тот вставил его в раструб установщика взрывателя и дружески кивнул Хольту… Как хорошо стало у него на душе от этого кивка!
— Стрелять по данным радиолокатора! — скомандовал Шмидлинг.
Вебер доложил:
— Угол горизонтальной наводки установлен! За ним Гомулка:
— Угол вертикальной наводки установлен!
— А что же взрыватель? — крикнул Шмидлинг. — Что там с взрывателем?
Хольт видел и воспринимал все словно издалека — его охватил страх. Страх перед первым выстрелом, страх перед бомбами, страх перед всем, что здесь творилось, пронизывал его до костей, словно утренний туман. Орудийный ствол медленно повернулся на север, Хольт с патроном в руках стоял позади Вольцова, гудение в небе становилось все явственнее, а теперь к нему присоединился оглушительный гром орудийной канонады, словно приближалась гроза. Дежурный унтер-офицер, стоявший, у орудия, широко расставив ноги, сказал:
— Это шпарят Мюльгеймские батареи.
И тут наконец донесся голос Феттера:
— Взрыватель в порядке, взрыватель установлен!
— «Антон» к бою готов! — крикнул Шмидлинг в ларингофон.
В конце концов все наладилось, как бывало на учениях, Хольт услышал команду Кутшеры:
— Огонь!
А за ним и Шмидлинг подал предварительную команду: «Беглый…» У Хольта остановилось сердце. «Огонь!» — хрипло выкрикнул Шмидлинг. Махт вырвал патрон из установщика и сунул его в канал ствола, затворный клин поднялся, рука в кожаном панцире схватила спусковой рычаг… Открыть рот! — успел еще подумать Хольт, и тут в глаза ему сверкнула молния, хлестнула взрывная волна — страшный оглушительный грохот, — пыль и чад заволокли все кругом, и будто во сне увидел Хольт, как ствол откатывается назад и выплевывает дымящуюся гильзу. Треск и грохот не ослабевали. Внезапно весь страх Хольта как рукой сняло. Он подумал: стреляют соседние батареи! Далеко в облачной гряде повисло гуденье моторов, смешиваясь с разрывами зенитных снарядов.
— Огонь! — скомандовал Шмидлинг. Хольт протянул Вольцову патрон. Вольцов взял его с дружеской ухмылкой, и, как только раздался выстрел, Шмидлинг бросил:
— Перерыв огня!
Хольт вытянул шею по направлению командирского пункта. Там царила суматоха. Кто-то крикнул: «Группа самолетов — девять!» Хольт взглянул на небо. Вот они! Целый рой крошечных точек, отливая на солнце серебром, вылетал из гряды туч в голубое небо, а вокруг них, словно занесенные туда волшебством, лепились облачка разрывов. Летят мимо, с чувством облегчения подумал Хольт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74