Ну, я имею в виду, что ты могла бы переночевать у меня.
— Севри, ты, наверное, устала от того, что все тебе говорят одно и то же, но я не буду оригинальна и скажу, что ты очень выросла. Чем ты сейчас занимаешься? Работаешь в конюшне, как и раньше?
— По-всякому. Я помогаю, чем могу, и на самом постоялом дворе, и на кухне, но работать в конюшне мне больше нравится. — И Севри улыбнулась прежней открытой, добродушной улыбкой. — А как ты, Пакс? Странно видеть тебя без меча.
— У меня все нормально. А с каких пор здесь стали запрещать ходить с оружием?
— С начала лета. Конечно, когда в городе полно торговцев и охранников из разных караванов, это очень даже помогает: драк стало меньше, и в поножовщину они переходят гораздо реже. — Бросив взгляд в сторону киакдана, она вдруг встрепенулась и поспешила извиниться:
— Прошу прощения, магистр Оукхеллоу. Я не поздоровалась с вами.
— Ничего страшного.
— Пакс, у тебя все та же вороная лошадь или уже другая?
— Теперь я путешествую на своих двоих, — ответила Пакс, осторожно подбирая слова. — Я оставила Сокс в Фин-Пенире. Мне пообещали, что будут за ней ухаживать до тех пор, пока я не вернусь забрать ее. — Пакс показалось, что на лице Севри мелькнуло тщательно скрываемое сомнение, но девочка все так же открыто и безмятежно сказала:
— Надеюсь, там ей будет хорошо. Помню, как поначалу я боялась ее, а к тому времени, как ты уехала, я запросто кормила ее прямо с ладони. — Окинув форму Пакс понимающим взглядом, она решила уточнить:
— Ты теперь рейнджер? Или об этом не стоит спрашивать?
— Я прослужила лето вместе с рейнджерами, а теперь собираюсь отправиться к герцогу Пелану. — Пакс подумала, что стоило бы сказать Севри что-нибудь ободряющее, но не нашла подходящих слов. Та же, шмыгнув носом, сказала:
— Ладно, пойду я. Работы много. Как раз очередной караван подошел — нужно мулов покормить. — Она сделала шаг к выходу, а затем обернулась:
— Я очень рада, что ты снова заехала к нам, Пакс. Надеюсь, ты еще вернешься сюда.
Подождав, пока девочка уйдет, киакдан сказал:
— Севри тут поговаривала о том, чтобы вступить в братство Геда. Она говорит, что хочет быть похожей на тебя. Пакс вздрогнула.
— Вот еще не хватало! И вообще, мне кажется, что она…
— Она гораздо крепче духом, чем ты думаешь. Она стала бы отличным воином, в чем-то, быть может, действительно похожим на тебя. Хотя, на мой взгляд, ей не стоит становиться профессиональным солдатом. Впрочем, если в этот город придет беда, она сможет достойно защищать родные стены.
Когда они, поужинав, вышли с постоялого двора, было уже темно. Однако улицы городка по-прежнему кишели народом. Пакс объелась, и ее клонило в сон. Обильная еда наложилась на усталость после долгого перехода, и теперь ей хотелось только одного — добраться до постели, до любого тюфяка или хоть охапки соломы. Но когда они вернулись к дому киакдана, тот, к ее удивлению, развел в очаге огонь и пододвинул табурет поближе, явно настраиваясь на долгий разговор.
— Спасибо за подарок, — сказал киакдан. — Я заглянул в чащу и увидел семя ариссы. В моей роще нет этого дерева, и я очень рад, что появилась возможность вырастить его здесь. Ты видела, как цветут ариссы?
— Да, — зевая, ответила Пакс. — Похоже на… на… больше такие огненные вспышки.
— Расскажи мне о тех лесах, где ты провела эти последние месяцы.
Пакс хотелось спать, она зевала, но, не в силах отказать киакдану, начала рассказывать, как проходила ее служба, стала вспоминать деревья, цветы, лианы, птиц и зверей, виденных ею в Лионии. Киакдан то и дело перебивал ее уточняющими вопросами. Затем он спросил о камнезмее.
— Понимаете, я что-то… что-то почувствовала. Мне стало плохо, словно болезнь навалилась какая-то. — Пакс вновь ощутила нечто вроде недомогания, рассказывая о пережитом кошмаре. — Это было во мне, ну прямо в голове. Сначала я даже упала, как будто меня придавило это ощущение.
— А потом?
— Потом я преодолела страх и боль. Даже более того — сосредоточилась и смогла определить направление, откуда это исходило. Впрочем, только приблизительно.
Пакс описала, как они с рейнджерами искали камнезмея и как шел бой, когда он обрушился на них. Спать ей уже не хотелось. Киакдан, сидя у огня, внимательно выслушал ее рассказ, а затем, когда она закончила, обернулся и сказал:
— Признайся, Паксенаррион, ты до сих пор не оставила мечту стать паладином?
Пакс на мгновение задумалась.
— Я… я даже как-то забыла об этом. Старалась не думать. Это было не совсем верно, особенно если учесть, что рейнджеры прямо-таки потребовали от нее признаться в зачатках особого дара и попытаться использовать его для благого дела. Никаким намекам и предчувствиям она бы не поверила, но нельзя было отрицать того факта, что Ансули был исцелен ее усилиями и мольбами. Тогда Пакс снова вспомнила о своей мечте и о той боли, которую она испытала, когда мечта разрушилась. Но разрушилась ли она на самом деле? Да, когда-то мечте пришел конец, но затем она снова стала расти, как прорастает весенний росток на дереве, казалось бы, умершем по осени. Но была ли это та же самая мечта?
— Ты сказала, что вновь почувствовала себя воином. Ответь мне: каким воином ты видишь себя? Воином, сражающимся за что, за кого и против чего?
— Я… — Тут Пакс задумалась. — А что, отвечать обязательно? Впрочем, ладно. Я чувствую себя воином — воином, сражающимся на стороне добра.
— По-прежнему?
— Да.
— И это означает для тебя быть паладином или рыцарем Геда, Фалька, Камвина или кого-то еще?
— Для меня это означает… только то, что я сказала. Сражаться, но лишь за то, что я считаю добром.
— За то, что ты считаешь добром? Не по приказу других? Пакс серьезно задумалась.
— Нет, вы знаете, наверное, нет. Не по приказу, а по собственному решению. Но если боги… Я имею в виду — если боги направят меня…
— Понятно. То есть — не люди?
— Нет. Не люди, а высшие силы, — твердо сказала Пакс. Произнося эти слова, она почти физически ощутила, как отсекает себя от всех знакомых ей воинских братств, ибо ее слова означали преодоление уз присяги любому командиру, господину, даже королю. А как она могла считать себя членом братства последователей Геда, если не собиралась исполнять приказы Верховного Маршала? Пакс даже вздрогнула. Неужели она именно это имела в виду? Поразмыслив, она вынуждена была признать, что именно эту мысль она и выразила в своих словах. Колдун с довольным видом вновь обернулся к огню.
— Скажи, Пакс, тебе эльфы рассказывали, откуда берутся паладины?
— Нет, — ответила она. Кое о чем ее товарищи, конечно, проговаривались во время вечерних бесед у костра, но никаких прямых ответов на свои вопросы ей получить не удалось. В конце концов она прекратила эти попытки.
— Ну, значит, придется тебя просветить. Когда-то давно сами боги выбрали паладинов. Их отметили и избрали среди смертных, желавших сражаться и рисковать ради добра. Дар богов, которым наделены паладины, выражается в том, что они обладают некоторыми особыми способностями. Великие герои, чьи культы возникли по всему миру — некоторых из них теперь называют святыми, — были отмечены и избраны примерно так же. По крайней мере, так принято считать. Но с0 Именем люди, поклоняющиеся тому или иному герою, те самые служители культов, сами начали отбирать кандидатов и готовить их, развивая их силы и способности. Получилось к, что эти люди, служители, оказались посредниками между богами и паладинами и стали навязывать им свою волю. Хотя, как ты понимаешь, поначалу предполагалось, что паладины будут получать указания напрямую от высших сил.
Пакс тем временем подумала об Амберрионе. Неужели сам Гед действительно приказал ему увезти ее в Колобию? Или все-таки это было распоряжение Верховного Маршала?
— Я вовсе не собираюсь обвинять в чем-либо служителей Геда, — спокойно, совершенно ровным голосом произнес киакдан. — Хотя мои слова кто-то может истолковать именно так. Братство Геда немало сделало для наших королевств, и воспитанные им рыцари по крайней мере не забывают, что такое забота о беззащитных. Но то, что было милостью богов, — как цветы, вольно растущие в лесах и полях, — стало каноном, которым распоряжаются служители Геда. Это уже похоже на цветы, растущие в горшках, расставленных вдоль дорожки. Любой цветок по-своему прекрасен, где бы он ни рос, но… — Колдун замолчал и посмотрел на Пакс. — Понимаешь, Паксенаррион, — продолжил он через некоторое время, — не мне об этом судить, но вполне возможно, что время от времени боги даруют особые способности избранным смертным, независимо от принадлежности к какому-либо культу. Если, как ты только что заявила, ты не хочешь больше зависеть от других людей в понимании того, что есть добро и зло, и учитывая, что у тебя есть некоторые таланты — в существовании которых мы уже имели возможность убедиться, — свойственные обычно только посвященным паладинам…
Пакс прикинула, откуда ему об этом известно, но если уж история с камнезмеем дошла до него, то нет ничего удивительного, что он знает и ее продолжение.
Пакс растерянно опустила взгляд.
— Я ведь… я ведь не знаю ничего наверняка. Не знаю, как я смогу сама во всем разобраться.
— В том-то все и дело. В наше время паладин, не связанный с каким-нибудь рыцарским орденом или чьим-либо культом, — редкая птица. И колдун—киакдан вряд ли является кладезем знаний о таких вещах.
С этим утверждением Пакс не могла согласиться, особенно в том, что касалось именно этого конкретного киакдана.
— Когда ты приходила ко мне в прошлый раз, ты принесла мне в дар все, что у тебя было, причем совершенно добровольно.
— Да, — коротко ответила Пакс, по-прежнему не желавшая углубляться в воспоминания о том периоде своей жизни.
— Так вот: среди прочего ты подарила и то, что дарить не имела права.
— Что вы имеете в виду?
— А вот взгляни. — С этими словами он протянул ей перстень герцога с выгравированной на черном камне лисьей головой. — Этот перстень не принадлежит тебе, Паксенаррион, и я не могу принять его от тебя в дар.
Пакс некоторое время с изумлением смотрела на него, а затем на кольцо.
— Но ведь…
— Забирай его. Если ты собираешься вернуться к герцогу, ты должна предстать перед ним с этим перстнем.
Пакс медленно, словно зачарованная, протянула руку, и он аккуратно положил перстень ей на ладонь.
— Надень его.
Пакс послушно надела подарок герцога на палец. Она и не надеялась когда-либо вновь увидеть этот перстень. Она повернула его на пальце так, чтобы печать герцога оказалась внутри, со стороны ладони. С тыльной же стороны это украшение выглядело обыкновенным кольцом. Так Пакс всегда носила его раньше.
После долгой паузы киакдан продолжил разговор.
— Ты достаточно пришла в себя для того, чтобы участвовать в бою, — сказал он. — Похоже, ты неплохо восстановила силы. Тело твое здорово, и разум твой вполне ясен и чист. По крайней мере, ты, не колеблясь, можешь определить, что есть добро и что — зло. Помутненному рассудку такое не дано. Скажи теперь: ты по-прежнему жаждешь обрести то упоение битвой, которое возникало в тебе раньше? Или ты воспринимаешь теперь это чувство как скрытую опасность — сладостное искушение вступить в бой безо всякой причины?
— У меня было достаточно возможностей узнать, чем заканчивается поединок, в который человек вступает только ради упоения самим боем, и этого я не желаю. Но тем не менее я хочу, чтобы, когда это будет нужно, во мне просыпалось бы чувство радости, схожее с тем, что испытывает любой человек, с удовольствием делающий свое любимое дело. Как-то раз один дровосек рассказывал мне, как ему нравится само ощущение того, что срубленное им дерево аккуратно ложится на землю, строго туда, куда ему было предназначено. Этому человеку доставлял удовольствие запах свежей щепы и опилок. Я помню отца — как ему нравилось возиться со своими овцами. Помню, как он, выходя из дома, глубоко вдыхал воздух окрестных холмов и при этом довольно улыбался. Разве не естественно для человека, занимающегося любимым делом, испытывать при этом удовольствие? И я хочу, чтобы это чувство иногда приходило и ко мне. Хочу брать в руки меч, прикидывать, как он сбалансирован, перехватывать рукоятку и делать это, не преодолевая в себе чувство страха.
— А что, разве страх в тебе еще остался?
— Похоже, что да. Скорее я могу объяснить это так: я уже привыкла к нему, смирилась с ним и считаю нормальным, что мне приходится его преодолевать.
— Однако же ты пока не спрашивала меня, могу ли я своим колдовством восстановить прежнее состояние твоей души.
— Нет, благодарю вас. Вы и так уже много для меня сделали, и кроме того… мне почему-то кажется, что если бы вы хотели сделать что-то еще, то сделали бы, не дожидаясь моих просьб и вопросов.
— Ты совершенно права. Все, что было в моих силах, я уже сделал.
Пакс поняла, что сказано это было серьезно и искренне, и мысленно приговорила себя всю жизнь продираться сквозь страх, пытающийся сломить ее волю. Киакдан же тем временем продолжал:
— Между прочим, многого ты уже добилась сама, и еще очень многого можешь добиться. Это лето ты провела с эльфами и с теми, среди чьих предков были и эльфы, и люди. За это время ты многое познала и многому научилась. В первую очередь я имею в виду понимание леса и вообще того, как действуют силы природы и что нужно сделать, чтобы научиться взаимодействовать с ними. Обещать я тебе ничего не могу, но, если у тебя хватит смелости решиться на отчаянный, очень рискованный шаг, вполне возможно, что чувство радостного упоения битвой вернется к тебе.
— Я готова, — не задумываясь, мгновенно ответила Пакс.
— Я ведь еще не сказал, что нужно будет сделать. Она покачала головой.
— Это неважно. Я все равно готова.
— Ну что ж, это неплохо.
Колдун встал и подошел к поленнице.
— Я тут кое-что с весны припас. Наверное, дровишки уже подсохли.
Бормоча что-то себе под нос, он стал выкладывать короткие поленья перед очагом. — Посмотри: вот сердцевина красного дуба, — сказал он, показывая Пакс очередное полено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107