— Элинор. — Она тут же обернулась и наклонилась к нему. — Посмотри голову Джеффри, — пробормотал он. — Цирюльник говорит, что с ним все в порядке, но и ты взгляни.
Он проспал несколько часов, пока Элинор обрабатывала довольно легкие ранения, полученные Ллевелином, Солсбери и Гвенвинвином, и осмотрела Джеффри и Оуэна, чтобы убедиться, что их лечили должным образом. После того как Гвенвинвина заперли в той самой спальне — в точности подходящей как его титулу, так и его положению пленного, — она наконец подошла к сэру Питеру, который в испуге не знал, куда девать глаза.
— Я совершил большую ошибку, — произнес он, делая над собой усилие, — но я желал вам добра. Я считал, что буду более преданным слугой, чем тот, кого назначил бы ваш муж в угоду лорду Ллевелину. Моей ошибкой является то, что я неправильно оценил лорда Иэна, а не мои намерения.
— Разве я не говорила вам, что лорд Иэн никогда не сделает ничего мне во вред? — Слова звучали резко, но были бы куда резче и холоднее, если бы Элинор сама не стала жертвой подобных же подозрений. — Он, конечно, любит своего брата по клану, — добавила она уже мягче, разжалобленная серым лицом, окровавленными доспехами и полными отчаяния глазами. — Но мы с ним одной плоти, одной крови и одной кости. Вы больше никогда не должны в нем сомневаться. А что касается вашей судьбы — мы все сегодня слишком устали. Завтрашний день наступит уже скоро.
Она еще более смягчилась, неожиданно вспомнив, когда смотрела на обреченное лицо сэра Питера, что боль в глазах Иэна исчезла, и Изабель оказалась права.
— Идите отдыхайте. Поскольку все окончилось достаточно благополучно, вам не нужно бояться меня. Думаю, мы с вами помиримся.
К сожалению, явное сочувствие Элинор лишь развязало язык сэру Питеру, вместо того чтобы успокоить его. Ей пришлось выслушать от него всю историю, и уже была полночь, когда она смогла вернуться в комнату, где спал Иэн. Она вошла тихонько, жестом приказав слугам, сопровождавшим ее, положить тюфяк и одеяло на пол рядом с кроватью. Затем, не произнося ни слова, она велела им удалиться.
Иэн спал, и она не хотела будить его. Она поставила на стол блюдо с холодным мясом и хлебом, которые принесла с собой, и накрыла его салфеткой. Он пропустил ужин, но сон, как она полагала, был ему куда нужнее. В сумрачном свете одинокой свечки она развязала пояс и сбросила с себя тунику. В тот момент она не имела понятия, куда поместили ее багаж с одеждой, который был при ней. Сорочку она не стала снимать. Обычно Элинор спала обнаженной. Но пол был слишком холодный, а ее халат находился среди вещей в багаже. Если ей придется вставать к Иэну ночью, она не хотела стесняться своей наготы или искать в темноте какую-то одежду. От усталости ноги ее подкосились, и она плюхнулась на табурет.
Почти в то же мгновение рука Иэна отдернула занавеску вокруг кровати. Увидев Элинор, он расслабился, но, когда она направилась к нему, он увидел на полу тюфяк и Одеяло.
— Ты голоден? — спросила Элинор. — Я принесла еду…
Он не ответил на это, лишь резко спросив:
— Ты уже не собираешься спать со мной в одной постели?
— Ну что ты, — мягко ответила Элинор. — Но ты такой израненный и уставший. Я не хотела тревожить тебя. Ты будешь есть, Иэн?
Хитрая и чувственная улыбка коснулась его губ.
— Попозже, может быть. Сними это.
— Опомнись, Иэн, — рассудительно запротестовала Элинор. — Я устала до смерти, и ты сегодня достаточно поработал. Поешь, если хочешь, и спи.
Он застыл и отвернулся.
— Спасибо тебе, но есть я не хочу. Рассуждать явно было не время. Элинор коснулась лица своего мужа и повернула к себе.
— Я не отказываю тебе, любимый мой, — сказала она ласково. — А если и так, то это ради тебя, а не по моему желанию.
— Да… Конечно…
Она сумела повернуть его голову, но глаза его смотрели мимо нее с какой-то неприятной отстраненностью. Он был так измучен ее прежними отказами, что никакие слова не могли успокоить ее. Элинор наклонилась ниже и коснулась губами его губ. Несколько секунд он лежал недвижимо, пассивно принимая ласку. Затем поднял руку и обнял Элинор. Страсть и беспокойство слились в ней воедино каким-то странным образом. Она знала, что этой ночью ей не составит труда ответить Иэну. Но если ее оргазм опять окончится слезами, она разрушит все то доброе, что было создано ее вспышкой гнева. Возможно, если бы их любовные игры проходили как-то иначе, эта ужасно бессмысленная тоска не навалилась бы на нее. В последнее время она была абсолютно пассивным партнером — на этот раз она поменяет роли, как это было в их брачную ночь.
Иэн потянул ее к себе. Элинор напряглась, и он сразу же отпустил ее. Она отняла губы от его рта. Он смотрел на нее с напряженным лицом и настороженными глазами. Элинор улыбнулась и стащила с себя сорочку. Он пылко протянул руки, но она покачала головой и сбросила легкое одеяло, которым он был накрыт.
— Я уже сказала тебе, что ты сегодня достаточно поработал. Лежи спокойно и дай поработать мне.
27.
— Ну очень сомневаюсь, — вздохнул Иэн, когда Элинор наконец лежала рядом, спокойная и умиротворенная, — что я так меньше устал, чем если бы сам забрался на тебя. — Он нежно рассмеялся. — Скорее, наоборот. Ты так умеешь возбуждать лихорадку, Элинор… Бог свидетель, я даже за день битвы так не вспотел, как сейчас в постели.
— Может, и так, — расслабленно улыбнулась Элинор. — Но по крайней мере у тебя не разошлись раны, как это случилось бы, если бы ты играл свою обычную роль. А от усталости сон — быстрое и надежное лекарство.
Иэн посмотрел на нее, но увидел только пряди черных волос. Ему не нравилось то, что она так настойчиво уговаривала его поспать. Может, опять, чтобы беззвучно плакать всю ночь? Ее голос звучал приглушенно и чуть хрипло. Неужели она вновь борется со слезами?
— Но я сейчас очень проголодался, — жалобно произнес Иэн. — Раньше ты мне предлагала поесть, но теперь мне это кажется совершенно необходимым.
Элинор снова усмехнулась и скатилась с кровати. Иэн приподнялся, глядя на нее, но ничто в выражении ее лица не насторожило его. Однако, когда она протянула ему деревянную тарелку с хлебом и мясом, лоб ее нахмурился.
— Почему ты так смотришь на меня?
— Разве у меня нет достаточной причины? Твой вид радует глаз, когда ты не одета ни во что, кроме своих волос.
— Лжец! — воскликнула Элинор, улыбаясь, и села на кровать рядом с ним.
Иэн откусил мяса и принялся задумчиво жевать. Элинор удивительно проницательна: он не мог решиться на вопрос, который очень хотел задать.
— Назвать меня лжецом — это, наверное, слишком, — сказал он, проглотив очередной кусок. — Но у меня действительно другое было в голове, когда я смотрел на тебя с таким удовольствием. Я размышлял, как ты пришла к мысли, что мы с сэром Питером вступили в сговор вопреки твоей воле?
Глаза Элинор тут же вспыхнули огненными искрами.
— А что я должна была подумать, когда ты покинул замок? А один из раненых, которых ты бросил, сказал мне, что ты уехал с сэром Питером. Что я еще должна была подумать, кроме того, что все это было договорено между вами?!
Эта тирада заставила Иэна усмехнуться. Элинор, очевидно, понимала теперь, что он не был в сговоре с сэром Питером. Ее злило, что он оставил замок без защиты.
— Я даю тебе слово солдата, что это было лучшим средством обезопасить всех — и замок тоже. Иногда стоит пойти на риск и действовать быстро, нежели пытаться держать все в тисках. А ты все-таки жадина! — добавил он с любовью.
Это было совершенно невинное замечание, просто дружеское поддразнивание, но оно попало точно в больное место, зияющее раной в сердце Элинор.
— Я жадина?! — прошипела она. — Пусть так. Но я не настолько жадная, чтобы одаривать своего любовника твоими драгоценностями, как ты взял мои и отдал своей «благородной даме».
— Что? — произнес Иэн, отодвигая от себя тарелку. — Когда это я брал твои вещи? Даже те драгоценности, которые ты навязала мне, когда мы женились, я сложил обратно в сундук. Я никогда…
— Как легко ты забываешь — или лжешь? Я не думаю, что ты способен лгать, но в таком сокровенном деле… — Голос Элинор был пропитан ядом. Семь долгих месяцев копился этот яд в Элинор.
— Я не лгу ни в каких делах ни по какой причине, — вспыхнул Иэн. — Кто тебе наговорил такого про меня?
— Кто наговорил мне? Неужели я поверила бы в такое, если бы мне кто-то сказал? Ты сделал это у меня на глазах! Утром перед рукопашной, когда я покрывалась холодным потом от страха за тебя… А ты даже не удостоил меня прощанием! Ты взял мое сапфировое ожерелье, чтобы отдать какой-то женщине, которая о тебе ни капельки и не беспокоилась…
— Утром перед рукопашной!? — Иэн побелел. — Это правда, теперь я помню. Я взял твое ожерелье. Господи, так именно это так точит твое сердце все эти месяцы — цена ожерелья? Назови ее! Назови цену! Я выплачу тебе золотом — или, если это не удовлетворяет тебя, я выкуплю его у той шлюхи, которой я отдал его, даже если мне придется переплатить вдвойне! Я полагал, мою жизнь оценить нельзя — но, видно, для тебя она стоит меньше сапфирового ожерелья.
Элинор смотрела на него круглыми от испуга глазами.
— Кому ты отдал его? — прошептала она.
— Какая разница? Я же сказал тебе…
— Иэн, ответь мне! Это для меня самое главное. Ответь мне!
Даже та ужасная скорбь, которую испытывал Иэн, видя крушение своего идеала, своей богини, отступила перед настойчивостью Элинор.
— Я отдал его в обмен на информацию одной высокородной шлюхе — леди Мэри Гайон, если тебе нужно ее имя, — потому что знал, что она спала с де Квинси, а он известен тем, что распускает язык, немного выпив. — Злоба овладела им. — Сказать тебе, где она живет, чтобы ты сама могла выкупить свое барахло подешевле? Ты боишься, что я заплачу слишком много? Уверяю тебя, я буду платить своим собственным золотом, так что…
— Иэн! О, Иэн! — закричала Элинор и сцепила руки вокруг его шеи.
Он грубо оттолкнул ее, едва не плача, и она упала с кровати на пол.
— О Боже! Я назвал тебя жадной в шутку, но видеть, как ты беснуешься из-за какого-то ожерелья!.. Это просто невыносимо!
— Боже! Да кого волнует это ожерелье? — вдруг рассмеялась Элинор, поднимаясь на ноги и вытирая слезы. — Можешь раздать шлюхам все, что у меня есть. Ты, правда, не любишь никого, кроме меня? Правда, Иэн? Ты любишь меня? Скажи! Ты никогда не говорил мне этого — ни разу. Любишь?
— Люблю ли я тебя? Сумасшедшая дура! Я любил тебя всю свою жизнь, с тех пор, как мои глаза впервые увидели тебя на дороге, когда ты, стоя на коленях, приветствовала королеву Элинор. Но как это связано с тем проклятым ожерельем или с той, кому я его отдал?
— Почему ты никогда не говорил, что любишь меня?
— Почему я никогда не говорил жене своего лучшего друга, что я люблю ее? — недоверчиво переспросил Иэн.
— Не тогда, дурачок. Когда ты предложил мне стать твоей женой. Почему ты говорил так, словно…
— А как я мог с тобой говорить? После смерти Саймона тогда не прошло еще и четырех месяцев. Я знал, что было между вами. Разве это было притворством? Разве ты была готова к речам о любви?
Элинор попыталась вспомнить.
— Это не было притворством. О нет! Но именно потому, что было так хорошо, так по-настоящему, я чувствовала себя особенно осиротевшей, особенно готовой… Я не знаю. Может, ты и прав. Может быть, тогда говорить о любви было еще слишком рано. Но потом…
— Я пытался, и не один раз. Ты не хотела слушать меня. Ты отворачивалась, или превращалась в лед, или начинала говорить о посторонних вещах. А ты сама? Винишь меня, а сама ты сказала мне хоть одно слово любви?
— Я чувствовала то же самое — что ты не хочешь слышать от меня любовных признаний.
— Почему? — спросил Иэн, действительно удивленный. — Что я такого делал или говорил, что могло навести тебя на такую мысль?
— Во-первых, ты не возвращался ко мне несколько недель перед свадьбой, — с обидой в голосе произнесла Элинор.
Это полностью сняло еще существовавшее между ними напряжение. Иэн зашелся от смеха.
— И ты, такая умница, не понимаешь причины этого? Разве не ясно, что в то время я уже вполне созрел для изнасилования?
— Я прекрасно это понимала, но… но это же не любовь, Иэн.
— Ты совершенно права — и именно поэтому я спал все эти недели на холодной земле, заживо поедаемый паразитами и уставший до смерти. Но я все еще не понимаю, почему, если ты так рассердилась из-за ожерелья, ты ничего не говорила об этом. Я взял его в спешке, потому что не было времени купить что-нибудь, и к тому же я знал, что у нас в доме тогда не было достаточно серебра и золота, чтобы удовлетворить аппетиты леди Мэри. Если бы ты напомнила мне раньше, я отдал бы тебе его стоимость, или выкупил бы его, или купил бы новое.
— Ты же знаешь, что это меня не волнует. Оно не было даже подарком Саймона. Мне оно не нужно. Если ты купил за него сведения, которые уберегли тебя хотя бы от одного лишнего синяка, его стоимость уже тысячу тысяч раз возместилась, любимый.
— Тогда почему? — выпалил Иэн, не желавший спрашивать, но вынужденный. — Почему я стал таким чужим тебе? Почему ты застывала, когда я прикасался к тебе, словно я насильник? Почему ты рыдала потом, словно я обесчестил тебя?
Вместо того, чтобы ответить гневом, высокомерием или холодным взглядом, Элинор залилась румянцем и повесила голову. Иэн наблюдал за ней, очарованный, — такой он никогда раньше ее не видел.
— Я ревновала, — прошептала она.
— Ревновала? — мягко спросил Иэн. — Как? К кому? Я же всегда был перед твоими глазами — по крайней мере ты всегда знала, где я и что делаю. И, говоря правду, Элинор, ты мне не оставляла никаких сил, чтобы забавляться еще где-то на стороне.
— Я не ревновала твое тело. Я знала, что ты вполне удовлетворен тем, что я давала тебе, а когда меня не было рядом — это меня не особо беспокоило. Мужчине нужно есть и пить, испражняться, совокупляться — такова его природа. Я даже не ревновала твое сердце. Я была уверена, что ты любишь меня, как любят мужчины земных женщин… Ты будешь смеяться надо мной!..
— Клянусь, что нет.
— Я думала, что где-то в глубине души, там, куда я не могла дотянуться, ты хранил какую-то любовную мечту о женщине, более изысканной, более совершенной, чем я, — и такую нетрудно найти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66