Возможно, этого он и хочет — женщину, которая не влюбится в него всем сердцем и, следовательно, не начнет терзаться от неразделенной любви».
— Раз ты говоришь, что я буду твоей, и я нахожу, что это полезно для меня, как ничто другое, давай подумаем, какой штраф король наложит на нас.
Иэн резко отвернулся от огня, и на лице его смешались выражение недоверия, облегчения и решимости. Это не похоже на Элинор — согласиться так легко. С другой стороны, она была достаточно рассудительной, а его предложение выглядело единственно разумным. Не сводя с нее глаз, он проговорил:
— Никакого. Я уже заплатил достаточно за право жениться, «на ком захочу». Это довольно распространенная процедура, когда мужчина не знает, от кого получит наиболее выгодное предложение.
— Король ничего не заподозрил?
— Он был так обрадован успехом осады, что в его сердце ни для чего другого не осталось места. Кроме того, у меня появился могущественный друг. На меня в Монтобане свалилась настоящая удача. Я не хотел рассказывать детям, потому что об этом вообще нельзя болтать, а они еще достаточно небрежны. Мне довелось спасти жизнь Вильяму Солсбери.
На лице Элинор отразилось скорее волнение, нежели радость.
— Разве это удача? — спросила она. — Я не думаю, что можно чувствовать себя уютно, когда кто-то из анжуйцев обязан тебе чем-либо.
— Это не относится к Солсбери. Я полагаю, что он больше взял от своей матери. Не стану отрицать, что сначала мне было не по себе, и я старался избегать его. Он сам пришел ко мне. — Губы Иэна вздрогнули в улыбке при этом воспоминании. — Он сказал: «Спасибо». Я ответила «Не за что». Потом он засмеялся и сказал, что, может быть, для меня его жизнь и ничто не значит, но для него имеет некоторую ценность. Я ответил, что сделал только то, что должен был сделать. Потом мы разговорились и со временем стали близкими товарищами. Он хороший человек.
— Возможно, — с сомнением согласилась Элинор. Она не хотела с ходу обвинять человека, с которым за всю свою жизнь обменялась разве парой безразличных любезностей. С другой стороны, она не склонна была доверять суждениям Иэна о людях так, как доверяла мнению Саймо-на. Саймон был плохим предсказателем будущего, но его видение настоящего было очень острым и никакого энтузиазма в него не вселяло. Иэн был более благодушным, чем Саймон, легче шел на поводу у сочувствия, и, разумеется, не обладал многолетним опытом Саймона. И это делало его менее осторожным в оценке людей.
— Боюсь, однако, — добавила она неуверенно, — верна старая поговорка: яблоко от яблони недалеко падает.
— Но это не про него, — настаивал Иэн. — Он совсем не похож на короля Джона, насколько это вообще возможно.
— Солсбери любит короля или, во всяком случае, притворяется, — упорствовала Элинор.
— Солсбери никогда не притворяется. Он совершенно открытый человек и, вне всяких сомнений, любит Джона, — резко оборвал ее Иэн.
Наступившее молчание весьма красноречиво свидетельствовало, что Элинор осталась при своем мнении.
— Видишь ли, я думаю, это связано с их общим детством. — Иэн нахмурился, пытаясь найти слова; объяснившие бы ей, что он имел в виду. — Солсбери всего лишь на два-три года его старше. Джон из-за своего положения всегда был окружен неприятностями, даже в малолетстве. И Солсбери, как старший брат, всегда защищал его. Это вошло в привычку. Он часто не соглашается с тем, что предпринимает Джон…
— Но ты же не слышал возражений из его уст? — спросила Элинор, пораженная горячностью, с какой Иэн защищал этого анжуйца.
— Слышал, — резко ответил Иэн, — и я тоже высказал свое мнение на сей счет, но речь не шла об измене! Не нужно так смотреть на меня, Элинор. Я не ребенок.
— Это мы еще увидим, — рассердилась Элинор, — но я не имею ни малейшего желания узнать, что моего мужа обвинили р заговоре или какое там еще название придумает король, чтобы погубить тебя. Ты уверен, что ни одно слово из всех произнесенных не достигнет ушей короля?
Иэна разрывало одновременно несколько желаний, в том числе нормальная мужская реакция — желание намекнуть Элинор знать свой шесток и попридержать язык. В отличие от Саймона Иэн не воспитывался при дворе, где королева обладала почти той же властью, что и король. Кроме того, ему хотелось оградить Солсбери от несправедливых обвинений, но более всего — защититься от подозрений в глупой доверчивости. И превыше всего было убеждение, что Элинор все же приняла его предложение. Властная манера, в которой она произнесла слова «мой муж», не оставляла в этом никаких сомнений. Он придвинулся к ней ближе.
— Значит, ты берешь меня?
— Я уже сказала, что дело…
— Мы к этому скоро вернемся. Сейчас для меня важно другое. — Иэну казалось неестественным, что Элинор так быстро и легко согласилась. Он сказал, что она беспомощна против него, но это было неправдой. Элинор могла использовать множество уловок. Но она даже и не пыталась всерьез отбиваться от этого брака. — На каких условиях ты берешь меня?
— Условия? — Элинор сжала губы — ей казалось, что он пытается увести разговор в сторону. — Я полагаю, на тех же, на каких взяла Саймона. Твое — тебе, мое — мне, на всю жизнь. Твои земли перейдут по мужской линии — если ты не захочешь оставить что-нибудь дочери, но это не обязательно. На приданое дочерям у меня хватит. Нужно будет составить специальный пункт, если у тебя не получится иметь единокровного сына и ты захочешь передать свои владения Адаму. Это твое право. Ему вполне хватит земель, которые он имеет от Саймона. Ладно, Иэн, это может подождать, пока мы не поручим клеркам составить брачный договор. Ты увидишь, что я не совсем дурочка. Сейчас гораздо важнее выяснить, что на уме у Солсбери и что он может предпринять.
Разумеется, никакой ловушки тут не было. Она не собиралась создавать невозможные условия, которые заставили бы его взять назад свое предложение. По какой-то только ей ведомой причине, которую он, без сомнения, узнает лишь тогда, когда она сама этого захочет, Элинор решилась выйти за него замуж Иэн расслабился и почувствовал, как потяжелели его веки. Он вдруг вспомнил, что не спал уже трое суток и до того дремал урывками. Он широко зевнул и усмехнулся.
— Я могу сказать тебе, что он предпримет очень скоро. Если ты соблаговолишь пригласить его, он станцует на твоей свадьбе.
Это было интересно. Более того — интригующе. Поскольку Иэн знал о недовольстве короля, он едва ли стал бы рассчитывать на приезд кого-либо из ближайшего окружения Джона, за исключением тех, кто обязан присутствовать. Тем более он и не помечтал бы пригласить наперсника короля. Стало ли это результатом простой признательности и дружбы, как полагал Иэн, или у Солсбери созрел какой-то тайный замысел? Вильям был младшим внебрачным ребенком короля, которого Генрих II усыновил, но в недавние времена сильные внебрачные дети не раз захватывали трон.
Краска залила лицо Элинор. Она подняла глаза и с интересом посмотрела на Иэна. Тот уже смежил веки от усталости.
— Боже ты мой! — воскликнула она. — Какой же ты все-таки дурачок. Почему не сказал, что тебе нужно поспать?! Почему не отправился спать сразу после обеда?!
— Потому что мне нужно было знать… — произнес он расслабленным, чуть хриплым голосом, борясь с наваливающимся сном.
— Теперь тебе больше нечего узнавать. Иди спать!
Иэн хотел что-то ответить, но против воли снова широко зевнул. Это совсем обессилило его. Он улыбнулся, подошел к Элинор и поцеловал ей руку.
— Да, мадам, — покорно произнес он. Она наблюдала, как он медленно поднимается по лестнице. Даже сейчас он был грациозен, как большая кошка.
— Иэн! — окликнула она.
Он резко остановился, спина его напряглсь, и он резко повернул голову. В глазах его застыл ужас.
— Не вздумай одеваться утром, пока я не посмотрю твою спину!
Напряжение спало. Он в последний раз сонно улыбнулся:
— Да, мадам.
3.
Полтора года, прошедшие с того времени, как заболел Саймон, показались Элинор тысячелетием. Каждый день проходил на налитых свинцом ногах, каждая ночь наполнилась страхом, постоянным прислушиванием к затрудненному дыханию мужа. И когда его дыхание затихало, вместе с ним, казалось, останавливалось и время.
Тогда были лишь периоды света и тьмы, по которым Элинор различала день и ночь, были звуки, в которых она узнавала собственный голос; порой даже слышался звук, который, как она знала, был смехом. Ничто из этого не имело особенного значения. Потом время вновь начинало двигаться, но это было еще хуже. Каждый день казался бесконечным, и тем не менее дела, которые требовали своего разрешения, так и оставались недоделанными.
Приезд Иэна разрушил угрюмую очередность «я должна» и «я могу». Его физическое присутствие каким-то образом наполнило ее проблемы срочностью и реальностью разрешения, и Элинор вдруг нашла в себе силы подступиться к ним. И дело было не в том, что она рассчитывала на какую-то серьезную помощь самого Иэна.
После трех месяцев горя, сомнений и тревог, оказавшись в уютном доме Элинор, Иэн совершенно размяк. Он спал сутками, просыпаясь только для того, чтобы проглотить порцию еды, дать перевязать себе раны и снова вернуться в постель, когда прикажут. Он так отупел от усталости, что не видел даже ужаса в глазах детей. Точно таким же стал перед смертью их отец, а значит, Иэн никогда не будет больше с ними играть.
Элинор тоже забеспокоилась, но ее утешало, что он ел за троих. Она успокаивала Адама и Джоанну заверениями, что он просто очень устал и через два-три дня опять будет здоров и весел, как всегда.
Тем временем жизнь, казалось, возвращалась. У Элинор появилась причина ходить гулять с детьми — если она не сделает этого, они разбудят Иэна. Появилась причина заниматься кухней, проверять, чтобы прачки как следует стирали постельное белье и одежду Иэна. Элинор перебрала его багаж, откладывая в сторону вещи, которые испортились в дороге и не подлежали ремонту. Часть из них можно было заменить из гардероба Саймона: рубашки, штаны и грубые домотканые туники, которые надевались под кольчугу. Однако верхняя одежда…
Свет померк на мгновение в глазах Элинор, когда она развешивала серые плащи Саймона. Саймон всегда носил серое. Никто не будет больше носить эту одежду. Это не было сантиментами. Просто серый цвет совершенно не идет Иэну. Его внешность требует ярких цветов драгоценных камней — рубин, изумруд, сапфир прекрасно оттенят его красоту.
Перерыв и обыскав давно не используемые сундуки, Элинор выбрала куски красного бархата, а также мягкое плотное зеленое шерстяное полотнр. Служанок будили с первыми лучами солнца и на целый день усаживали за работу. Она сама, склонившись над пяльцами, вполуха слышала, как опять болтали, пели и смеялись работницы. Элинор давно уже забыла эти звуки — она уже не помнила, когда слышала что-либо в женской половине дома, кроме угрюмого шепота.
На четвертый день Иэн сам проснулся на рассвете. Дежуривший мальчик бегом бросился сообщить об этом хозяйке, и вскоре в комнату вошла сонная Элинор в небрежно накинутом халате, чтобы обмыть и перевязать спину Иэна.
— Куда ты отправляешься? — спросила она, обрабатывая его раны.
Этот вопрос доставил ему удовольствие и придал уверенности. Это было не вежливое любопытство по отношению к покидающему дом гостю, а требовательный вопрос, утверждавший право спрашивающего знать все.
— Туда, где я нужен в первую очередь. Когда я приехал, то почувствовал, что Бьорн хотел о чем-то поговорить со мной, но у меня не было времени — следовало уладить более важные дела.
— Ты готов поговорить с ним?
Иэн повернул голову и покосился на нее.
— А почему бы и нет?
Элинор сжала губы и жестом приказала служанкам и оруженосцам удалиться из комнаты.
— У меня создалось впечатление, что ты приехал сюда ненадолго, направляясь куда-то дальше.
Раздражение было той небрежной демонстрацией власти, с которой Элинор удалила его слуг. На душе Иэна вовсе потеплело.
— Ах, это… — Он положил голову на сложенные руки. — Я не знал, до какой степени ты разозлишься, когда я предложу тебе стать моей женой. Это было объяснение для детей на случай, если ты велишь мне убираться.
Наступившая пауза показалась Иэну неестественной. Он снова приподнял голову и с недоумением увидел на лице Элинор обиду и настоящий гнев. Он развернулся, сел и взял ее за руки:
— Элинор, что я такого сказал?
— Спроси лучше, чего ты такого не сказал.
Иэна охватила причудливая смесь надежды и разочарования. Единственное, что он не сказал, было то, что он давно любит ее. По мере того как в нем росла уверенность, что Элинор все-таки выйдет за него замуж, в нем возникала потребность быть любимым ею. Но он полагал, что это последнее, что она хотела бы услышать.
Если бы она смогла полюбить его, это стало бы райским блаженством. Но если Элинор любила Саймона, может ли она перемениться в одночасье? Так скоро стереть из памяти годы пылкой любви? Сколько же лет на это потребуется?! Имеет ли это значение? Если бы она хоть раз посмотрела на него такими же глазами, какими смотрела на Саймона, этого было бы достаточно.
Противоречивые чувства, разом проснувшиеся в душе Иэна, заставили его замешкаться с ответом.
— Ты думаешь, я забыла, как ты говорил, что собираешься посадить в клетку волка?!
— Какого еще волка?! — выпалил Иэн, совершенно растерявшись, поняв только, что его первая догадка оказалась верной. Элинор не ждала от него слов любви.
— Волка, который любит Англию.
Иэн понял, что речь может идти только о Джоне, но что же такое он мог сказать? Все его воспоминания о первом дне в Роузлинде потускнели от усталости и казались ему совершенно незначительными в сравнении с главным делом, ради которого он мчался сюда.
— Я должен помнить, конечно, но не помню. Я еле держался на ногах.
— Ты сказал, что можешь многое поведать мне насчет поимки в клетку волка, но что ты слишком устал, чтобы препираться со мной. Тебе придется попрепираться со мной сейчас или взять назад свое предложение о женитьбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66