Качество супер, приятный магазин
gy-ti [гu:ти] ‘жить’ > gy-v-as [гu:вас] ‘живой’ > gy-v-at-as [ги: вaтас] ‘жизнь’. В литовском языке сохранилось более древнее значение последнего слова, чем в русском. Впрочем, в ряде славянских языков (например, в болгарском) слово живот также означает ‘жизнь’ (сравните русское не на живот, а на смерть). Поскольку для такого сложного по своему составу слова, как живот, имеются соответствия и в других индоевропейских языках (например, др. — греч. biotos[47] [бuотос] ‘жизнь’), мы можем говорить не только о фонетических, но и о словообразовательных соответствиях во всех случаях, подобных приведённому.
Сажа и кожа
Вообще же фонетические и словообразовательные закономерности очень часто бывают связаны между собой неразрывными нитями. Так, если взять образования с древним суффиксом *-ja (> — я), то окажется, что эта некогда единая словообразовательная модель претерпела в русском языке заметные фонетические изменения.
На первый взгляд, может показаться, что к интересующему нас словообразовательному типу относятся такие слова, как, например, судья. Но на самом деле слово судья было образовано не от *cyd-ja, а от судия.
В тех же случаях, когда суффикс *-ja присоединялся непосредственно к основе на — д-, сочетание — dj-, как правило, изменялось в — ж-: *жид-jа > жижа, *крад-jа > кража, *студ-ja > стужа, *сад-ja > сажа. Во всех приведённых здесь примерах, кроме последнего, связь с такими словами, как. жид-кий, крад-у, студ-ёный и т. п., до сих пор ощущается носителями русского языка. А вот связь слова сажа с глаголом сад-иться (сажа ‘осадок копоти’) далеко не очевидна. И этимология слова сажа устанавливается в данном случае благодаря объединённой фонетико-словообразовательной реконструкции.
Но суффиксальный j («йот») даёт ж в сочетании не только с д, но и с з. Наиболее яркий и далеко не очевидный пример здесь может представить этимология слова кожа:
кожа < *коз-jа (шкура), образовано от слова коза.
Следовательно, словом кожа (разумеется, в его древнейшей форме) обозначалась когда-то козья шкура, затем стала обозначаться шкура (и кожа) вообще и, наконец, кожа человека.
Однако j давал ж в сочетании со звонкими согласными д, з (и г). Встречаясь же с глухими т и к, звук j вызывал иные фонетические изменения, которые видны из приведённых ниже примеров:
*свет-ja >свеча
*крут-ja > круча
*сек-ja > сеча
*грек-ja > греча (букв, ‘греческая’)
Таким образом, одна и та же словообразовательная модель в разных фонетических условиях претерпевает различные изменения. Поэтому словообразовательный анализ в этимологическом исследовании должен всегда идти рука об руку с анализом фонетическим.
О словообразовательных рядах
В предыдущей главе мы имели возможность убедиться в том, что фонетические изменения происходят в языке не хаотически, а закономерно. В результате этого между звуками родственных индоевропейских языков установилась строгая система соответствий.
Такой же закономерный, системный характер наблюдается и в словообразовательных процессах. «Строительный материал», с помощью которого создаются слова, только на первый взгляд кажется разнородным. На самом деле, как и при производстве машин, мы обычно сталкиваемся с целым рядом установившихся «стандартов», позволяющих наладить «серийное производство» слов.
Одни из этих «стандартов» сохранили свою продуктивность вплоть до наших дней. Например, охот-ник или спут-ник. Другие «стандарты» уже давно были «сняты с производства»: ка-мень, пла-менъ, ра-мень или зод-чий, лов-чий, пев-чий.
Каждое слово при его этимологическом анализе обязательно должно быть отнесено к тому или иному словообразовательному типу. В этом отношении показателен пример с этимологией слова рамень, которое было включено нами в следующий словообразовательный ряд:
сеять — семя
знать — знамя
полhти ‘пылать’— пламя, пламень
(о)рать ‘пахать’ — рамень
Такой же типовой характер носят и чередования суффиксов. Если бы мы, например, просто сопоставили между собой слова коровай и коротай, то такое сопоставление вряд ли убедило бы кого-нибудь. Но когда нам удалось обнаружить целый ряд слов, в которых суффиксы — в- и — т- находятся в состоянии регулярных чередований, правомерность приведённого сопоставления получила достаточно надёжное обоснование.
Анализ существующих или существовавших в глубокой древности словообразовательных рядов и суффиксальных чередований — это один из наиболее важных исследовательских приёмов, с помощью которых учёным удаётся проникнуть в самые сокровенные тайны происхождения слов.
Глава шестая Развитие значений слова
Нам уже неоднократно приходилось сталкиваться с примерами, когда в результате языковых изменений слово преображается не только внешне, но и внутренне, когда меняется не только фонетический облик слова, но и его смысл, его значение. Так, например, этапы семантического развития слова рамень могут быть представлены в виде: ‘пашня’ > ‘пашня, поросшая лесом’ > ‘лес на заброшенной пашне’ > ‘лес’. Аналогичное явление имело место в случае со словом коровай: ‘резень, кусок’ > ‘кусок пищи’ > ‘кусок хлеба’ > ‘хлеб’ > ‘круглый хлеб’.
Нередко в истории языка встречаются случаи семантических изменний, засвидетельствованные документально. Вот один из таких примеров.
«Прелесть» князя Витовта
В Псковской первой летописи о захвате Смоленска литовцами во главе с князем Витовтом рассказывается следующим образом:
«Князь Литовскiи Витовтъ Кестутьевичь взя Смоленескъ прелестью и свои намhстники посади».
Не правда ли — странно? Ещё можно было бы понять, если бы литовская княгиня или княжна своей прелестью покорила защитников Смоленска. Но князь?! А ларчик, оказывается, просто открывался. Слово прелесть, как и бесприставочное лесть, означало в древнерусском языке ‘обман, хитрость, коварство’. Это значение у «родственников» слова лесть до сих пор сохранилось в целом ряде славянских языков.
Вот почему, читая в старинных документах, что Лжедимитрий (Гришка Отрепьев) писал прелестные письма, мы не должны думать, что письма эти названы прелестными из-за их изысканного стиля или милого сердцу летописцев той поры содержания. Нет, это были лживые, крамольные письма, целью которых было совращение, призыв к измене, к подчинению иноземным завоевателям.
Таким образом, слова прелесть и прелестный претерпели в русском языке весьма существенные семантические изменения, приобретя при этом вместо резко отрицательной положительную эмоциональную окраску. Интересно отметить, что английское прилагательное nice [найс] ‘милый, приятный’, близкое по своему значению к слову прелестный, означало когда-то… ‘глупый’ (от латинского nescius [нeскиус] ‘не знающий’).
«Прошу простыню за грехи свои»
Вообще, если мы обратимся к древнерусскому языку, на котором говорили наши предки во времена Киевской и Московской Руси, то окажется, что многие привычные для нас слова выступают в памятниках древнерусской письменности в совершенно неожиданных сочетаниях. Значения этих слов оказываются подчас весьма далёкими от их современных значений — даже, казалось бы, у самых обыденных слов. Возьмём, к примеру, слово простыня.
В одном из памятников XI века мы находим такое странное сочетание слов (орфография даётся в упрощённом виде): простынею и послушаниемъ украшена… Прежде всего, трудно себе представить, чтобы простыня могла служить украшением кому-либо; кроме того, в сочетании простынею и послушаниемъ украшена, кажется, несколько хромает логика.
В другом древнерусском памятнике XVI века (это уже эпоха Ивана Грозного) мы читаем о человеке, который просил и получил простыню… за многочисленные свои грехи.
Попробуем разобраться во всех этих «простынях». Наше современное слово простыня является производным от прилагательного прост(ой). Простыня — это простое (то есть не сшитое и не стеганое) покрывало на постель. В первом из приведённых древнерусских примеров слово просты?ня (с ударением на ы) также этимологически связано с прилагательным простъ (как гордыня — с гордъ). Простыня здесь имеет значение ‘простота, скромность’. Следовательно, слова простынею и послушаниемь украшена означают: ‘украшена скромностью и послушанием’. Во втором примере слово простыня этимологически связано с глаголом простить и означает оно ‘прощение’. Таким образом, речь здесь идёт всего лишь о прощении за грехи…
Примеры со словами прелесть и простыня показывают, с какой осторожностью следует относиться к значению тех древнерусских слов, которые, казалось бы, нам хорошо знакомы. Но семантические изменения не всегда документированы в памятниках письменности. Нередко они могут быть восстановлены только в случае привлечения материала родственных языков.
Гость и гостиный двор
Возьмём хотя бы русское слово гость. В латинском языке ему полностью соответствует — как в фонетическом, так и в словообразовательном отношении — слово hostis [хoстис]. Но вот значение латинского слова, казалось бы, не имеет ничего общего с русским гость. Дело в том, что латинское слово hostis означает ‘враг’.
Как можно объяснить столь существенные семантические расхождения? Обратимся к истории русского языка. Оказывается, в древности слово гость имело значение ‘купец’. Вспомните, например, варяжского или индийского гостя из оперы Н. А. Римского-Корсакова «Садко». Или самого Садко — новгородского гостя. Глагол гостити имел в древнерусском языке значение ‘торговать’, ‘приезжать с торговой целью’, и только позднее слова гость и гостить приобрели их современное значение. Следы более древнего значения слова гость сохранились и в наши дни. Взять хотя бы Гостиный двор в Петербурге. Раньше гостиным двором называлось место, где останавливались приезжие купцы и торговали своими товарами.
Но как же быть со значением латинского слова hostis ‘враг’? Оказывается, это значение также не было первичным. Сравнение со славянскими и другими индоевропейскими языками показывает, что наиболее древним у слов hostis и гость было значение ‘чужой, чужеземец’. Отсюда в латинском языке возникло значение ‘враг’, а в русском — ‘чужеземный купец’ и ‘купец’ вообще.
О свежем и чёрством хлебе
Как-то раз один чешский студент, учившийся в Москве и не очень хорошо знавший русский язык, зашёл в булочную купить хлеба. Продавщица любезно предупредила его, что хлеб, который он выбрал себе; — чёрствый. Студент-чех поблагодарил продавщицу и сказал, что это как раз то, что ему нужно. Но увы — оказалось, что покупатель и продавщица не поняли друг друга. Дело в том, что чешское cerstv? chl?b [чeрствы: хле: б] означает совсем не черствый, а, наоборот, ‘свежий хлеб’.
Такие недоразумения особенно часто встречаются в близкородственных языках.
Например, сербское слово зной значит ‘пот’, куча — ‘дом’, uграти — ‘танцевать’, слово — ‘буква’, кuснути — ‘мокнуть’, лю?бити — ‘целовать’; болгарское стая имеет значение ‘комната’, гора — ‘лес’, дума—‘слово’, неделя — ‘воскресенье’, стол — ‘стул’ и т. п. Сербское слово домовина означает ‘родина’, а украинское домовина — ‘гроб’.
Иногда расхождения в значении слов ограничиваются лишь стилистической окраской. Так, русские слова сдохнуть и издохнуть употребляются обычно только по отношению к животным. В применении к людям этот глагол приобретает оскорбительно-бранный оттенок.
А вот сербское издaхнути, наоборот, имеет возвышенное значение: ‘скончаться, испустить дух’. На первый взгляд такие расхождения могут показаться несущественными. Но попробуйте сказать: «Опочившую лошадь свезли на живодёрню» или в предложении «Наполеон умер на острове Святой Елены» заменить слово умер глаголом издох — и вам сразу же станет ясной разница в употреблении соответствующих слов.
Как стая стала ‘комнатой’
Почему же слова, несомненно восходящие к одному и тому же общему источнику, приобретают иногда даже в близкородственных языках совершенно различное значение? Как это происходит?
Возьмём в качестве примера русское слово стая и болгарское стая ‘комната’. В древнерусском языке и в диалектах современного русского языка словом стая обозначалось ‘стойло, хлев’. Этимология этого слова достаточно прозрачна: стая представляет собой место, где стоит скот.
Позднeе значение слова стая развивалось в двух различных направлениях:
1) ‘стойло’ > ‘стоянка скота’ > ‘стадо (домашних животных)’ > ‘стая’ (русский язык); 2) ‘стойло’ > ‘сарай’ > ‘помещение’ > ‘комната’ (болгарский язык).
Подобного же рода семантические изменения произошли и в других приведённых выше случаях. Но подробный их разбор занял бы слишком много места и времени.
Бесценный — ‘дешёвый’ и бесценный — ‘дорогой’
Иногда значение слова изменяется столь существенно, что оно приобретает прямо противоположный смысл. Так, например, сербское слово вредно имеет значение ‘полезно’, спори[48] — ‘медленный’, польское uroda [урoда] — ‘красота’, zapominac [запомuнач] — ‘забывать’. В диалектах русского языка слово ядовитый может означать ‘съедобный, вкусный’, вонь — ‘приятный запах’ (сравните благовоние), ученик— ‘учитель’. Одно и то же слово погода (без всякого определения к нему) в одних говорах русского языка значит ‘ясное, сухое время, вёдро’ (сравните погожий день), а в других— ‘ненастье’.
Не только в диалектах, но и в литературном русском языке мы нередко сталкиваемся с такими же явлениями. Сравните между собой, например, выражения исход дела и исходная точка, В первом случае исход означает ‘конец’, а во втором — ‘начало’. Слово хулить, как свидетельствует его этимологический анализ, оказывается неразрывно связанным с противоположным по значению словом хвалить, д. хула — с хвала. В слове честить ‘ругать’ мы без труда ощущаем связь со словом честь ‘почёт’.
Таких примеров можно привести немало из самых различных языков. Пути развития противоположных значений в слове не всегда одинаковы. И не во всех случаях эти пути могут быть прослежены с достаточной определённостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Сажа и кожа
Вообще же фонетические и словообразовательные закономерности очень часто бывают связаны между собой неразрывными нитями. Так, если взять образования с древним суффиксом *-ja (> — я), то окажется, что эта некогда единая словообразовательная модель претерпела в русском языке заметные фонетические изменения.
На первый взгляд, может показаться, что к интересующему нас словообразовательному типу относятся такие слова, как, например, судья. Но на самом деле слово судья было образовано не от *cyd-ja, а от судия.
В тех же случаях, когда суффикс *-ja присоединялся непосредственно к основе на — д-, сочетание — dj-, как правило, изменялось в — ж-: *жид-jа > жижа, *крад-jа > кража, *студ-ja > стужа, *сад-ja > сажа. Во всех приведённых здесь примерах, кроме последнего, связь с такими словами, как. жид-кий, крад-у, студ-ёный и т. п., до сих пор ощущается носителями русского языка. А вот связь слова сажа с глаголом сад-иться (сажа ‘осадок копоти’) далеко не очевидна. И этимология слова сажа устанавливается в данном случае благодаря объединённой фонетико-словообразовательной реконструкции.
Но суффиксальный j («йот») даёт ж в сочетании не только с д, но и с з. Наиболее яркий и далеко не очевидный пример здесь может представить этимология слова кожа:
кожа < *коз-jа (шкура), образовано от слова коза.
Следовательно, словом кожа (разумеется, в его древнейшей форме) обозначалась когда-то козья шкура, затем стала обозначаться шкура (и кожа) вообще и, наконец, кожа человека.
Однако j давал ж в сочетании со звонкими согласными д, з (и г). Встречаясь же с глухими т и к, звук j вызывал иные фонетические изменения, которые видны из приведённых ниже примеров:
*свет-ja >свеча
*крут-ja > круча
*сек-ja > сеча
*грек-ja > греча (букв, ‘греческая’)
Таким образом, одна и та же словообразовательная модель в разных фонетических условиях претерпевает различные изменения. Поэтому словообразовательный анализ в этимологическом исследовании должен всегда идти рука об руку с анализом фонетическим.
О словообразовательных рядах
В предыдущей главе мы имели возможность убедиться в том, что фонетические изменения происходят в языке не хаотически, а закономерно. В результате этого между звуками родственных индоевропейских языков установилась строгая система соответствий.
Такой же закономерный, системный характер наблюдается и в словообразовательных процессах. «Строительный материал», с помощью которого создаются слова, только на первый взгляд кажется разнородным. На самом деле, как и при производстве машин, мы обычно сталкиваемся с целым рядом установившихся «стандартов», позволяющих наладить «серийное производство» слов.
Одни из этих «стандартов» сохранили свою продуктивность вплоть до наших дней. Например, охот-ник или спут-ник. Другие «стандарты» уже давно были «сняты с производства»: ка-мень, пла-менъ, ра-мень или зод-чий, лов-чий, пев-чий.
Каждое слово при его этимологическом анализе обязательно должно быть отнесено к тому или иному словообразовательному типу. В этом отношении показателен пример с этимологией слова рамень, которое было включено нами в следующий словообразовательный ряд:
сеять — семя
знать — знамя
полhти ‘пылать’— пламя, пламень
(о)рать ‘пахать’ — рамень
Такой же типовой характер носят и чередования суффиксов. Если бы мы, например, просто сопоставили между собой слова коровай и коротай, то такое сопоставление вряд ли убедило бы кого-нибудь. Но когда нам удалось обнаружить целый ряд слов, в которых суффиксы — в- и — т- находятся в состоянии регулярных чередований, правомерность приведённого сопоставления получила достаточно надёжное обоснование.
Анализ существующих или существовавших в глубокой древности словообразовательных рядов и суффиксальных чередований — это один из наиболее важных исследовательских приёмов, с помощью которых учёным удаётся проникнуть в самые сокровенные тайны происхождения слов.
Глава шестая Развитие значений слова
Нам уже неоднократно приходилось сталкиваться с примерами, когда в результате языковых изменений слово преображается не только внешне, но и внутренне, когда меняется не только фонетический облик слова, но и его смысл, его значение. Так, например, этапы семантического развития слова рамень могут быть представлены в виде: ‘пашня’ > ‘пашня, поросшая лесом’ > ‘лес на заброшенной пашне’ > ‘лес’. Аналогичное явление имело место в случае со словом коровай: ‘резень, кусок’ > ‘кусок пищи’ > ‘кусок хлеба’ > ‘хлеб’ > ‘круглый хлеб’.
Нередко в истории языка встречаются случаи семантических изменний, засвидетельствованные документально. Вот один из таких примеров.
«Прелесть» князя Витовта
В Псковской первой летописи о захвате Смоленска литовцами во главе с князем Витовтом рассказывается следующим образом:
«Князь Литовскiи Витовтъ Кестутьевичь взя Смоленескъ прелестью и свои намhстники посади».
Не правда ли — странно? Ещё можно было бы понять, если бы литовская княгиня или княжна своей прелестью покорила защитников Смоленска. Но князь?! А ларчик, оказывается, просто открывался. Слово прелесть, как и бесприставочное лесть, означало в древнерусском языке ‘обман, хитрость, коварство’. Это значение у «родственников» слова лесть до сих пор сохранилось в целом ряде славянских языков.
Вот почему, читая в старинных документах, что Лжедимитрий (Гришка Отрепьев) писал прелестные письма, мы не должны думать, что письма эти названы прелестными из-за их изысканного стиля или милого сердцу летописцев той поры содержания. Нет, это были лживые, крамольные письма, целью которых было совращение, призыв к измене, к подчинению иноземным завоевателям.
Таким образом, слова прелесть и прелестный претерпели в русском языке весьма существенные семантические изменения, приобретя при этом вместо резко отрицательной положительную эмоциональную окраску. Интересно отметить, что английское прилагательное nice [найс] ‘милый, приятный’, близкое по своему значению к слову прелестный, означало когда-то… ‘глупый’ (от латинского nescius [нeскиус] ‘не знающий’).
«Прошу простыню за грехи свои»
Вообще, если мы обратимся к древнерусскому языку, на котором говорили наши предки во времена Киевской и Московской Руси, то окажется, что многие привычные для нас слова выступают в памятниках древнерусской письменности в совершенно неожиданных сочетаниях. Значения этих слов оказываются подчас весьма далёкими от их современных значений — даже, казалось бы, у самых обыденных слов. Возьмём, к примеру, слово простыня.
В одном из памятников XI века мы находим такое странное сочетание слов (орфография даётся в упрощённом виде): простынею и послушаниемъ украшена… Прежде всего, трудно себе представить, чтобы простыня могла служить украшением кому-либо; кроме того, в сочетании простынею и послушаниемъ украшена, кажется, несколько хромает логика.
В другом древнерусском памятнике XVI века (это уже эпоха Ивана Грозного) мы читаем о человеке, который просил и получил простыню… за многочисленные свои грехи.
Попробуем разобраться во всех этих «простынях». Наше современное слово простыня является производным от прилагательного прост(ой). Простыня — это простое (то есть не сшитое и не стеганое) покрывало на постель. В первом из приведённых древнерусских примеров слово просты?ня (с ударением на ы) также этимологически связано с прилагательным простъ (как гордыня — с гордъ). Простыня здесь имеет значение ‘простота, скромность’. Следовательно, слова простынею и послушаниемь украшена означают: ‘украшена скромностью и послушанием’. Во втором примере слово простыня этимологически связано с глаголом простить и означает оно ‘прощение’. Таким образом, речь здесь идёт всего лишь о прощении за грехи…
Примеры со словами прелесть и простыня показывают, с какой осторожностью следует относиться к значению тех древнерусских слов, которые, казалось бы, нам хорошо знакомы. Но семантические изменения не всегда документированы в памятниках письменности. Нередко они могут быть восстановлены только в случае привлечения материала родственных языков.
Гость и гостиный двор
Возьмём хотя бы русское слово гость. В латинском языке ему полностью соответствует — как в фонетическом, так и в словообразовательном отношении — слово hostis [хoстис]. Но вот значение латинского слова, казалось бы, не имеет ничего общего с русским гость. Дело в том, что латинское слово hostis означает ‘враг’.
Как можно объяснить столь существенные семантические расхождения? Обратимся к истории русского языка. Оказывается, в древности слово гость имело значение ‘купец’. Вспомните, например, варяжского или индийского гостя из оперы Н. А. Римского-Корсакова «Садко». Или самого Садко — новгородского гостя. Глагол гостити имел в древнерусском языке значение ‘торговать’, ‘приезжать с торговой целью’, и только позднее слова гость и гостить приобрели их современное значение. Следы более древнего значения слова гость сохранились и в наши дни. Взять хотя бы Гостиный двор в Петербурге. Раньше гостиным двором называлось место, где останавливались приезжие купцы и торговали своими товарами.
Но как же быть со значением латинского слова hostis ‘враг’? Оказывается, это значение также не было первичным. Сравнение со славянскими и другими индоевропейскими языками показывает, что наиболее древним у слов hostis и гость было значение ‘чужой, чужеземец’. Отсюда в латинском языке возникло значение ‘враг’, а в русском — ‘чужеземный купец’ и ‘купец’ вообще.
О свежем и чёрством хлебе
Как-то раз один чешский студент, учившийся в Москве и не очень хорошо знавший русский язык, зашёл в булочную купить хлеба. Продавщица любезно предупредила его, что хлеб, который он выбрал себе; — чёрствый. Студент-чех поблагодарил продавщицу и сказал, что это как раз то, что ему нужно. Но увы — оказалось, что покупатель и продавщица не поняли друг друга. Дело в том, что чешское cerstv? chl?b [чeрствы: хле: б] означает совсем не черствый, а, наоборот, ‘свежий хлеб’.
Такие недоразумения особенно часто встречаются в близкородственных языках.
Например, сербское слово зной значит ‘пот’, куча — ‘дом’, uграти — ‘танцевать’, слово — ‘буква’, кuснути — ‘мокнуть’, лю?бити — ‘целовать’; болгарское стая имеет значение ‘комната’, гора — ‘лес’, дума—‘слово’, неделя — ‘воскресенье’, стол — ‘стул’ и т. п. Сербское слово домовина означает ‘родина’, а украинское домовина — ‘гроб’.
Иногда расхождения в значении слов ограничиваются лишь стилистической окраской. Так, русские слова сдохнуть и издохнуть употребляются обычно только по отношению к животным. В применении к людям этот глагол приобретает оскорбительно-бранный оттенок.
А вот сербское издaхнути, наоборот, имеет возвышенное значение: ‘скончаться, испустить дух’. На первый взгляд такие расхождения могут показаться несущественными. Но попробуйте сказать: «Опочившую лошадь свезли на живодёрню» или в предложении «Наполеон умер на острове Святой Елены» заменить слово умер глаголом издох — и вам сразу же станет ясной разница в употреблении соответствующих слов.
Как стая стала ‘комнатой’
Почему же слова, несомненно восходящие к одному и тому же общему источнику, приобретают иногда даже в близкородственных языках совершенно различное значение? Как это происходит?
Возьмём в качестве примера русское слово стая и болгарское стая ‘комната’. В древнерусском языке и в диалектах современного русского языка словом стая обозначалось ‘стойло, хлев’. Этимология этого слова достаточно прозрачна: стая представляет собой место, где стоит скот.
Позднeе значение слова стая развивалось в двух различных направлениях:
1) ‘стойло’ > ‘стоянка скота’ > ‘стадо (домашних животных)’ > ‘стая’ (русский язык); 2) ‘стойло’ > ‘сарай’ > ‘помещение’ > ‘комната’ (болгарский язык).
Подобного же рода семантические изменения произошли и в других приведённых выше случаях. Но подробный их разбор занял бы слишком много места и времени.
Бесценный — ‘дешёвый’ и бесценный — ‘дорогой’
Иногда значение слова изменяется столь существенно, что оно приобретает прямо противоположный смысл. Так, например, сербское слово вредно имеет значение ‘полезно’, спори[48] — ‘медленный’, польское uroda [урoда] — ‘красота’, zapominac [запомuнач] — ‘забывать’. В диалектах русского языка слово ядовитый может означать ‘съедобный, вкусный’, вонь — ‘приятный запах’ (сравните благовоние), ученик— ‘учитель’. Одно и то же слово погода (без всякого определения к нему) в одних говорах русского языка значит ‘ясное, сухое время, вёдро’ (сравните погожий день), а в других— ‘ненастье’.
Не только в диалектах, но и в литературном русском языке мы нередко сталкиваемся с такими же явлениями. Сравните между собой, например, выражения исход дела и исходная точка, В первом случае исход означает ‘конец’, а во втором — ‘начало’. Слово хулить, как свидетельствует его этимологический анализ, оказывается неразрывно связанным с противоположным по значению словом хвалить, д. хула — с хвала. В слове честить ‘ругать’ мы без труда ощущаем связь со словом честь ‘почёт’.
Таких примеров можно привести немало из самых различных языков. Пути развития противоположных значений в слове не всегда одинаковы. И не во всех случаях эти пути могут быть прослежены с достаточной определённостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39