В рассуждениях одного из героев М. Горького — Матвея Кожемякина — встречается мысль о том, что слово гнев связано по своему происхождению со словом огонь. В качестве примера, подтверждающего эту этимологию, Матвей Кожемякин ссылается на глагол огневаться, в котором он приставку о- рассматривает как часть корня в слове огнь (огонь). Народноэтимо-логичеекий характер данного объяснения совершенно бесспорен.
Но вот сравнительно недавно известный русский этимолог В. В. Мартынов выдвинул эту же идею уже в качестве научной гипотезы. Одним из основных, аргументов автора также является слово огневаться — только в его более древней форме. В. В. Мартынов привёл интересные доводы в пользу своей точки зрения, и, несмотря на её спорность, с этой этимологией в настоящее время нужно считаться уже как с научной гипотезой. Пример со словом гнев показывает, сколь условными могут быть границы между народной и научной этимологией. В одних случаях этимология, долгое время считавшаяся народной, может получить в конце концов всеобщее научное признание. И, наоборот, этимология, фигурирующая в качестве научной, может оказаться на одном уровне с народной этимологией.
Таким образом, народная этимология — это не просто набор нелепых и наивных объяснений происхождения различных слов, а сложное явление, которое нередко ставит в затруднительное положение исследователя, занимающегося историей слова. Действие народной этимологии оставило многочисленные следы в языке. Причём эти следы в ряде случаев оказались столь незаметно «замаскированными», что учёные не всегда в состоянии отличить народную этимологию от истинной. Всё это создаёт известные трудности в работе этимологов, заставляет исследователей языка привлекать всё новый и новый материал, позволяющий им проникать в самые сокровенные тайны древнего словотворчества.
Глава двадцать пятая Этимологические мифы
Речь в заключительной главе нашей книги пойдет не о тех легендах и мифах (без кавычек!), которые возникают на основе народноэтимологических истолкований происхождения слова (сравните мифы и легенды об Афродите, Афине, реке Самаре и т. п.). Не будут нас здесь интересовать и «мифические» (уже в кавычках), то есть вымышленные этимологии типа выдра от выдрать или аудиенция от уединиться. Авторы этих «этимологии» не публиковали своих объяснений в этимологических словарях, ограничиваясь тем, что сами «дошли» до якобы истинного значения слова. И если, например, на гербах городов Берлина и Берна изображён медведь (по-немецки Вaг [бер]), то и здесь народная этимология, проникшая в область геральдики, также остаётся ограниченной этой узкой областью.
Иное дело, когда писатели, языковеды и даже авторы этимологических словарей предлагают объяснения, украшая их разного рода «мифами», которые должны у читателя создать впечатление правдоподобности излагаемой этимологии. Ниже приводится несколько примеров с подобного рода этимологическими «мифами».
Как спят слоны?
Как ни странно, вопрос этот имеет самое непосредственное отношение к этимологии слова слон. В памятниках древнерусской письменности (XV век) можно найти басню, согласно которой слон якобы не может сгибать своих колеи, а поэтому егда хощеть спаши, дубљся въслонивъ спить (‘когда хочет спать, спит, прислонившись к дубу’). Именно исходя из этого народноэтимологического сопоставления (слон от при-слонити) ряд серьёзных, этимологов (например, А. Г. Преображенский) объясняют происхождение русского слова слон. Вокруг этимологии этого слова возник обычный «миф», который и должен подтвердить правильность предлагаемого объяснения. На самом деле, не слово слон было образовано от глагола прислонити, на основании поверья о том, что слоны будто бы спят, не сгибая ног, а, наоборот, само это поверье возникло как результат народноэтимологического сопоставления слов слон и (при)слонить.
Наше слово слон, как мы уже знаем, по-видимому, явилось результатом переосмысления в процессе заимствования из тюркского aslan [аслaн] ‘лев’. Подобные переосмысления названий животных, известных лишь понаслышке, встречаются в языке не так уж редко (выше мы сталкивались с примером, где ‘слон’ превратился в ‘верблюда’).
Носили ли плуг через брод?
В латинском языке существовали две группы слов, сходных по своему звучанию: 1) porta [пoрта] ‘ворота’, portus [пoртус] ‘гавань’ (как бы ‘морские ворота города’) и 2) portare [портa:ре] ‘носить’. Латинское слово portus через французское посредство проникло к нам в виде существительного порт, а корень глагола portare ‘носить, переносить, перевозить’ мы находим в русских словах импорт ‘ввоз’, экспорт ‘вывоз’, транспорт (буквально: ‘перевоз’) и т. д.
Ешё в ХIХ веке учёные пытались как-то этимологически связать между собой сходные слова porta ‘ворота’ и portare ‘носить’. И ими было найдено остроумное решение этого вопроса, опирающееся, казалось бы, на исторические факты. Автору «Этимологического словаря русского языка» Г. П. Цыганенко (Киев, 1970) это решение показалось столь убедительным, что она включила его в свой словарь:
«Латинские слова porta ‘ворота’ и portus ‘гавань’ образованы от глагола portare ‘носить, переносить’. Этимологически связь между понятиями ‘носить’ (portare) и ‘ворота, гавань’ (porta, portus) объясняется исторически следующим образом: у древних римлян был обычай при основании города вначале опахивать его, то есть плугом бороздить черту, по которой должна была проходить городская стена. В тех местах, где следовало ставить ворота, плуг проносили на руках. Отсюда porta буквально ‘место, где носят (плуг)’, затем — ‘место для входа — выхода и т. п.’» (стр. 360–361).
Самое интересное здесь то, что такой обычай у древних римлян действительно существовал. И всё же приведённое объяснение — всего лишь вымысел на уровне народной этимологии. Из чего это видно? Прежде всего, у латинских слов porta и portus (с исходным значением ‘проход, вход’) имеются надёжные индоевропейские соответствия: немецк. Furt [фурт], английск. ford [фо: д] ‘брод’[130], буквально ‘проход (через реку)’. В исландском языке соответствующее слово, как и латинское portus, означает ‘гавань’ (оно проникло в русский язык в форме фиорд). Как же во всех этих случаях быть с ношением плуга (через брод!)? Ясно, что перед нами — слово более древнее, чем приведённый римский обычай.
Наконец, общее значение ‘проход’ мы находим у древнегреческого слова poros [пoрос] ‘переправа’, ‘пролив’, ‘путь’[131], которое не могло быть образовано ни от portare, ни от подобного ему греческого глагола, ибо у него нет суффикса — t- и оно отражает более древнюю словообразовательную модель, чем латинский глагол. Кстати, следует также отметить, что греческое poros в значении ‘проход, отверстие (в коже)’ через западноевропейские языки попало и в русский язык: пора, поры ‘отверстия потовых желёз на поверхности кожи’. Здесь, видимо, также ссылка на плуг едва ли была бы уместной.
Пример этот показывает, что самый красивый этимологический «миф», опирающийся, казалось бы, на твёрдо установленные исторические факты, рассыпается как карточный домик при серьёзной проверке с помощью лингвистического сравнительно-исторического метода.
О бабе-яге и о ерунде
Можно было бы написать объёмистую книгу с самыми различными этимологиями, которые были предложены писателями разных стран и эпох, начиная от Гомера и кончая нашими днями. Но поскольку Гомер ничего не писал об этимологии русских слов, ограничимся примерами из несколько более позднего времени.
В. Берестов в своих воспоминаниях рассказывает, что С. Я. Маршак живо интересовался вопросами этимологии. Вот одна из его этимологий-экспромтов:
«Баба-яга — это, быть может, татарское «бабай-ага» (старый дядя). Так на Руси во времена Батыя пугали детей: Спи, а то бабай-ага возьмёт»[132]
Следует подчеркнуть, что С. Я. Маршак предлагал свою этимологию в осторожной форме («быть может»), сообщал её в дружеской беседе (а не в печати), не навязывая своего предположения собеседникам. К сожалению, как ни остроумно объяснение С. Я. Маршака, перед нами — обычный этимологический «миф». Слово яга и его этимологические «родственники» широко представлены в западнославянских языках. Следовательно, появилось наше слово задолго до Батыя.
В других случаях писатели более категоричны в своих суждениях. Так, например, А. М. Арго в интересной статье «Немного текстологии» («Наука и жизнь», 1968, № 6, стр.120–122) слишком уверенно пишет о происхождении слова ерунда:
«Слово ерунда по линии наименьшего сопротивления иные производят от латинских грамматических форм: герундий и герундив.
Корень на самом деле другой.
Когда при Петре Первом в Россию прибыли первые судостроители, то объяснялись они преимущественно по-немецки.
Сопровождая свои слова усиленной жестикуляцией, они показывали устройство мачт, их установку и назначение и при этом приговаривали ‘hier und da’, что по-немецки значит ‘туда-сюда’; в русском произношении это превратилось в ‘ерунду’, которая означает нечто малопонятное и ненужное».
В этом отрывке, прежде всего, обращает на себя внимание полное отсутствие аргументов, опровергающих первую этимологию. Она просто объявляется неверной. Между тем книжные слова семинарского происхождения герунда, ерунда, ерундистика с большой долей вероятности возводятся этимологами к указанным выше латинским словам. Дело в том, что тема «замена герундия герундивом» является одной из самых сложных и запутанных тем латинской грамматики. В глазах семинариста это была поистине герунда.
В позитивной своей части автор новой этимологии[133] также не приводит ни одного аргумента, кроме типичного этимологического «мифа» — ссылки на немецких судостроителей, которые действительно в Петровскую эпоху работали в России. Здесь также ссылка на исторический факт, как и в случае с плугом, которым древние римляне опахивали территорию будущего города, должна создать впечатление правдоподобности изложенной этимологии[134].
Президент Джексон создаёт новое слово
Всякий, кому приходилось изучать английский язык, знает, как трудно усвоить его орфографию.
В английском языке возможны такие случаи, когда слова, написанные по-разному, произносятся одинаково. Например, right ‘правильный’ и rite ‘обряд’ имеют одно и то же произношение: [райт]. И наоборот, два совершенно одинаково написанных слова могут произноситься различно: read ‘читаю’ произносится [ри: д], a read ‘читал’ [ред]. Нередко фонетический облик претерпевает столь существенные изменения, что от реального «буквенного» содержания написанного слова в его произношении почти ничего не остаётся. Так, слово nature ‘природа’ по-английски произносится [нeйче]. Одной и той же буквой а в английском языке могут обозначаться (в зависимости от её положения в слове) весьма различные звуки: [а], [о], [эй] и другие. Всё это создаёт серьёзные трудности при усвоении английской орфографии. Расхождения между написанием и произношением английских слов часто бывают столь существенными, что в шутку даже говорят: «Если по-английски написано Манчестер, то читать следует Ливерпуль».
Президент Соединённых Штатов Америки Джексон, живший более ста лет тому назад, предпочитал писать английские слова так, как они слышатся. Об этом можно судить по следующему рассказу, который обычно выдаётся за быль. Как-то президенту принесли бумагу на подпись. Ознакомившись с документом, он одобрил его, сказав при этом: «All correct!» [ол корeкт] ‘всё в порядке!’ или ‘всё верно’. В качестве своей резолюции президент написал эти слова на документе, но написал он их в сокращённом виде. По правилам английской орфографии сокращение это должно было бы иметь форму А. С. (all correct). Но президент Джексон написал не те буквы, которые требовались нормами орфографии, а те, которые соответствовали произношению слов: O.K. Поскольку последняя буква (к) называется в английском алфавите kay [кэй], резолюция президента была прочтена: okay [oy кэй]. Так с помощью президента Джексона в английском языке возникло новое, весьма популярное в настоящее время слово: okay ‘всё в порядке!’.
Увы, эта любопытная история тоже всего лишь этимологический «миф». Тем, кто заинтересуется происхождением слова о’кей, будет полезно познакомиться со статьей Ж. Ж. Варбот «О'кей», опубликованной в журнале «Русская речь» (1983, № 5).
Ещё несколько этимологических «мифов»
С. С. Наровчатов, написавший в журнале «Наука и жизнь» (1969, № 10) превосходную статью «Язык», также не всегда достаточно осторожен, когда затрагивает этимологические вопросы. Например, он уверенно заявляет, что слово медведь этимологически означает ‘ведающий мёдом’ (на самом деле: ‘медоед’) или что весна «легко объясняется однокорневым словом» ясная (в действительности эти слова имеют разное происхождение). А вот перед нами уже знакомый тип этимологического «мифа»: «Дочь» — это ‘доящая’: на младших членов женской половины семьи возлагалась в старину обязанность доить скот» (стр. 104). Здесь ошибка заключается не в самом сопоставлении слов дочь и доить, а в объяснении этой связи и в неудачной ссылке на обычаи «старины». На самом деле, слово дочь этимологически значит не ‘доящая, доильница’, а ‘сосущая’ или ‘вскормленная грудью’. Эта очень широко распространённая семантическая модель называния детей может быть наглядно — на примере того же глагола доить — проиллюстрирована с помощью материала словацкого языка: dojcit' [дoйчить] ‘кормить грудью’ — dojca [дoйча] ‘грудной ребенок’ (сравните также: dojka [дoйка] ‘кормилица’).
За пределами русского языка славянские и индоевропейские «родственники» глагола доить обычно имеют значения ‘кормить грудью’ и ‘сосать’ (грудь)[135]. Слово дочь, родительный падеж дочери, имеет надёжные соответствия в целом ряде индоевропейских языков: литовск. dukte [дуктe:], родительный падеж dukters [дуктя?рс], др. — индийск. duhita [духитa:], др. — греч. thygater [тхюгaте: р], готск. dauhtar [дoхтар] и др.
Следовательно, выражение «в старину», употреблённое С.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39