И никакой платы. Да я ее и не ждал. Когда ведешь
дело сам с собой...
- Сам с собой?! Так, по-вашему, фирмой в Нью-Джерси заправляет тот
двойник?
- Не знаю, - сказал Шервуд. - Ничего я не знаю, черт подери. Столько
лет это гвоздем торчит у меня в голове, и все время я пытался хоть что-то
понять, но так и не понял.
Лицо у него стало затравленное, и я от души его пожалел. Должно быть,
он это заметил. Он вдруг рассмеялся:
- Ты из-за меня не огорчайся. Вытерплю. Я что угодно вытерплю. Не
забывай, мне заплачено с лихвой. Расскажи-ка лучше о себе. Занимаешься
перепродажей недвижимости?
- Да, и еще страхованием.
- А заплатить по счету за телефон нечем.
- Можете меня не жалеть, - сказал я. - Уж как-нибудь да выкручусь.
- Чудно с вами, с молодежью. Почти никто не остался в Милвилле.
Видно, ничто вас тут не держит.
- Видно, что так, - согласился я.
- Нэнси только вчера вернулась из Европы. Я ей рад. Тоскливо одному в
пустом доме. В последние годы я ее почти и не видел. Училась в колледже,
потом ударилась во всякую общественную деятельность, потом ездила по
Европе. А сейчас вот хочет пожить дома. Надумала писать книжку.
- Это у нее, наверно, хорошо получится, - сказал я. В школе у нее
всегда были лучшие отметки за сочинения.
- Она прямо помешалась на писательстве. Уже напечатала с полдюжины
статеек в этой, как ее... в периодике. Знаешь, все эти журнальчики,
которые выходят раз в три месяца и не платят авторам ни гроша, а только
присылают несколько штук номеров. Прежде я про такие и не слыхивал.
Статейки ее я прочитал, но это ведь не по моей части. Кто их там знает,
хорони они или плохи. Наверно, что-то в них есть, раз напечатали. Главное,
ради своего писания она поживет тут со мной, а мне только того и надо.
Я поднялся.
- Пойду. Уж извините, засиделся.
- Нет-нет, я рад был с тобой потолковать. И не забудь деньги. Этот
мой двойник, или как бишь его, велел отдать их тебе. Я так понимаю, это
вроде аванса.
- Что за фокусы, - сказал я почти со злостью. - Деньги-то даете вы.
- Ничего подобного. Они взяты из особого фонда, он основан много лет
назад. Не годится мне одному снимать все сливки, ведь по-настоящему
изобретения не мои. Вот я и стал откладывать десять процентов прибыли в
особый фонд...
- Наверно, тоже по подсказке того двойника.
- Да, пожалуй... хотя это было так давно, что я уже и сам не знаю.
Короче говоря, завел я такой фонд и все годы давал деньги разным людям,
как подсказывал этот самый, который хозяйничает у меня в голове.
Я уставился на Шервуда во все глаза, невежа-невежей. Но уж очень это
было дико: сидит человек и преспокойно рассказывает, как кто-то неведомый
хозяйничает у него в голове! Свыкся он с этим, что ли, за столько лет?
Нет, все равно непостижимо!
- Я немало выплачивал из этого фонда, - невозмутимо продолжал Шервуд,
- но все равно набралась кругленькая сумма. С тех пор как у меня в голове
завелся сожитель, чего ни коснусь, все приносит изрядный доход.
- И вы не боитесь мне про это рассказывать?
- А чего бояться - что ты пойдешь болтать направо и налево?
- Ну да. Только я болтать не стану.
- Еще бы. Тебя просто поднимут на смех. Кто ж тебе поверит.
- Никто, надо думать.
- Брэд, - сказал Шервуд почти ласково, - не валяй дурака, черт тебя
дери. Возьми-ка этот конверт и сунь в карман. Приходи когда-нибудь еще.
Как захочешь, так и приходи - посидим, потолкуем. Чует мое сердце, что нам
найдется о чем потолковать.
Я протянул руку и взял деньги. И сунул в карман.
- Спасибо, сэр.
- Не стоит благодарности, - сказал он и помахал рукой на прощанье. -
Еще увидимся.

4
Я медленно прошел через прихожую - Нэнси нигде не было видно, ее не
оказалось и на веранде, а я-то надеялся, что она меня там ждет. Она ведь
сказала - да, попозже увидимся, нам надо о многом поговорить, и я,
конечно, решил, что это значит - попозже сегодня же вечером. А может, она
совсем этого не думала. Может, она думала - как-нибудь в другой раз. Или,
может, она меня ждала, а потом ей надоело. Я ведь и правда очень засиделся
у ее отца.
В безоблачном небе взошла луна, в тиши - ни ветерка. Исполинские дубы
стояли недвижно, как изваяния, летнюю ночь пронизывали сверкающие нити
лунного света. Я спустился с крыльца и замер, будто очутился в каком-то
заколдованном круге. Эти великаны-дубы, словно призрачные угрюмые стражи,
и все насквозь пронизавший лунный свет, и необъятная тишина, полная
затаенным ожиданием чего-то, и слабый, какой-то потусторонний аромат,
незримой пеленой стелющийся над податливой чернотой под ногами, - да разве
это мой знакомый, привычный мир, моя Земля?
А потом колдовство рассеялось, сверканье померкло - меня вновь
окружал тот прежний мир, который я знал с детства.
В летней ночи меня пробирала дрожь. Быть может, то был холод
разочарования оттого, что меня выгнали из волшебной страны, от сознания:
она существует, эта страна, но у меня нет надежды там остаться. Я ощутил
под ногами асфальт дорожки и ясно видел теперь, что тенистые дубы -
все-таки просто дубы, а никакие не изваяния.
Я встряхнулся, точно пес, вылезший из воды, окончательно овладел
собой и зашагал по дорожке. Вот и моя машина; я обошел ее, нашарил в
кармане ключи и распахнул дверцу.
Только усаживаясь за баранку, я увидел, что рядом сидит Нэнси.
- Я думала, ты уже никогда не придешь, - сказала она. - О чем это вы
с отцом так долго рассуждали?
- Да так, о разном. Все пустяки, ничего интересного.
- Ты часто у него бываешь?
- Нет, не очень.
Почему-то мне не хотелось объяснять ей, что до этого вечера я ни разу
с Шервудом и двух слов не сказал.
В темноте я на ощупь вставил ключ.
- Прокатимся? - предложил я. - Может, заедем куда-нибудь, выпьем по
стаканчику?
- Нет, не стоит. Лучше просто посидим и поговорим.
Я откинулся на спинку сиденья.
- Славный вечер, - сказала Нэнси. - Тихо, спокойно. По-настоящему
тихое место теперь такая редкость.
- Тут у вас есть совсем заколдованное местечко, - сказал я. - Как раз
перед крыльцом. Я нечаянно ступил на него, да только колдовство быстро
пропало. Все заливает луна, и так странно пахнет...
- Это те цветы...
- Какие?
- На клумбе, что у поворота дорожки. Она вся засажена чудесными
цветами, их еще давно отыскал где-то в лесу твой отец.
- Значит, и у вас они растут, - сказал я. - Наверно, в Милвилле в
каждом саду есть такая клумба.
- Твой отец был необыкновенно славный, я таких людей больше не
встречала. Когда я была маленькая, он всегда мне дарил цветы. Бывало, иду
мимо, а он непременно сорвет хоть один цветок и даст мне.
Да, правда, отец был, что называется, очень славный. Славный и
сильный, и при этим странный и, однако, несмотря на свою силу и на все
свои странности, удивительно мягкий. Цветы, плодовые деревья и все, что
растет на земле, он знал, как свои пять пальцев. Помню, кусты томатов у
него поднимались высокие, крепкие, листья у них были какого-то особенно
густого темно-зеленого света, и по весне весь Милвилл приходил к нему за
рассадой.
И вот однажды отец понес вдове Хиклин томатную и капустную рассаду и
корзину многолетних растений - и возвратился с какими-то странными
лиловыми цветами: он наткнулся на них по дороге, в Темной Лощине,
осторожно выкопал с полдюжины, заботливо окутал корни куском холстины и
принес домой.
Никогда еще отец не видывал таких цветов; оказалось, и никто другой
их прежде не видел. Отец высадил их на отдельную клумбу, холил за ними,
как за малыми детьми, и цветы благодарно отозвались на добрую заботу. И
теперь едва ли найдешь в Милвилле клумбу, где не росло бы хоть несколько
лиловых цветов - цветов, открытых моим отцом.
- Странные они, эти его цветы, - сказала Нэнси. - А удалось ему
определить, к какому виду они относятся?
- Нет, - сказал я, - так и не удалось.
- Надо было послать образчик в какой-нибудь университет хотя бы.
Кто-нибудь объяснил бы ему, что же это такое.
- Да он сколько раз об этом заговаривал. Но так и не собрался. Всегда
работы по горло. Ни минуты передышки. С этими теплицами вечно крутишься,
как белка в колесе.
- Ты сильно не любил теплицы, Брэд?
- Не то чтобы уж очень не любил. Я с детства к ним привык, умел
кое-как управляться. Но у отца был особый дар, сноровка, а у меня - нет.
Вся эта зелень у меня просто не желала расти.
Нэнси потянулась так, что руками, сжатыми в кулаки, коснулась верха
машины.
- А приятно вернуться домой! Пожалуй, я тут поживу. Мне кажется, папе
плохо одному.
- Он говорил, ты хочешь стать писательницей.
- Так и сказал?
- Да. По-моему, он не считал, что это секрет.
- Ну, пусть. Но вообще об этом как-то не говорят заранее, надо
сначала написать хотя бы половину. Может быть, ничего и не выйдет, тут
столько подводных камней... Есть такие мнимые литераторы - либо он вечно
что-то пишет и никак не допишет, либо вечно рассуждает о своей будущей
книге и никак за нее не сядет, а я так не хочу!
- А о чем ты собираешься писать?
- Вот об этом. О нашем городе.
- О Милвилле?
- Ну да, чем плохо? Наш городок и его жители.
- Да тут же не о чем писать!
Нэнси засмеялась и мимолетно коснулась моего плеча.
- Очень даже есть о чем! Сколько знаменитостей! Какие своеобразные
характеры!
- У нас - знаменитости? - изумился я.
- Конечно! Билл Симпсон Ноуэлз - известная романистка, Бен Джексон -
прославленный адвокат по уголовным делам, Джон Хартфорд стоит во главе
исторического факультета в...
- Но ведь они уже не живут в Милвилле, - перебил я. - Здесь им нечего
было делать. Они уехали куда-то и там прославились - и глаз не кажут в
Милвилл, погостить и то не приедут.
- Но первые-то шаги они сделали тут, у нас, - возразила Нэнси. -
Талант у них был, когда они еще не выезжали из Милвилла. И ты меня
перебил, я не всех назвала. Из Милвилла вышло еще много выдающихся людей.
Маленький, глупый, захолустный городишко, а породил столько прославленных
деятелей, и мужчин и женщин, что больше ни один такой городок с ним не
сравнится.
- Ты уверена?
Она говорила с таким жаром, что меня разбирал смех, но засмеяться я
все же не посмел.
- Придется еще проверить, - сказала она, - но незаурядных людей из
Милвилла вышло очень много.
- А насчет своеобразных характеров ты, пожалуй, права. Чудаков в
Милвилле хватает. Шкалик Грант, Флойд Колдуэлл, мэр Хигги...
- Это все не то. Они своеобразные не в том смысле. Я бы даже не
сказала, что они - характеры. Просто они личности. Они росли привольно, в
непринужденной обстановке. Никто не подавлял их, не связывал всякими
строгостями и ограничениями, и они остались самими собой. Наверно, в наше
время только в таких захолустных городках и можно еще найти подлинно
свободную индивидуальность.
Сроду я не слыхал ничего подобного. В жизни мне никто не говорил, что
Хигги Моррис - личность. Да и какая он личность! Просто самодовольное
ничтожество. И Хайрам Мартин тоже никакая не личность. Уж я-то знаю. В
школьные годы он был драчун и нахал, и вырос в безмозглого фараона.
- Ты со мной не согласен? - спросила Нэнси.
- Не знаю. Никогда об этом не думал.
А про себя подумал: ох, уж эта образованность. Сколько лет Нэнси
училась в университете, потом увлеклась общественной деятельностью,
работала в Нью-Йорке по улучшению быта населения, потом год путешествовала
по Европе - вот оно все и сказывается. Она чересчур уверена в себе,
напичкана теориями и всяческой премудростью. Милвилл стал ей чужим. Она
больше не чувствует его и не понимает - на родной дом не станешь смотреть
со стороны и разбирать по косточкам. То есть, она сколько угодно может по
привычке называть наш городишко домом, но на самом деле он ей больше не
дом. А может, никогда и не был домом? Правильно ли девчонке (или
мальчишке, все равно) называть родным домом захудалый нищий поселок, если
сама она живет в единственном богатом особняке, каким может похвастать эта
богом забытая дыра, и папаша разъезжает в кадиллаке, и к их услугам
кухарка, горничная и садовник? Нет, Нэнси вернулась не домой; скорее,
здесь для нее опытное поле, удобное место для наблюдений и изысканий. Она
будет смотреть на Милвилл с высоты Шервудова холма, исследовать,
раскладывать по полочкам, она разденет нас донага и, как бы мы ни
корчились от позора и мук, выставит нас напоказ, на забаву и поучение той
публике, что читает подобные книги.
- Мне кажется, - сказала Нэнси, - в Милвилле есть что-то такое, что
может быть полезно всему миру и чего пока в мире недостает. Некий
катализатор, благодаря которому в человеке вспыхивает искра творчества.
Особый голод, неутолимая пустота внутри, которая заставляет стремиться к
величию.
- Голод и пустота внутри, - повторил я. - У нас тут есть семьи,
которые тебе могут все до тонкости порассказать про голод и пустоту
внутри.
Я не шутил. В Милвилле иные семьи живут впроголодь - не то чтобы
умирают с голоду, но вечно недоедают, и едят не добротную, вкусную и
полезную пищу, а так, что придется. Три такие семьи я мог назвать с ходу,
не задумываясь.
- Брэд, - сказала Нэнси, - тебе, видно, не по душе эта моя затея.
- Да нет, я не против. Какое у меня право говорить что-то против.
Только уж, пожалуйста, пиши так, как будто ты тоже наша, здешняя, а не
гостья - поглядываешь со стороны и посмеиваешься. Постарайся нам хоть
немного посочувствовать. Попробуй влезть в шкуру тех, про кого пишешь. Это
будет не так уж трудно, все-таки ты столько лет жила в Милвилле.
Нэнси засмеялась, но на этот раз ее смех прозвучал невесело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34