Так, итальянское и испанское testa [тeста], а также французское слово tet [тет] ‘голова’ (и ‘разум’) этимологически восходят к латинскому testa ‘черепок, горшок’. Аналогичное явление имело место в немецком языке, где прежнее слово Haupt [хaупт] в значении ‘голова’ уже сделалось архаизмом, который был вытеснен словом Kopf [копф] ‘голова’, этимологически родственным английскому cup [кап] ‘чашка’. Сюда же можно отнести некоторые русские просторечные выражения типа котелок не варит. С той, правда, разницей, что слово котелок сохранило в качестве основного значение ‘небольшой котел’ а со значением ‘голова’ выступает только в определённых просторечных сочетаниях.
Ещё во времена Петра I слово рукоприкладство означало действие, когда государственный чиновник прикладывал руку к бумаге, если неграмотный проситель не мог этого сделать сам. Выражения типа к сему руку приложил такой-то долго ещё держались в русском языке. Но вот какой-то шутник употребил слово рукоприкладство применительно к случаю, когда чья-то рука была приложена отнюдь не к бумаге… Так у итого слова возникло его новое значение, а старое потом было постепенно забыто.
Ироническое словоупотребление, лежащее в основе семантического изменения, — вот ещё один «риф», который необходимо принимать во внимание и старательно обходить в процессе этимологического исследования.
Этимология и омонимы
Омонимия — весьма распространённое языковое явление: рысь (‘бег’) и рысь (‘животное’), рубка (леса) и рубка (корабля), стан (‘туловище’) и стан (‘стоянка’), шпик (‘сало’) и шпик (‘шпион’) и т. д. Написание омонимов может быть и различным. Особенно это характерно, например, для английского языка: meet [ми: т] ‘встречать’ и meat [ми: т] ‘мясо’, night [найт] ‘ночь’ и knight [найт] ‘рыцарь’, incite [инсайт] ‘подстрекать’ и in sight [ин сайт] ‘в поле зрения’ и т. п. Хотя немало таких пар и в русском языке: луг и лук, код и кот и др. Встречаются омонимы, разумеется, и при сопоставлении слов из разных языков. Так, русское слово паника созвучно литовскому диалектному (в произношении) слову panieka [пaни: ка] ‘презрение’. Но между ними нет ничего общего. Паника — слово греческого происхождения, образованное от имени лесного бога Пана. В литовском же слове начальное pa- является приставкой, а niekas означает ‘никто, ничто’.
Причины возникновения омонимии в языке могут быть различными. Иногда один из омонимов является заимствованным словом, а другой — исконным. Так, слово брак ‘изъян’ было заимствовано в Петровскую эпоху из германского (сравните немецк. Brack ‘брак, изъян’ — к brechen [брeхен] ‘ломать’), а брак ‘супружество’ — это исконное славянское слово, образованное от глагола брать так же, как знак от знать. Правда, здесь также возможно заимствование, но «внутриславянское» (из старославянского языка).
В древнерусском языке и в диалектах современного русского языка мы можем встретить слово болoнья (и болoнье) ‘заливной луг’, этимологически родственное слову болото. Но вот в 60-е годы XX века в русском языке появилось новое слово болонья ‘вид плаща’ — что буквально на наших глазах привело к появлению омонимии в диалектах русского языка.
Другой возможный случай представляют собой омонимы, возникшие в результате калькирования. Английское слово knot [нот] ‘узел’ приобрело в языке моряков значение меры скорости. Под влиянием английского языка в русском языке также слово узел приобрело его второе значение. Иначе говоря, омонимия (узел веревки и yзел — мера скорости) возникла в русском языке в результате калькирования английского слова knot в его втором значении.
Омонимия может возникнуть также в результате фонетических изменений, которые приводят к тому, что фонетический облик одного слова, изменившись, совпадает с другим, которое не связано с ним этимологически. Возьмём в качестве примера русские глаголы жать (жму) и жать (жну). Здесь совпадение в неопределённой форме (жать) — вторичного происхождения. В одном случае жать возникло из *gem-ti, а в другом — из *gen-ti. Праславяиское — em- и — en- изменилось в «юс малый» (?), который закономерно дал в обоих случаях а с изменением предшествующего *g в ж. Кстати, как показывают родственные индоевропейские языки, начальное *g (> ж-) у обоих глаголов — также различного происхождения: в одном случае (жму) — это индоевропейское *g-, а в другом (жну) — *gh-.
Но самый трудный случай омонимии и самый важный для этимологии — это омонимия, возникающая па базе многозначности слова (полисемии). Очень часто разные значения одного и того же слова расходятся между собой столь далеко, что смысловая связь между этими значениями утрачивается и мы начинаем считать, что перед нами два самостоятельных слова, лишь случайно совпавших в своём звучании.
Искусство этимолога часто проявляется именно в том, что он находит то связующее звено, которое позволяет говорить об общности происхождения двух кажущихся омонимов, проливая тем самым свет на этимологию одного из них. Что, например, общего между глаголами пою (лошадь) и пою (песню)? Между тем О. Н. Трубачёв высказал остроумное предположение, что второе слово возникло на основе первого. Глагол пою ‘даю пить’ в языческих обрядах древних славян мог означать ‘совершаю возлияния’ (богам), то есть буквально: как бы ‘даю пить (богам)’ Эти религиозные возлияния сопровождались песнопениями, которые постепенно стали обозначаться тем же самым словом (отсюда: пою песню).
Рассмотренные нами случаи ассимиляции и диссимиляции, гаплологии и синкопы, метатезы, метафоры и омонимии обладают одним общим свойством: они отражают разного рода нерегулярные явления в языке. Эти явления (или точнее: их вероятность) нельзя заранее предусмотреть.
В то же время этимолого должен постоянно считаться с возможностью столкновения с одним из тех «рифов», рассмотрению которых и была посвящена настоящая глава.
Глава двадцать третья Спорные этимологии
Откройте любой этимологический словарь русского языка — и вы убедитесь, что происхождение многих русских слов до сих пор остается неясным. Нередко авторы словарей прямо пишут об этом: «происхождение неясно» или «надёжной этимологии у слова нет».
В других случаях фактическое отсутствие какого бы то ни было объяснения скрывается за внушительным перечнем славянских или индоевропейских соответствий, которые, однако, мало что объясняют и в свою очередь нуждаются в этимологическом истолковании.
Наконец, такие определения, как «восточнославянское» или «общеславянское индоевропейского происхождения», если они не сопровождаются конкретным этимологическим анализом, как правило, не проясняют вопроса о происхождении интересующего нас слова.
Во многих случаях, особенно в подробных этимологических словарях А. Г. Преображенского и М. Фасмера, приводится не одно, а два или несколько различных объяснений, касающихся этимологии слова. При этом сам автор словаря иногда воздерживается от того, чтобы отдать предпочтение одному из объяснений, а в некоторых случаях даже пишет, что ни одно из них не может быть признано удовлетворительным.
Об очевидном в науке
Ведь каждый день пред нами солнце ходит,
Однако ж прав упрямый Галилей…
А. С. Пушкин
Можно ли считать, что отсутствие полной очевидности и определенности в решении многих этимологических вопросов является недостатком этимологической науки? В известном смысле — да. Чем меньше в науке остаётся «белых пятен», тем, следовательно, дальше шагнула она в своём поступательном движении вперёд. Но эти «белые пятна» не могут исчезнуть окончательно. Если всё станет совершенно очевидным и ясным, то науке просто нечего будет делать. А до тех пор, пока существуют непознанные области, учёные будут выдвигать различные — подчас противоречащие друг другу — гипотезы. Вспомните хотя бы, сколько самых разнообразных гипотез было в своё время предложено по вопросу о таинственных «каналах» на Марсе или о структуре лунной поверхности!
Наука в своём развитии не раз опровергала самые, казалось бы, неоспоримые и очевидные истины. Разве не представляется совершенно «очевидным» факт движения Солнца по небесному своду? В течение многих тысячелетий человек считал, что Солнце вращается вокруг Земли. Эти древние представления нашли своё отражение в самых различных языках земного шара. Мы до сих пор говорим о том, что Солнце восходит и заходит, хотя давно уже знаем, что не Солнце движется вокруг Земли, а, наоборот, Земля вращается вокруг Солнца.
Хорошо известно, что нет ничего обманчивее кажущейся очевидности. Многие великие научные открытия начинались с того, что самые общепризнанные и, казалось бы, очевидные факты подвергались сомнению и анализировались под критическим углом зрения. Гелиоцентрическая система мира, которую научно обосновал великий польский астроном Н. Коперник, могла появиться только в результате полного отрешения от привычных представлений о неподвижности Земли и о движении Солнца и звёзд по небесному своду.
Научный подвиг Магеллана, корабли которого совершили первое кругосветное плавание, был бы невозможным, если бы выдающийся мореплаватель руководствовался наиболее распространённым в его годы и «очевидным» представлением о плоской форме Земли. «Коперник геометрии» — великий русский математик Н. И. Лобачевский явился создателем новой геометрической системы, коренным образом изменившей наши представления о природе пространства. Но для создания своей системы Лобачевский должен был отказаться от целого ряда очевидных положений. В частности, он отказался от аксиомы о том, что через точку, лежащую вне прямой, можно провести в той же плоскости только одну прямую, которая не пересекает данной.
Таких примеров, когда сомнение в очевидных, на первый взгляд, фактах приводило в конечном счёте к выдающемуся открытию, можно привести из истории науки множество. Недаром Карл Маркс в анкете, предложенной его дочерьми, на вопрос «Каков ваш любимый лозунг?» ответил: «Подвергай всё сомнению!»
Этимологические гипотезы
Новые этимологические объяснения нередко также появляются в результате отказа от какой-то очевидной или, по крайней мере, общепризнанной точки зрения. Мы уже имели возможность убедиться в ошибочности этимологических сопоставлений типа немецкое habe ‘имей’ — латинское habe ‘имей’, несмотря на кажущуюся «очевидность» приведённого сопоставления, которое, казалось бы, оправдано полной фонетической и семантической тождественностью этих слов.
Поскольку всякое сложное этимологическое исследование обязательно бывает связано с фонетическим, словообразовательным и семантическим анализом, не удивительно, что выводы, полученные в каждом из этих аспектов исследования, могут противоречить друг другу. Это один из наиболее распространённых источников появления различных, часто исключающих одна другую этимологий.
Если вы в двух этимологических словарях русского языка встретите два разных объяснения одного и того же слова, то не думайте, что один из авторов обязательно чего-то не знает или чего-то не понял (хотя не может быть исключена и такая возможность). Во многих случаях подобные расхождения объясняются неодинаковой оценкой одних и тех же фактов, известных обоим авторам. Ведь если самые эти факты противоречивы, то далеко не всегда можно с достаточной лёгкостью определить, какие из аргументов «за» и «против» следует признать более убедительными. Одни исследователи придают большее значение аргументам «за», другие — «против». В итоге появляются различные точки зрения на вопрос о происхождении того или иного слова, и эти точки зрения могут быть оформлены в качестве двух или нескольких спорных гипотез.
Чья невеста лучше?
Возьмём пример с этимологией слова невеста (в древнерусском языке — невљста). Конечное — та в этом слове — суффиксального происхождения. Легко вычленяется из слова и отделяется от древнего корня также начальное не-. В корне — вљс- звук с появился в результате изменения первоначального д перед т (сравните бре-д-у — брес-ти, кра-д-у — кра-с-ть, е-д-им — е-с-т и т. п.). В этом учёные единодушны. Но какое значение имел восстановленный в результате фонетического и словообразовательного анализа корень вљд-? По этому вопросу мнения этимологов резко разошлись. В чём же причина этих расхождений?
С фонетической точки зрения, наиболее убедительной представляется этимология, согласно которой слово невљста восходит к форме *не-вљд-та ‘неизвестная’ (к глаголу вљдать ‘знать’). В пользу этого объяснения можно привести и такое древнерусское слово, как изевљст(ый) ‘известный’.
Но против этимологии невљста ‘неизвестная’ говорят факты семантического порядка. Во-первых, как показывает анализ родственных языков, корень глагола вљдать — в отличие от знать — в древности употреблялся лишь применительно к вещам, а не к людям. Во-вторых, ни в одном языке сторонники этой этимологии не смогли обнаружить названия невесты или молодой жены (сравните русск. невестка) с исходным значением ‘неизвестная’.
В семантическом плане гораздо более убедительной выглядит другая этимология слова невеста, возводящая его к форме *нево-вед-та ‘новобрачная’. Корень вед- в значении ‘жениться’ известен в литовском языке: vedu [вядy] ‘женюсь’, vesti [вя?сти] ‘жениться’. В древнерусском языке тот же самый корень выступает с огласовкой о: водити жену ‘жениться’. В целом ряде языков производные этого корня имеют значение ‘невеста’. А литовское диалектное слово nauveda [наувядa] ‘новобрачная’ как по своей структуре, так и по значению полностью соответствует древнерусскому слову невеста.
Но и у этой этимологии имеются слабые стороны, В частности, при таком объяснении не совсем понятным является корень вљд- в слове невеста, где мы встречаем гласный љ («ять») — при наличии простого е у глагола веду, вести. Не совсем ясным представляется также изменение начального нево- (сравните греч. ne(v)os [нeвос] ‘новый, молодой’) в не- (гаплология?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39