Он даже слышал его густой бас.
«Если у тебя сломана рука или ключица и ты не можешь отразить удар щитом, то при ударе копьем должен изогнуться вот так и поднять правый локоть. И тогда, если щиту дать достаточную свободу и ты хорошо, действительно хорошо выберешь момент, то копье проскользнет между твоим телом и правой рукой. Конечно, если момент окажется неудачным, тебе пропорят живот или правую руку. Я бы не стал рекомендовать этот прием, но на войне, если смерть — единственный из возможных вариантов, можно воспользоваться им. Я пользовался. А на турнире, конечно, гораздо лучше просто упасть и заплатить выкуп. Ты можешь себе это позволить».
Только цену на этот раз придется платить слишком высокую — тайное торжество короля Джона, угасший свет в глазах оруженосцев, целый день сражений и тревог, потраченных впустую, безопасность Элинор и если не ее, то какой-то другой ни в чем не повинной женщины. Нет, Иэн не заплатит такой выкуп. Он вонзил шпоры в жеребца и насколько мог прицелился в щит Фулка. На этот раз он должен ударить точно. «Всего один раз», — твердил он своему усталому телу. Один раз платит за все.
18.
Элинор не знала, чего ей больше хотелось: прибить или расцеловать леди Элу. Она так и не увидела последнего столкновения, которое сбросило Фулка с лошади и принесло Иэну победу и богатый приз, учрежденный королем. Как только соперники бросились навстречу друг другу, леди Эла внезапно вскрикнула: «Я дрожу! Я дрожу!» Глаза Элинор невольно повернулись на этот резкий звук, а когда она обратила взор на арену, прямо перед ней оказалась служанка, которая растирала руки леди Элы и закрывала Элинор обзор. Когда она наконец оттолкнула служанку в сторону, все уже было кончено.
Элинор по крайней мере даже на секунду не усомнилась в исходе боя. Такой рев одобрения на трибунах никогда бы не возник в случае победы Фулка. И даже если бы этот человек был горячо любим, а не страстно ненавидим, никто бы так не радовался победе свежего рыцаря над уставшим и изможденным соперником. Кроме того, среди радостных криков зрителей она услышала одно сердитое замечание, что «этот мерзкий склизкий змей получил по заслугам за свой подлый трюк». Элинор поняла, что Фулк попытался применить какой-то прием, недостойный благородного рыцаря. Если Эла знала об этом из каких-то сплетен, она сделала все, что могла, чтобы спасти Элинор от зрелища унижения своего мужа. Она также спасла Элинор от выражения какого-то чрезмерного удовольствия результатом состязания, которое еще усилило бы гнев короля.
Последняя проблема решилась, когда Джеффри прибежал в слезах через поле на трибуну, чтобы позвать леди Элинор на помощь своему мужу.
— Миледи, он слез с лошади, улыбаясь, а потом упал, и мы не можем привести его в чувство, — прошептал мальчик, весь дрожа.
Элинор сразу же поднялась и сделала реверанс королю, который даже не потрудился скрыть свое удовлетворение. С языка ее готовы были сорваться злобные слова, но нужно было спешить к Иэну, а не высказывать королю, что она думает. Кроме того, ей пришло в голову, что Иэну принесет больше вреда, чем пользы, если она открыто продемонстрирует Джону свою ненависть и презрение. Она произнесла сухое формальное извинение, которое было принято с самодовольным кивком.
Король надеялся, что Иэн может погибнуть на ристалище, но не был слишком удивлен или разочарован, когда этого не произошло. Иэн был опытным бойцом: даже очень уставший, он сохранял возможность на победу, хотя, если бы уловка Фулка сработала, она могла бы оказаться смертельной. Если бы Иэн упал с лошади, шансы на печальный исход значительно возросли бы. Скажем, он мог быть случайно растоптан, когда его соперник вернулся бы, чтобы помочь ему. Ведь лошадь самого Иэна чуть не убила молодого рыцаря утром.
Однако у Джона был гораздо более изысканный план, нежели «несчастный случай» во время парных состязаний. Единственное, чего ему не хотелось бы, так это чтобы Иэн был настолько тяжело ранен, что не смог бы участвовать на следующий день в рукопашной. Этого не случилось. Все шло к лучшему. Де Випон мог быть измучен, контужен или мог хромать, но у него не было никакой раны, которая послужила бы оправданием не участвовать в рукопашной. Завтра он будет сражаться и умрет. И ни на кого нельзя будет показать пальцем в качестве виновника.
Леди Эла проследила, как леди Элинор и Джеффри отправились к палатке, но глаза ее прежде всего смотрели на мальчика. Рука Элинор утешающе лежала на его плече, и OHd, склонив голову, разговаривала с ним. Он выглядел сильно изменившимся с тех пор, как Эле удавалось видеть его урывками, когда тот был на службе у Изабеллы. Она не помогла ему тогда, когда он так нуждался в помощи.
Теперь она корила себя за то, что отказалась взять его в свой дом. Но в то время она еще была бездетной и безумно боялась, что Вильям попытается сделать Джеффри наследником земель ее отца и после этого никогда больше не подойдет к ее постели. Теперь у нее был собственный сын, и, кроме того, теперь она уже лучше понимала своего мужа. Она была дурой, когда ненавидела несчастную женщину, которая умерла до того, как Эла вышла замуж за Вильяма, а переносить свой страх на невинное дитя было и вовсе непростительно.
Вильям принял ее отказ взять его внебрачного сына под свою опеку без споров, но так по-настоящему и не простил ее за это — пока не увидел мальчика на свадьбе Элинор. Это был еще один долг леди Элы, которым она была обязана лорду Иэну и его жене.
Глаза ее повернулись в сторону деверя. Как она ненавидела это мерзкое создание! Порой, когда ей с Вильямом приходилось сидеть рядом с Джоном на каком-нибудь торжественном обеде, ей по-настоящему становилось плохо от ненависти, которая пылала в ней. Как-нибудь когда-нибудь она покажет Вильяму, что это все-таки за человек. Когда-нибудь она уничтожит эту безумную любовь, что заставляет Солсбери видеть в короле лишь несчастного маленького братика, а не ядовитую змею, в которую этот братик превратился. Вильям все еще пытался спасти Джона от него самого, но было уже слишком поздно. Спасать уже нечего.
Элинор тем временем ласково успокаивала Джеффри:
— Я следила очень внимательно. Лорд Иэн не мог получить смертельной раны, уверяю тебя.
Это уверение сразу же подтвердилось. Когда они подошли, Иэн уже сидел на походном табурете, весело споря с Пемброком и Солсбери насчет своего присутствия на праздничном ужине у короля.
— Что? — возражал он. — Вы лишите меня права лично получить мой первый турнирный приз, который мне в кои-то веки удалось завоевать?
Губы его улыбались, но глаза пристально смотрели на Элинор, и выражение их сдерживало ту горячую речь, которую она собиралась произнести. Позднее тем же вечером она сотню раз обозвала себя дурой за то, что уступила ему. Знай она, почему он так настаивал на своем присутствии на приеме у короля, то приказала бы слугам удержать его силой.
Однако, когда они только вернулись домой, эта идея не казалась ей такой уж безрассудной. Хотя колено Иэна распухло и он тяжко стонал, принимая ванну, в целом выглядел достаточно бодрым. Элинор казалось, правда, что глаза его блестят слишком ярко, но он с таким удовольствием пересказывал свои маневры, один из которых спас его, а другой помог сбросить соперника, что она не осмеливалась приказать ему вести себя поспокойнее.
Потом она винила себя в том, что просмотрела вызванную крайней усталостью лихорадочную возбужденность. Она довольно часто наблюдала эти симптомы в Адаме, но не ожидала, что подобное возможно у взрослого человека. Это возбуждение помогло Иэну добраться до замка верхом на спокойной дамской лошади, выпустив левую ногу из стремени, и достойно пройти мимо гостей, которые вставали из-за столов, чтобы поприветствовать его, поздравить и задать обеспокоенные вопросы насчет его костыля.
Элинор начала испытывать сомнения, когда Иэн отказался есть, но продолжал непринужденно болтать и лихорадочно смеяться. Когда ему вручили приз, нервная энергия подняла его на ноги, чтобы произнести ответное слово:
— Я благодарю вас, милорд, за оказанную мне честь и принимаю этот приз как знак того гораздо более бесценного трофея, который я завоевал. Вспомните, милорд, что, победив тех, кто требовал ее, я отстоял на поле брани благословение Господа на брак с леди Элинор и, что еще более важно. Его благословение, к которому, я уверен, добавится и ваше, чтобы леди Элинор была освобождена раз и навсегда от любого принуждения в выборе мужа. Если мне суждено умереть завтра, или послезавтра, или даже через десять, двадцать, пятьдесят лет, леди Элинор, в соответствии с волей Божьей, должно быть предоставлено право действовать по ее собственному усмотрению — выходить замуж или нет, а если выходить, то за человека, которого она выберет свободно, а не из какого-то предложенного списка претендентов.
В зале наступила тишина, словно он опустел. Гости не решались даже дожевать оставшуюся во рту пищу, не решались отпить из поднесенных к губам кубков. Все молча и выжидающе смотрели на короля.
— Ну, так что же? — настойчиво продолжал звонким голосом Иэн. — Я сохранил вам сегодня много денег и оспариваемые земли. Подтвердите ли вы мой приз перед этим почтенным собранием благородных господ?
Какой ответ дал бы король, если бы ему предоставили сделать свободный выбор, можно только гадать. Однако в тишину ворвался тихий шепот из задней части зала: «Что было выиграно сегодня, будет потеряно завтра».
Если бы хоть маленький ветерок пошевелил портьеры на окнах, этот голос остался бы не услышанным, но в абсолютном безмолвии, последовавшем за вызовом Иэна королю, эти слова прозвучали подобно шипению самого Князя Тьмы.
Юстас де Вески вскочил на ноги.
— Подтвердите приз, милорд! — крикнул он.
И вот уже встала половина, а потом и три четверти присутствовавших в зале мужчин.
— Подтвердите! — взревели они. — Подтвердите!
Старый король Генрих никогда не оказался бы в подобной ситуации. Король Ричард заглушил бы все собрание. Джон отступил перед силой. И с этой уступкой вся энергия, которую Иэн поддерживал в себе усилием воли, иссякла полностью. Он без сил упал на свое место, глаза его потухли, щеки стали белыми как снег.
Элинор со всей осторожностью подложила ему за спину руку, боясь, что он упадет со скамьи. В следующие несколько минут, пока вручались меньшие призы, она уговорила его выпить немного вина, и это несколько оживило его, так что он смог сидеть ровно в ожидании окончания церемонии. Затем упрямство помогло Иэну самому подняться на ноги. Но и этого упрямства не хватило бы, чтобы пересечь зал, если бы вовремя не подоспел Роберт Лестерский, который направлялся к нему поговорить о предстоявшей завтра рукопашной. Его дружеская рука, обвившая плечи Иэна, оказалась весьма кстати.
Когда они покинули замок, Элинор отбросила всякое притворство и приказала Бьорну и Джейми поднять господина в седло, и Джейми уселся сзади для подстраховки. Иэн начал было возражать, но Элинор прервала его с горящими от ярости глазами.
— Заткни свою пасть, идиот! — заорала она. — Тебе еще повезло, что я слишком хорошо воспитана, чтобы сказать все, что я о тебе думаю, на публике. Ты хоть думал, что делал там?! Что ты собирался выиграть?! Неужели ты надеешься, что король будет держаться за свое обещание дольше, чем за все другие?
— Нет, злостная ты сука, я так не думаю! — ответил Иэн, также выходя из себя. — Но я думаю, что он так разгневается на меня, что его злоба по отношению к тебе в сравнении с этим побледнеет.
Этот образец безумной логики настолько взбесил Элинор, что она потеряла дар речи. Она не могла произнести ни слова, ни даже вообще какого-либо звука, пока по прибытии домой не сорвала с Иэна одежду. Тут ее молчание сменилось криком ужаса. За часы, минувшие с тех пор, как Элинор мыла его в ванне, краснота, которую она заметила на его коже — и списала на счет горячей воды и опрелости под нагревшимися доспехами, — потемнела, превратившись в ужасный сплошной кровоподтек. Вся его левая рука и бок, правое запястье, локоть, грудная клетка приобрели сине-лиловый оттенок, доходящий до черного. Иэн проследил за направлением взгляда Элинор.
— А, ерунда, — устало вздохнул он. — Чего ты еще ожидала, если меня избили почти до бесчувствия. Ничего страшного, всего лишь синяки. Дай мне поспать.
Ничего, подумала Элинор, задергивая занавески вокруг кровати, он говорит, что это ничего! Но ему завтра придется снова сражаться, как он поднимет щит с такой рукой? Как он будет сидеть в седле с таким коленом? Она ошалело размышляла, не дать ли ему какого-нибудь зелья, чтобы предохранить его от завтрашней битвы, но эта мысль была лишь свидетельством временной истерии страха, охватившей ее. Такой поступок означал бы конец их семейной жизни. Иэн бросил бы ее. Любовь, если даже он любил ее, не выдержала бы позора, которым она собиралась защитить мужа.
«Все-таки это интересный выбор, — раздумывала Элинор, глядя в огонь камина. — Что бы я предпочла, смерть Иэна или егр ненависть?» Но Элинор понимала, что ее личные предпочтения — не главное. Это была жизнь Иэна. Хотя она могла распоряжаться ею в мелких делах, но не имела права решать за него. Элинор нисколько не сомневалась, что сам Иэн в любом случае предпочел бы бесчестью смерть.. И Элинор знала, что он не обманывает себя насчет того, что завтра может умереть: безумная пророческая фраза, что он направил ненависть короля на себя, чтобы отвести от нее, была не более чем засахаренной конфеткой для Элинор. Недаром же это сразу заглушило ее вспышку гнева. Происшедшее за торжественным ужином было публичным заявлением о том, что он знает, что на его жизнь готовится покушение, и призывом ко всем присутствовавшим уберечь свободу его жены.
Элинор разрыдалась вслух. Иэн тоже? И Иэн тоже? Она не вынесет этого. Она только отплакала по Саймону, и теперь ей приходится начинать плакать по Иэну, и этот плач будет еще более горестным. Элинор не в чем было упрекнуть себя в связи со смертью Саймона:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66