— Да запросто. А потом, разумеется, свалит все на них и еще выступит в качестве единственного защитника отечества, помешавшего дальнейшему продвижению паргунской армии в глубь страны.
— Неужели паргунцы столь глупы, что попадутся на такую примитивную наживку? И все ради чего? — Последний вопрос был задан молчавшей до этого Льет.
— Ты имеешь в виду — что они с этого получат? Ну, во-первых, им не придется иметь дело со мной в качестве короля соседнего государства. А меня, как мы уже выяснили, там недолюбливают не без причины. Кроме того, Верракай вполне мог уже получить от них что-то или как-то быть с ними связан. Может быть, он и вовсе вступил с ними в сговор и пообещал отдать часть своих земель в качестве плацдарма на этом берегу реки. За такое дело они его озолотят с ног до головы. В общем, варианты их сотрудничества нам все равно не просчитать. Меня волнует другое: сколько паргунских когорт сможет выставить против нас Сагон, если, конечно, соберется?
— А через Лионию они пройти не смогут? — обеспокоенно спросила маршал Сулинеррион, обращаясь в первую очередь к королевским оруженосцам.
— По крайней мере, без больших кровопролитных столкновений им пройти через границу не удастся, — ответил Гаррис. — У нас вдоль реки стоит несколько гарнизонов. Патрульная служба у них отлажена отлично благодаря рейнджерам. В конце концов, опыт уже есть: паргунцы уж не раз пытались совершить такой маневр, но мы всегда пресекали эти попытки.
— В западных землях его королевства у Сагона, как говорят, собрано восемь когорт, — сказала Сурия. — Но нельзя забывать, что половина из них, если не больше, сосредоточена ближе к северной оконечности границы.
Пелан рассмеялся:
— Да мне ли этого не знать! И по-моему, я со своей ротой являюсь главной тому причиной. Паргунцы вынуждены держать много сил на том участке границы с Тсайей, который прикрываю я. Итак, остаются три-четыре когорты, и полагаю, не более двух из них окажутся достаточно близко, чтобы успеть выйти наперерез нам. Таким образом, пара когорт от Верракая, еще две паргунских… интересно бы узнать, кто будет у них командиром, — и не более одной когорты от Комхальта. Господа маршалы, а что вы скажете по поводу ордена Лиарта? Сколько у них последователей, реально готовых взяться за оружие?
Придворный маршал Секлис нахмурился:
— Еще совсем недавно, мой господин, я мог бы ответить вам, что в Верелле последователей Лиарта нет совсем. Однако все мы — а вы и вовсе на собственном опыте — могли убедиться, что это не так. Только Геду ведомо, сколько их прячется по лесам в этих краях. Пелан покачал головой:
— Похоже, они разрешили кролику пробежаться лишь затем, чтобы потом дать поразмяться своим гончим. Ну что ж, придется устроить им сюрприз. Они, наверно, и не предполагают, что кролик может показать зубы.
Собеседники Пелана рассмеялись.
— И то верно, мой господин, — улыбаясь, сказал маршал Хайгин. — Не зря же вас прозвали Лисом, но никак не кроликом.
— Мне кажется, уважаемый маршал, что я заработаю себе куда менее благозвучное прозвище, по крайней мере у врагов, если мы сумеем добраться до цели. А теперь серьезно: давайте посмотрим правде в глаза. С одной стороны, против наших семидесяти человек может быть выставлено четыре, если не пять когорт. Звучит страшновато. Но при этом никто из наших противников и не подозревает, что за нами, нагоняя нас с каждым часом, движется когорта из моей роты. Два к четырем — соотношение уже вполне сносное, если учесть, что и противник, вполне возможно, не соберет все силы в один кулак ко дню первого столкновения. Кроме того, несмотря на медлительность рыцарских коней, задерживающую наше передвижение, я рассчитываю, что отряд тяжелой кавалерии сыграет свою роль, и роль немаловажную, когда дело дойдет до сражения.
— Ну что ж, будем на это надеяться, — со вздохом сказал придворный маршал Секлис. — А теперь, с вашего позволения, мой господин, я проследую в храмовый зал, чтобы вознести молитву…
— А я, с вашего позволения, присоединю свои молитвы к маршалу. Насколько я понимаю, обращаться к Геду мы собираемся с одной и той же мольбой.
Все сидевшие в кабинете замолчали, вспомнив о пленнице, благодаря которой сами они были живы и свободны. Сгустившиеся за окном сумерки означали начало второй ночи ее мучений.
Первое, что она почувствовала, когда очнулась, был холод, и ничего больше. Даже собственное тело словно не принадлежало ей. С толку сбивал и белесый, едва уловимый свет, исходивший неведомо откуда и не освещавший ничего вокруг. Некоторое время Пакс никак не могла решить, жива она или мертва. Предполагая оба исхода, она менее всего могла ожидать именно такого пробуждения — в холоде и тумане. В ее мозгу стали появляться обрывки не то сна, не то видения, не то воспоминаний о реальных событиях. Она вспомнила чьи-то руки, теплые и излучающие добро, растирающие ее затекшие конечности. Хриплый и в то же время мягкий голос, успокаивавший ее и убеждавший больше ничего не бояться. Потом эти воспоминания снова куда-то исчезли. Она ощущала пространство вокруг себя, догадывалась, что лежит под открытым небом, но никак не могла рассмотреть кругом ничего, кроме плотной серой пелены Она сначала осторожно, а затем более энергично поморгала. Потом попыталась пошевелиться. Затекшие мышцы и суставы запротестовали против такой нагрузки. Она перевела дыхание и решила попробовать еще раз. Что-то мягкое и теплое лежало у нее под головой. С огромным трудом она смогла поднять руку и, проведя ею по голове, почувствовала вновь начинавшие прорастать волосы, которые кем-то были заботливо убраны под капюшон плаща. Ее пальцы обследовали ткань капюшона, нащупали какой-то шов, а затем, спустившись чуть ниже, обнаружили сверток, поддерживавший ее голову, и воротник плаща, прикрывавшего ее наготу. Подняв руку к лицу, она смогла разглядеть ее. По крайней мере, зрение у нее сохранилось.
Она вновь попыталась пошевелить ногами. Они почти отказывались двигаться, не то одеревенев от холода, не то в результате чудовищных пыток. Сразу ей было не определить причину своей неподвижности. Но постепенно она смогла распрямить их, и во всяком случае, там, где должны были остаться раны от раскаленных камней, ее пальцы не обнаружили ничего, кроме гладкой неповрежденной кожи. Сами руки двигались почти безболезненно, словно и не были в них переломаны все кости. Она заставила себя сесть, а затем, переведя дыхание, облизала пересохшие губы почти столь же сухим языком. Откуда-то донеслись непонятные здесь, но такие знакомые звуки: скрип телеги, мычание коровы. Снег пятнами покрывал замерзшую землю. Она нащупала сверток, лежавший у нее под головой, и поняла, что это была одежда. Ее собственная одежда, сорванная с нее стражниками. Кто-то успел наскоро, грубыми стежками сшить разорванные куски, пришить несколько оборвавшихся деревянных пуговиц и даже залатать самые большие разрывы и дыры кусками какой-то другой, совершенно не подходящей по цвету ткани. В одежду был завернут небольшой мешочек с хлебом, несколькими кусками мяса и фляжкой. Пакс вынула пробку и попробовала жидкость на вкус. Это была чистая вода. Она выпила ее залпом до дна, вздрагивая от прикосновения к воспаленному нёбу и горлу ледяной жидкости. Затем, собравшись с духом, она откинула плащ и быстро влезла в свою одежду, стараясь не смотреть на себя и не выяснять, какие из ран и ссадин успели зажить, а какие нет. Вновь закутавшись в плащ, она попыталась что-то вспомнить и хоть как-то объяснить свое нынешнее положение.
По крайней мере она была жива. Воображение отказывалось представить себе вариант загробной жизни, где ее ждала бы старая, причем починенная одежда, где на теле по-прежнему виднелись бы черные пятна синяков, хотя основные, самые страшные, почти смертельные раны затянулись практически без следа. Итак, живая и свободная; судя по звукам, где-то за пределами города. А кроме того, кто-то явно проявил к ней сострадание и заботу, побеспокоившись об одежде и еде. Пакс стала медленно жевать кусок мяса, не без труда работая затекшими челюстями. Жива, свободна, одета, накормлена. Чего еще можно было пожелать? Впрочем, кое-какие желания пришли ей в голову. Не помешало бы согреться. Еще неплохо было бы узнать, что же все-таки произошло. Разобраться в том, где она и какой теперь день. И выяснить, где король. Вот и все. Додумав, Пакс попыталась встать на ноги. Ее неизвестный доброжелатель не продумал вопрос с обувью. Пошарив по земле в радиусе нескольких шагов, Пакс не обнаружила ни сапог, ни каких-либо туфель. То, что ее собственные сапоги были с нее сняты, — это она хорошо помнила. Носки, впрочем, у нее остались, завернутые все в тот же сверток. Но зимой в одних носках далеко не уйдешь. Встав в полный рост, она поняла, что находится ниже уровня окружающей местности — в широкой канаве или ложбине. В нескольких шагах впереди проступал сквозь туман пологий склон. Она сделала несколько шагов по направлению к подъему и несказанно обрадовалась, обнаружив, что ходьба дается ей без большого труда. Чуть в стороне она заметила какой-то довольно большой темный предмет на земле. Добравшись на него, она поняла, что перед нею труп женщины.
Та лежала, чуть согнувшись, запрокинув голову. За время, прошедшее после смерти, тело уже успело остыть, и в неверном туманном свете лицо покойной казалось высеченным из серого камня. Пакс с огромным трудом заставила себя сосредоточиться. Эта женщина была ей знакома. Но кто она?.. Легкий ветерок пронесся по низине, вырывая из-под плаща Пакс жалкие частички тепла и попутно шевеля черные волосы на голове мертвой женщины. Баррани… Труп бывшей подруги по отряду новобранцев был одет в одежду ярко-красного, издали заметного даже при неверном туманном освещении цвета. Красный плащ, красная рубашка, красная куртка, и лишь брюки и сапоги черного цвета. В руке Барра по-прежнему сжимала меч. Пакс осторожно, морщась от боли в собственном теле, перевернула Барру, чтобы понять, отчего она погибла. Рукоятка кинжала торчала у нее из груди. Другой клинок, чуть поменьше, вонзился ей в горло. Рубаха, куртка и земля вокруг были пропитаны замерзшей кровью. Пакс судорожно сглотнула. Осмотревшись, она заметила, что снег и земля вокруг были взрыты, похоже, во время смертельной и довольно долгой схватки. Осторожно, одними пальцами она прикоснулась к рукояткам кинжалов, торчавших из тела Барры, и вдруг, словно о чем-то догадавшись, осмотрела накинутый на собственные плечи плащ. Действительно, в его складках скрывались кожаные ножны, как раз подходившие для ношения двух этих клинков.
Пакс стало не по себе. Память ничем не могла помочь ей. Оставалось только гадать: не она ли сама метнула эти ножи в ту женщину, что лежала сейчас перед нею? Не убила ли она таким образом человека, который хотел ей помочь? Впрочем, Пакс отказывалась поверить в то, что Барра вдруг изменила свое мнение относительно нее и решила выходить чудом спасшегося от мучительной смерти паладина. Неужели они с Баррани опять сошлись в поединке? Но тогда откуда взялись накинутый на нее плащ и еда? Из невеселых раздумий Пакс вывел порыв ветра, донесший характерный, знакомый Пакс по долгим ночным засадам и разведке звук: где-то совсем рядом по замерзшей земле шел в ее направлении человек. Пакс присела рядом с трупом и замерла, напряженно прислушиваясь.
Шаги приближались. Незнакомец шел уверенно, зная, куда именно хочет попасть в этом тумане. Вот он на мгновение задержался на краю и быстро, почти бегом спустился на дно впадины. Столь же уверенно он проследовал к тому месту, где, по его расчетам, должна была лежать Пакс. Оттуда до нее донесся его удивленный свист, а затем голос:
— Пакс! Пакс, да ты что? Во дает! Очухалась и ушла! И сил хватило! Но все равно, вряд ли она могла уйти далеко отсюда. Пакс, где ты? — Последние слова он произнес громче, так, чтобы было слышно на несколько десятков шагов вокруг.
Паксенаррион попыталась ответить, но вместо голоса из ее горла вырвался лишь сухой хрип. Сориентировавшись по звуку, незнакомец направился к ней, и вскоре она смогла разглядеть высокого мужчину, одетого в черное. В руках он нес пару небольших мешков.
— Вот ты где, оказывается! Наверное, ты меня не помнишь… Меня зовут Арвид Семминсон.
Но Пакс к этому моменту уже вспомнила элегантного и обаятельного мужчину, к тому же неплохо владеющего мечом, с которым она встретилась в Бреверсбридже. Тогда он еще сказал ей, что едет куда-то по делам воровской гильдии. Пакс кивнула ему в знак приветствия. Он подошел поближе, но не вплотную к ней.
— Ты думаешь, тебе стоит ходить и вообще напрягаться? — Голос Арвида был куда менее самоуверенным, чем Пакс запомнилось по их предыдущей встрече. В ответ она пожала плечами и сказала:
— Встать я смогла вполне самостоятельно. Не могу же я валяться на земле бесконечно. Того и гляди, простужусь.
После того, что с ней происходило в последние несколько суток, боязнь простудиться выглядела каким-то издевательством над самой собой, но больше Пакс в голову просто ничего не пришло. В конце концов, если ей каким-то чудом удалось выжить, то впереди ее еще ждала недоделанная работа. Арвид также кивнул ей, при этом стараясь избегать ее взгляда.
— Знаешь, Пакс… то есть извините, госпожа Паксенаррион, я очень рад, что все обошлось, что вы сносно себя чувствуете, но… — Он протянул ей мешок и запечатанный кувшин. — Мне кажется, что вам нужно еще поесть и попить перед тем, как отправляться в дорогу. А как я понял, сидеть на месте вы не намерены.
Пакс сразу же потянулась к кувшину и с удивлением заметила, что Арвид постарался избежать прикосновения ее рук к своим и чуть ли не бросил сосуд ей в ладони. Она с недоумением посмотрела ему в лицо и не увидела, не почувствовала в своем старом знакомом никакого зла, что, однако, не мешало ему изрядно нервничать, находясь рядом с ней. При этом он все так же упорно избегал ее взгляда. Решив отложить выяснение отношений на потом, Пакс поскорее выдернула пробку и припала губами к горлышку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107