Я уже плох для вас? Да будет так! Слушайте: я отдаюсь на
милость Спитамена и, если мне удастся от него откупиться, я сумею
вернуться домой. А вы... если вы так мудры, как полагаете, то поступайте,
как заблагорассудится. Прощайте!
Александр резко опустил на лицо забрало рогатого шлема и стал
поспешно спускаться с холма. Птолеймаос Лаг и Фердикка во главе толпы
самых преданных телохранителей прокладывали дорогу. Воины очнулись.
Александр их покидает? Они разом позабыли обо всех обидах. Александр их
покидает! Они глядели на него, как непослушные дети на рассерженного отца,
уходящего из дома. Александр их покидает! Дракил и Лаэрт, у которых давно
зажили язвы на пятках, но которые так же давно прозябали не у дел,
отвергнутые разгневанным повелителем, переглянулись, поняли друг друга и
повалились, точно рабы, под ноги царя.
- Слава Александру!!! - неистово заревели македонцы. Поступок двух
товарищей послужил толчком, выведшим людей из оцепенения, и направил поток
их мыслей по новому руслу. Александр поднял руку и остановился. Взмах его
руки как бы закрыл все уста.
- Чего хотите от меня?
- Слава Александру!
- Хотите чтобы я остался?
- Слава Александру! - грохотала толпа. Александр повернулся и не
спеша поднялся на вершину холма. Войско опять умолкло, будто языки у людей
присохли к гортаням.
Александр неторопливо снял шлем, стиснул челюсти так, что его
красивые губы перекосились и стали жесткими, точно шрам. Он медленно повел
пронизывающим взглядом по густому строю бородатых воинов, по всему скопищу
взрослых детей - простодушных, бесхитростных, которые живут отрывочными
мгновениями, не додумывают до конца ни одной мысли и без помощи опытного
наставника не доводят до завершения ни одного трудного дела. И там, куда
падал ледяной взгляд повелителя, смущенно потуплялись глаза, низко
опускались головы. Ряд за рядом вникали воины, и щетинистые гребни,
султаны и конские хвосты их медных шлемов склонялись и колебались, точно
космы сизых степных трав от ветра.
- Итак, вы простите, чтобы я остался? - Голос царя отдавал звоном
железа. - Хорошо, прощу вас. Но обещайте, поклянитесь Керой, богиней
смерти, беспрекословно выполнять мои повеления!
- Клянемся! - глухо отозвались воины, обрекая себя страшной клятвой
на все страдания, уготовленные для них сыном бога Аммона. Чтоб рассеять
мрак, сгустившийся в сердцах людей, Александр сменил гнев на милость и
широко улыбнулся. И свет этой улыбки озарил будто луч солнца, выглянувшего
из-за туч, десятки тысяч лиц, огрубленных от зноя и ветра.
- Как ловко он провел этих скотов, - шепнул Фердикке усмехающийся
Птолемайос Лаг. Фердикка сердито насупился и проворчал:
- Скажи лучше: как ловко он вывернулся из тигровых когтей.
Александр тем временем уже распоряжался.
- Так как согдийцы для нас опасней всех здешних варваров, мы нападем
сначала на Спитамена. Ликиец Фарнух хорошо знает язык согдийцев. Он
сегодня же поведет отряды Койноса, Карана и Кратера на Мараканду. Но
поведет не прежней дорогой через горы; двинется по краю западной пустыни,
займет ворота Змеиных Трав [ущелье Джилан-Уты, или Ворота Тамерлана возле
города Джизака] и проникнет в долину Политимета [Политимет - греческое
название Зарафшана; перевод согдийского слова Намик, что значит
Многочтимый] там, где Спитамен его не ждет. Этим Фарнух выиграет время,
обойдет узрушан, ускользнет от приречных скифов и внезапно обрушится на
Спитамена. Фарнух, собирайся!
Добродушный ликиец, ничего не смысливший в делах войны, пытался
возразить против неожиданного повышения; но сын Филиппа так сверкнул на
ликийца глазами, что новоиспеченный полководец ринулся с холма, как
антилопа.
- Теперь, - продолжал Александр, - надо обезопасить себя от скифов
запада и востока. Захваченные нами города узрушан плохо приспособлены к
обороне. Находящиеся в них варвары только и ждут удобного часа, чтобы
ударить в спину. Поэтому следует построить между Газой и Киресхатой хорошо
укрепленный город. Нас много, и мы возведем его за две декады. После этого
мы переправимся через Яксарт и разгоним варваров, собравшихся на той
стороне. Таким образом мы отрежем скифам путь к Мараканде, и варвары не
сумеют помочь войскам Спитамена. Понятно? Так за работу! Копайте землю!
Глину месите! Рубите лес! Косите зеленый тростник. Ни одного часа
промедления!
И он сделал правой, здоровой рукой повелевающий жест.
- Мой хлеб - в острой пике, - дружно запели воины, расходясь по
лагерям, гимн поэта Арзхилоха. - В ней же вино из Исмара. Пика под рукою,
когда пью...

Уже семнадцать дней после бурного совета, к изумлению узрушан и
скифов, наблюдавших за македонцами с гор, на берегу реки, словно по воле
могущественного колдуна, выросла Александрия Эсхата - город со стенами,
башнями, домами, улицами, площадями, храмами и широким рвом. На
восемнадцатый день македонцы приступили к сооружению плотов. На двадцатый
утром завязался бой.
Для начала фракийцы и саки-тиграхауда обменялись через реку тучей
стрел, не принесших особого вреда ни той ни другой стороне. Затем греки
установили на берегу метательные орудия. По знаку Александра баллисты,
катапульты, онагры и палинтоны выбросили сотни дротиков по три локтя
длиною и ядро из свинца весом до трех фунтов. Ядро летело за шестьсот
шагов и сметало все живое, как смерч, а дротик чуть не за полстадия
пробивал самый толстый медный панцирь. Отряд саков-тиграхауда пришел в
расстройство.
Не прекращая обстрела, царь погрузил на плоты конницу греков и четыре
илы македонских гетайров и под звуки труб переправился на правый берег
Яксарта. Пращники и лучники плыли на туго надутых мехах. Шесты кормчих и
руки барахтающихся среди волн легких пехотинцев поднимали каскады
сверкающих брызг. Тревожно ржали кони. С треском сталкивались плоты.
Вопили подхваченные водоворотом стрелки; их пронзительные крики
разносились далеко по реке. Она почернела от плотов и людей, стала похожей
на пролив у острова Саламина, где афинянин Фемистокл потопил корабль
персидского царя Ксеркса.
Передовой отряд выбрался на берег, выставил пики и ринулся на скифов.
Но саки-тиграхауда окружили врага и засыпали его трехгранными бронзовыми
стрелами.
"Тогда, - записал вечером Клитарх, - божественный Александр послал на
помощь коннице легкую пехоту. Скифы отошли, не теряя нас из виду. Ожидая
от них какой-нибудь каверзы, царь укрепил головные отряды верховыми
стрелками, добавив к ним три малые фаланги гетайров. Но скифы, ловко
управляя конями и не прерывая стрельбы из луков, отразили удары
македонцев. Потому Александр сам навалился на азиатов тяжелой конницей.
Скифы не выдержали напора и бежали, оставив тысячу убитых и сто пятьдесят
пленных."
Летописец умолчал о потерях македонцев, хотя они также понесли
немалый урон. Сак-тиграхауда не знал промаха. Так так стрела не пробивала
бронзу толстых кирас, он поражал наступающих в шею и глаза. Трудно, почти
невозможно достать проворных всадников мечом и даже пикой - перед
сомкнутым строем несущейся вперед македонской конницы скифы мигом
рассыпались по полю и стремились обойти неприятеля сбоку, Только при
помощи легкой пехоты, защитившей фланги, Александру удалось опрокинуть
саков-тиграхауда.
Раздраженный упорством варваров, Александр пустился их преследовать,
чтобы истребить до последнего человека. Увлеченные погоней македонцы не
заметили, как далеко ушли от Яксарта. Справа от них возвышались обожженные
солнцем предгория. Впереди и слева раскинулась безводная холмистая степь.
Следы азиатов пролегали на северо-восток, по направлению к синеющему во
мгле горному хребту. Наступил вечер. Македонцы, утомленные зноем и жаждой,
остановились. Было решено переночевать возле пересохшей речки. Дракил,
снова поднявшийся до гиперета - начальника, ведающего доставкой съестных
припасов, - отыскал в извилистом русле длинную лужу с теплой и грязной
водой. Воду процеживали сквозь полы запылившихся хитонов и пили, так как
лучшей поблизости не было. Наутро все, включая самого Александра,
хватались за животы и скрежетали зубами.
Македонцы не догнали отступающих скифов и на второй день. Летучие
отряды саков-тиграхауда маячили на рыжих буграх, поросших колючей, уже
выгоревшей травой, истребляли вырвавшихся далеко вперед неприятелей и
пропадали в тучах желтой пыли. Опять настал вечер. Доведенные до отчаяния
преследователи лежали пластом на земле, и жалобные стоны страдающих людей
перекликались с плачем шакалов.
Александр долго не засыпал. Его мучило беспокойство. Слишком
поспешное отступление саков-тиграхауда не предвещало ничего хорошего. По
рассказу Геродота, царь персов Кир, обманутый скифами, долго преследовал
их в пустыне, пока не попал в засаду: Киру отрубили голову. Другой перс,
царь Дарий Гистасп, тоже упрямо гонялся за скифами, а потом едва выбрался
из причерноморских степей.
Александр прошел от Геллеспонта до Киресхаты и ни разу не повернул
обратно. Но тут, за Яксартом, начиналась таинственная страна-страна
непонятных людей. Все слышали об их честности, приветливости и
гостеприимстве. И все слышали об их жестокости и коварстве. Скифы хорошо
встречают друзей и беспощадно расправляются с врагом. И если от их рук пал
Кир, не знавший до того ни одного поражения, то почему он, Александр,
надеется на удачу? Эта мысль до Киресхаты показалась бы царю смешной, но
теперь она его испугала.
И сын Аммона решил: надо возвращаться. Постыдно? Пусть так. Это все
же лучше гибели. Тот, кто теряет голову в переносном смысле, может
потерять ее и в прямом. Сошлемся на раны, болезни, плохую воду... Не
станут же воины упрямиться, - все так и рвутся назад. Надо возвращаться.
Александр тяжело вздохнул и позвал Птолемайоса Лага.

У СТЕН МАРАКАНДЫ
Близ Мараканды, на берегах Политимета, македонцы были
стеснены со всех сторон и бежали на небольшой остров на
реке. Здесь скифы и всадники Спитамена окружили их и
перестреляли; только немногих захватили в плен и перебили.
Аристобул рассказывает, что большая часть войска была
уничтожена в засаде, так, как скифы скрылись в лесах,
откуда и напали на македонцев во время самого сражения...
Арриан, "Поход Александра"
- Сейчас же пошли гонца к Гефестиону, пусть он начнет действовать, -
так велел Александр телохранителю Фардикке после того, как истребил в
горах двадцать две тысячи узрушан.
Гонец благополучно доставил приказ царя в Макаканду.
- Ладно, - с готовностью сказал Гефестион, - действовать так
действовать.
Он утроил у всех городских ворот стражу и вместе с Оробой направился
к базарному старосте.
- Хорошо тебе жилось при персах? - спросил толстобрюхого старосту
Гефестион.
- Вай! - вскричал купец. - Плохо жилось. Совсем плохо!
- Теперь лучше?
- Вай! Теперь хорошо. Совсем хорошо.
- Чем же ты отблагодарил своих избавителей?
- Вай! - Староста сразу сообразил, в чем дело. - Все, что на базаре,
- ваше, господин! - воскликнул он, подобострастно изогнув шею. И добавил
про себя: "Лишь бы я цел остался".
- Так вот, - промолвил Гефестион строго, - все товары - ты слышишь
меня? - все товары, привезенные сегодня на рынок, ты должен приподнести в
дар Искендеру. Иначе Зулькарнейн, не дай бог, подумает, что ты
неблагодарный осел, которого следует повесить на городских воротах.
Понимаешь меня?
- Вай! - Староста побледнел. - Все понимаю, господин. Все понимаю.
И подумал: "Что теперь будет?"
- Агар! - крикнул он, отворив низкую дверь пристройки. - Агар!
Из темной комнатушки выглянул человек с худым, желчным лицом и
красноватыми глазами. Староста наклонился к его уху и, хмуря брови, долго
что-то шептал, то и дело оглядываясь на Гефестиона, причем, когда он
оборачивался к македонцу, жирная рожа плута расплывалась в улыбке.
- Жители Мараканды! - вопил через полчаса Агар с возвышения. - Эй,
жители Мараканды! Радуйтесь! Царь Искендер Зулькарнейн, да славится его
имя вечно, покупает все наши товары.
Тишина. Недоумение. Затем из толпы выступил чеканщик Фрада, отец
Варахрана:
- Как это - все товары? Объясни получше!
- Все: посуду, ткани, одежду, баранов, зерно, масло - словом, все,
что вы привезли или вынесли на базар сегодня.
Опять молчание - люди не сразу нашлись, что сказать. О подобных
сделках в Мараканде еще не слышали. Потом снова заговорил Фрада:
- А что Искендер даст взамен?
Агар вынул из-за пазухи и поднял высоко над головой желтый глиняный
черепок.
- Каждый из вас, жители Мараканды, получит табличку с именем
Искендера. Не теряйте табличек. Когда царь, да будет благословенно его
имя, вернется из похода на Киресхату, он любому, кто предъявит черепок,
выдаст сколько следует золотых или медных монет.
Монеты? И когда? Когда Искендер вернется из Киресхаты! А если он
вернется через три года? Или совсем не вернется? Люди пришли на базар,
чтобы обменять зерно на посуду, овец на земледельческие орудия, сухие
фрукты на одежду, - чтобы приобрести, с душевной болью отрывая от скудных
запасов немалую часть, вещь, еще более необходимую в хозяйстве. И вот им
предлагают какие-то черепки, которые ни к чему не приспособишь... Базар
зашумел.
- Как вам не стыдно! - с возмущением крикнул Агар. - Кто вас
освободил от Бесса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36