Стволы ободранных о камни горных елей ударяли, словно тараны, и
производили в отрядах большое опустошение. В довершение всего неожиданно
пошел крупный град, и льдины величиной с голубиное яйцо хлестали
македонцев, точно свинцовые шары, брошенные из пращей. Затем полил дождь.
Солдаты промокли с головы до пят и дрожали от холода и усталости.
Наконец, когда стало уже совсем темно, дорога отошла от реки влево и
запетляла по склону крутого, почти неприступного хребта. Великий Змей
медленно карабкался вверх по откосам, и пляшущее от ветра пламя двух
факелов, зажатых в руках воинов передового отряда, напоминало мерцающие от
печали глаза чудовища.
Не было ни травы, ни кустарников, чтобы разжечь костры, согреться и
обсушиться. Не было и сил идти дальше. Чтобы не свалиться, воины
прицепились к выступам скал и так лежали на мокрых камнях до утра. Их бил
озноб. В ответ на судорожное скрежетание зубов и взрывы хриплого кашля из
темноты раздавалось рычание снежного барса. Низко над головой, на южной
стороне мрачного неба, зловеще сверкала меж облаков звезда Канопус.
- Афина-Паллада! - ворчал Феаген, лежа в расселине среди
остроребристых камней.
От счастливого волнения, которое он испытывал вчера утром, не
осталось и следа. Тело бедняги застыло и онемело, и только внутри, в
сердце, горела живая искра. Феаген пытался расправить члены и разогнать по
жилам кровь, но едва не сорвался под обрыв. Это привело грека в ярость.
"Какое преступление совершил Феаген, чтобы терпеть такие мучения?" -
со злобой спрашивал себя марафонец.
Он перебирал в памяти все свои поступки, но не находил ничего
недостойного. Честно жил. Честно трудился и кормил себя и своего отца.
Почему же он страдает?
Рассвет долго не наступал. Окоченевшие люди истомились от ожидания. К
утру все потонуло в тумане. Он забирался под плащи, забивал рот и оставлял
на языке вкус пустоты и сырости. Наконец ледяной ветер, дующий с
заснеженных вершин, развеял густые пласты тумана, и Великий Змей ожил.
Проводники и разведчики отправились вверх по тропе и наткнулись на заросли
мастикового дерева. Застучали топоры. К радости воинов, мастиковое дерево
хорошо горело даже зеленое, и дым от него благоухал, словно фимиам. Люди
согрелись у жарких костров, высушили плащи и хитоны, подкрепили силы,
зажарив на долго не угасающих углях мясо быков.
Войско двинулось к Седлу Анхрамана, находившемуся на высоте шести
тысяч семисот локтей над уровнем моря. Один поворот. Второй. Десятый.
Сороковой... Точно завитки гигантского вихря, петляли изгибы тропы прямо
вверх по крутому склону, и казалось, им не будет конца. Справа синел
провал, по дну которого вчера проходило войско. Люди, бредущие впереди, с
опаской глядели вниз и с удивлением показывали друг другу серый шнур,
брошенный кем-то на скалы. По нему ползли муравьи. Никто не верил, что
этот шнур - та самая тропа, по которой они шагают, а муравьи - это их
товарищи, ковыляющие следом.
Воинов охватывало чувство страха перед величием гор. Они доверчиво
смотрели на растущие кое-где корявые, узловатые дубы, не скрываются ли в
их растрепавшихся от ветра кронах злые духи поднебесной страны?
Люди выбивались из сил и долго лежали на карнизе, чтобы отдышаться.
Быки, утомленные невыносимо трудной дорогой, с хрипом валились на бок и
больше не вставали. Кони срывались с тропы и вместе с всадниками летели по
откосу, сдвигая с места камни; тучи щебня и куски гранита и гнейса лавиной
обрушивались в долину, сметая с нижних изгибов тропы людей и лошадей.
Чем выше поднимался Великий Змей, тем холоднее становился воздух.
Ветер усилился. Он взметал клубы пыли и засыпал глаза, подхватывал с тропы
мелкие осколки камней и с размаху рассекал ими носы и щеки македонцев.
Дубы сменились редкими рощами древовидного можжевельника. Между скалами,
как бы выворачивая кривыми лапами тяжелые обломки камня, пробежал черный
гималайский медведь.
В вечеру шестого дня этого небывалого перехода, когда до седловины
перевала осталось около стадия, сверху по тропе с громом покатился
огромный круглый камень. Он ударил Великого Змея в лоб, размозжил ему
голову, столкнулся с выступом скалы, отломил от него кусок гранита,
свалился за край тропы и помчался вниз, как метеор, уничтожая все живое.
Наверху послышался торжествующий вой. Темнолицые люди в шкурах зверей
радостно болтали руками и приплясывали от возбуждения.
Македонцы замерли на месте. Обитатели гор навалились на второй
камень.
Александр вырвался вперед. Лицо македонца стало белым: словно
известняк, по которому дробно стучали копыта его коня. Глаза сверкали, как
у сумасшедшего. Рот скривился от злобы. Царь вырвал из рук застывшего от
страха легкого пехотинца пращу и проревел:
- Шар!
Воин выхватил из сумки свинцовый шар. Александр бешено завертел
пращой - и шар со свистом полетел вверх. Один из горцев упал с раскроенной
головой. Александр повернулся и стегнул пехотинца кожаной пращой по лицу:
- Дармоед!
Пехотинцы пришли в себя. Замелькали стрелы, дротики, свинцовые и
глиняные обожженные шары. Два-три горца рухнули возле камня, который им
так и не удалось сдвинуть с места. Остальные разбежались. Гетайры
поскакали вперед и убили двоих пиками. Одного взяли живым и приволокли к
Александру.
Это был высокий смуглый юноша. Его черты отличались необыкновенной
правильностью, но шкура снежного барса на плече, недобрый блеск темных
глаз и развевающиеся по ветру черные длинные волосы придавали лицу туземца
диковатое выражение.
- Спроси его, - прохрипел Александр, вцепившись в плечо сатрапа
Артабаза, - спроси, зачем он сбросил на меня камень?
Артабаз сделал шаг вперед и заговорил мягко и плавно на местном
языке.
Горец ответил не сразу. Македонцам казалось - он так жесток и скуден
разумом, что сам не знает, почему скатил на войско глыбу гранита. Горец
без тени страха осмотрел царя с ног до головы, взгляд его остановился на
рогатом шлеме македонца.
- Это Зулькарнейн? - смело обратился горец к Артабазу.
- Да, это Искандер Зулькарнейн, - проворчал Артабаз. Он ожидал, что
при этих словах горец сейчас же повалится в ноги "повелителю мира". Но
человек, одетый в шкуры зверей, и глазом не моргнул. Его лицо, неожиданно
для македонцев, приняло строгое, серьезное и умное выражение, и
завоеватели увидели, что перед ними вовсе не дикарь.
- Спроси Зулькарнейна, - угрюмо сказал он персу, - спроси, зачем он
пришел в нашу страну?
И он в упор поглядел на Александра глубоким взором.
- Вот он какой! - жестко усмехнулся сын Филиппа. - Он жаждет узнать,
зачем я пришел сюда? Хорошо. Я ему скажу. Певкест!..
Горца раздели донага и привязали к скале на самом перевале. Иранец
Певкест, так же как и Артабаз, переметнувшийся на сторону Александра,
вынул небольшой острый нож и надрезал на плече горца кожу. Юноша
догадался, что хотят с ним сделать, и забился, точно орел, попавший в
сеть.
Александр отвернулся от горца и кинул взгляд на север. Перед ним
расстилалась окутанная светлой желтоватой дымкой необъятная долина. Вот
она, золотая Бактриана [страна в Средней Азии по среднему и верхнему
течению Аму-Дарьи, входившая в состав Персидского государства], о которой
он мечтал с детских лет.
Горец вскрикнул.
Вот она, страна сокровищ, лежит у ног Александра, с трепетом ожидая
его пришествия.
Горец громко застонал.
Вот она, страна прекрасных дев, ярких тканей, сверкающих сосудов,
страна горячих коней.
Пронзительные вопли горца напугали бродивших наверху оленей. Один за
другим, плавно выбрасывая ноги, они умчались по обледеневшим скалам и
скрылись из глаз.
Вот она, страна, где слава Александра вспыхнет с новой силой, страна,
откуда он поведет свои войска дальше на север, в голубые просторы
легендарной Согдианы!
Горец захлебнулся и смолк.
Великий Змей медленно пополз по тропе вниз, к священной Бактре
[Бактра - столица Бактрианы; современный Балх в Афганистане]. И юный
горец, прикованный к скале, точно Прометей, глядел мертвыми глазами на
воинов неведомого Запада, которому он не сделал никакого зла, пока Запад
не вторгся в его страну с оружием в руке. С багрового тела свисали клочья
ободранной кожи, густыми струями бежала на холодные камни дымящаяся кровь.
Феаген, содрогаясь от того, что видел и слышал сегодня, зловеще
проворчал себе под нос:
- Ты ответишь за все, Александр. Придет день - и ты ответишь за
все...

"УЙДЕМ НА СЕВЕР!"
Бегите от него; он - зла основа,
Он - Анхраман, он враг всего живого.
Фирдоуси, "Книга царей".
Не один Александр стремился к священной Бактре. В тот час, когда
македонец только еще подходил к воротам Кабуры, с запада въехал в долину
реки Банд, у которой стоит Бактра, трехтысячный отряд Бесса.
Персов и согдийцев было в отряде немного. Ядро войска составляло
конное ополчение дахов - кочевников, обитающих на востоке от Гирканского
моря. Убив царя, Бесс около года скитался по их становищам, чтобы набрать
войско, и ему удалось посредством хитрых слов привлечь к себе вождей двух
или трех родовых общин. И теперь они ехали за ним каждый со своей
дружиной, пугая крестьян, работавших в поле, грозным видом черных косматых
папах. Заметив Бесса и его людей, бактрийские селяне, одетые в тесные,
облегающие хитоны и обутые в высокие сапоги с загнутыми носами, вскидывали
на плечо тяжелые круглые мотыги и поспешно скрывались под защиту
полуразвалившихся глинобитных оград.
- Почему они прячутся? - удивлялся Бесс. - Неужели принимают меня за
юнана?
Езда по горам и пустыне его измотала. Он томился по острому, пряному
вареву и мечтал о блестящей и чистой циновке. Ночлег у костра, мясо,
зажаренное на углях, ему надоели до отвращения.
- Они скорей всего принимают тебя за тебя, - с усмешкой пробормотал
Спантамано. - Поэтому и бегут, дети праха.
- Что ты сказал? - не расслышал сатрап.
- Я говорю: злой народ эти бактрийцы.
- Да, - согласился Бесс. - Я правлю ими десять лет, но не помню ни
одного бактрийца, который, увидев меня, хотя бы раз улыбнулся.
- Наглецы, - в тон ему сказал Спантамано. - Их обдирают, а они еще
хмурятся, мерзавцы, вместо того чтобы от радости хохотать.
Бесс не разобрал, шутит согдиец или говорит серьезно, и рассердился.
Он рванул коня за повод и молча поскакал вперед. Ему хотелось бросить
Спантамано что-нибудь резкое, унизить его, уязвить и вывести из себя. Но
как уязвить человека, если у него не видно изъяна, больного места, которое
так удобно задеть? К словам Спантамано трудно придраться, - ведь он как
будто бы только шутит, проклятый согдиец. Но тот, кто не глуп, сумеет
услышать в якобы безобидных шутках Сиавахшева отпрыска шипение ядовитой
змеи, а в его ленивых движениях почувствует угрозу. Бесс, хотя и
превосходил Спантамано ростом и силой мускулов, часто, когда согдиец
глядел на него лукавыми глазами, казался себе беспомощным сусликом, на
которого охотится хитрый и терпеливый степной лис.
До Бактры оставалось еще два перехода. Путники решили где-нибудь
переночевать и ранним утром отправиться дальше, чтобы к вечеру добраться
до города. Когда солнце зашло, они подъехали к селению, обнесенному
высокой глинобитной стеной. Сатрап с наслаждением потягивался. Он
предвкушал сытный ужин и отдых на пушистом ковре. Но перса ожидало великое
разочарование - ворота селения с грохотом закрылись перед самым его носом.
- Эй, откройте! - негромко, с достоинством сказал Бесс и небрежно
застучал по полотнищу ворот рукоятью бича. - Где ваши глаза? Не видите,
кто приехал?
Он был спокоен. Жители селения, узнав, что к ним пожаловал сам Бесс,
сатрап Согдианы и Бактры, поспешно распахнут ворота и падут ниц перед
высоким гостем. Так случалось всегда, и Бесс привык принимать почести не
задумываясь, как привык пить воду, когда испытывал жажду.
Но ворота не открывались. Бесса взяла досада.
- Ну, чего вы там медлите? - воскликнул он нетерпеливо. - Открывайте
скорей!
На стене показался старый бактриец с луком в руке.
- Кто ты такой? - спросил он сердито.
Сатрап смешался. Его никогда не спрашивали, кто он такой. Во дворце,
когда он восседал в золотом кресле, вельможи гнули перед ним спину и не
спрашивали, кто он такой. Когда он ехал по улицам, окруженный толпой
телохранителей, народ кланялся до земли, и никто не спрашивал, кто он
такой. Когда он собирался посетить какой-нибудь округ, там два месяца
готовились к встрече, и никто не спрашивал, кто он такой. Бесс есть Бесс,
проклятье твоему отцу. И вот какой-то дряхлый, выживший из ума бактриец...
Бесс не нашелся, что ему ответить и растерянно посмотрел на Спантамано.
Тот сделал грозное лицо, вытаращил глаза и с притворной свирепостью
заорал:
- Открывай скорей, болван! Ты не видишь разве, собачий сын, что перед
тобой - благороднейший из персов, гахаманид Бесс, твой повелитель?
На старика эти слова не произвели никакого впечатления.
- Бесс? - недоуменно переспросил бактриец. - Никогда не слыхал про
такого.
Тупость бактрийца взбесила сатрапа. Он раскрыл рот, чтобы обрушить на
старого дурака лавину отборных ругательств, но вдруг осекся и широко
раскрыл глаза. Он понял. Старик притворяется. Бесса узнали, конечно. И не
пускают в селение именно потому, что он - Бесс.
- А!.. Вы так со мной?.. Изрублю всех! Селение снесу!..
Он корчился на коне, стиснув кулаки, оскалив зубы и запрокинув
голову, точно голодный волк, что сидит под скалой и ярится, глядя на
оленей, гуляющих на безопасной высоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36