Выход состоял из высокого свода, в котором находилась деревянная дверь, ведущая во внутреннюю часть кургана.Олимпио долго ощупывал ее и наконец обнаружил замок. Он нажал левым плечом на дверь — послышался треск. Они стали прислушиваться, не идет ли кто, услышав шум.Все было тихо — никого, кажется, не было вблизи. Прохладный, освежающий ночной воздух и красновато-темный полусвет, который в сравнении с темнотой хода мог казаться ярким, благотворно подействовали на друзей после долгого путешествия во мраке: этот свет исходил частью от луны, частью от пожара в крепости.Осматриваясь вокруг, Олимпио достиг вершины. Караула нигде не было. Перед глазами Олимпио была местность, поросшая травой, где паслось множество лошадей.Он с маркизом вступил внутрь Малахова Кургана, их обступили высокие и толстые стены.Неподалеку от места, где были установлены орудия и лежали ящики со снарядами, они увидали несколько низких домов, окна которых были освещены.Там и сям узкие проходы вели к бастионам и батареям кургана. На левой стороне находились ворота и подъемный мост, через который можно было свободно проходить к Севастополю.Все солдаты были заняты. В некотором отдалении было видно, как подъезжали и отъезжали кареты, маршировали небольшие отряды солдат.Налево от ворот и подъемного моста расхаживало взад и вперед несколько караульных постов.Несмотря на то, что обстоятельства благоприятствовали им, затея была слишком смелой и рискованной для обоих друзей. Если бы какой-нибудь русский обход попался неожиданно им навстречу, они бы, без сомнения, погибли. Но Олимпио и маркиз не знали страха. Под покровом темноты они тихо пошли вперед.Скоро они достигли одной из крупных батарей и вступили в самую крепость. Она была так построена и так укреплена, что штурм этого пункта стоил бы французам громадных жертв. Олимпио и маркиз с высоты укрепленного здания могли видеть при вспышках выстрелов лагерь своих друзей. Быстро повернули они к соседнему бастиону, он был пуст. Горчаков стянул всю артиллерию в крепость.Это укрепление, лежавшее правее относительно расположения французских войск, было ниже и на него было легче взобраться. Здесь бомбы могли причинить больше вреда, так как эта часть была возведена за короткое время и стены здесь были тоньше, чем у других прилегавших строений.Оба друга тотчас же оценили это благоприятное обстоятельство, сосчитали расставленные орудия, хорошо заметили их направление и более удобные для штурма пункты и, осмотрев следующие, более сильные, окопы, они решили, что штурмовать нужно именно эту часть, которая хотя снаружи мало обнаруживала свои слабые стороны, но в глазах обоих разведчиков казалась самым удобным местом для нападения по своей слабости и недостаточному вооружению.— Ни в каком другом месте нападение не может совершиться так удачно, — прошептал Олимпио. — Имел ли ты внизу хотя бы малейшее понятие об этом слабом месте?— Мы должны хорошенько заметить себе расположение этого шанца, так как снаружи все они имеют одинаковый вид. Он лежит от нашей батареи направо. Поверь, что лучшего пункта нельзя придумать. Это место надо брать приступом.Разведчики намеревались уже оставить укрепление, которое они второй раз исследовали, чтобы еще раз убедиться в правильности своих выводов, как вдруг услышали вблизи барабанный бой.— Черт возьми! — вскричал Олимпио, схватив Клода за руку. — Если не ошибаюсь, сюда приближается обход. Скорее отсюда, мы узнали все, что нам было нужно, возвратимся назад.— Если только не поздно, — сказал маркиз.Олимпио дошел до выдающейся части стены, чтобы еще раз осмотреть это место, и проклятие сорвалось у него с языка: меньше чем в ста шагах от него он увидел приближающийся отряд русских, направлявшийся к тому шанцу, на котором он находился с маркизом.Если бы даже им удалось скрыться на какое-то время где-нибудь за орудиями, солдаты все равно обнаружили бы их, и тогда они были бы приговорены к виселице, как поступали русские со шпионами. Незавидно было положение обоих друзей, и трудно было найти выход.— Мы должны скрыться во что бы то ни стало, — пробормотал маркиз. — Следуйте за мной! Наверху, около входа, которого солдаты сейчас достигнут, стоят какие-то снаряды, поспешим туда и спрячемся, будем лежать до тех пор, пока не будет возможности незаметно возвратиться назад; теперь два часа, около четырех мы должны быть в нашем лагере!Нельзя было терять ни минуты, барабанный бой приближался. Олимпио и Клод побежали к укрытию. Вспопыхах Олимпио потерял свою военную фуражку; он не смог ее поднять, потому что едва успел скрыться между орудиями. Стоя рядом с маркизом, он скрежетал зубами и что-то бормотал.Отряд солдат, осматривавший батареи и здания, уже прошел то место, где скрывались Олимпио и Клод; они уже рассчитывали, как только патруль повернется к ним спиной, быстро добраться до дверей подземного хода, как командующий офицер сделал шаг назад — он увидел на земле кепи Олимпио и подумал сначала о неаккуратности одного из своих солдат. Но, когда он саблей поднял его с земли, то тотчас узнал, что оно принадлежит французскому офицеру. У него вырвалось несколько слов, которых наши друзья не могли расслышать. Видно было, что он приказал обыскать весь шанц.Олимпио и маркиз поняли всю тяжесть угрожающей им опасности. Они скоро решились.— Что бы там ни случилось, мы должны уйти, — прошептал Клод своему другу. — Они не должны нас найти здесь!Русский офицер поставил несколько своих солдат с заряженными ружьями при входе, между тем как другие обыскивали все пространство. Он, извергая угрозы, бросался взад и вперед, чтобы не выпустить шпионов.Дорога, по которой должны были пройти Олимпио и маркиз от своего укрытия до дверей подземного хода, было длиной не более чем в пятьдесят шагов, но она шла мимо постов, расставленных русским офицером при входе. Они не медля оставили густую тень снарядов, за которыми так долго стояли, и поспешили через слабо освещенную площадь.Отдаленный гром пушек и крики, которые доносились из крепости, казалось, благоприятствовали им, заглушая шум их скорых шагов.В эту минуту русский офицер увидел две бегущие фигуры.— Слушай! — крикнул он расставленным постам, показывая на убегающих приятелей. — Пали!Пять выстрелов раздались почти в одно время; пули просвистели мимо Олимпио и маркиза, но ни одна не попала в них.— Bonsoir, monsieur, — сказал Олимпио насмешливо офицеру, с яростью гнавшемуся за ними с обнаженной шпагой. Офицер видел, что расстояние, отделявшее бегущих, помешает ему схватить их; но он мог думать, что они попадутся в руки другим солдатам.Видя, что они побежали к двери, ведущей в подземный ход, офицер понял, каким образом они попали в крепость; еще несколько выстрелов были им посланы вслед, но пули ударялись в стену около двери, которая вела вниз к проходу.Вдруг, казалось, в голове русского офицера, видевшего, что враг невредимо уходит, блеснула какая-то мысль, озарившая его широкое, бородатое лицо радостной улыбкой.— Bonsoir, monsieur, — сказал он, торжествуя, и тотчас приказал окружить дверь солдатам с заряженными ружьями.— Вы ответите своей головой, если оба шпиона попытаются уйти в курган, или застрелите их или приведете ко мне живыми! Загородите вход.Он бросился в сопровождении нескольких солдат к крепости. Отсюда он добрался до крепостных рвов, наполненных водой, — он задумал страшный план.Скоро он достиг места, где находился большой железный засов, отделявший подземный ход от рвов, расположенных ниже уровня воды. С помощью своих солдат он, несмотря на то, что ржавчина, покрывавшая засов, сильно затрудняла дело, приподнял его; плеск и водоворот на поверхности воды показали ему, что вода устремилась в подземный ход и скоро должна нагнать бегущих.Еще несколько ударов прикладом о железный засов подняли его совсем;. офицер подумал с радостной улыбкой, что оба неприятеля не уйдут от воды. Он оказал крепости большую услугу этим решительным шагом: не только шпионы должны были погибнуть, но и быстро устремившаяся вода должна, по его расчету, наполнить в несколько минут траншеи осаждающих и заставить замолчать их батареи, следовательно, она разрушит всю утомительную, тяжелую работу французов уже в эту ночь!После этого он направился к военачальнику Горчакову уведомить его о случившемся и о своем распоряжении. Ожидания его сбылись! Князь был так обрадован этим решением, обнаружившим такое присутствие духа в офицере, что повысил в чине и похвалил перед собранным штабом за его решительный поступок.— К утру мы увидим благоприятные последствия этого шага, — сказал Горчаков. — Неприятель, вероятно, нашел этот подземный ход при своих земляных работах и очень обрадовался! Но эта радость теперь сменится ужасным унынием, ибо глупцы узнают, как гибелен для них этот ход. Их траншеи, стоившие им бесчисленных жертв и совершенно устроенные, наполнятся водой, и вся их трудная работа обратится в нашу пользу! Пушки замолкнут, и, когда взойдет солнце, мы увидим, как побежит вытесненный водой неприятель, оставляя свои орудия. Они узнают, что Севастополь неприступен, и что всякий достигнутый успех становится на другой день гибельным для них. XV. ПРИДВОРНЫЙ ПРАЗДНИК В это время принц Камерата вступил в Париж под именем Октавио д'Онси. Он остановился в одной из лучших гостиниц и без опасения появился в свете, так как никто не мог узнать в нем принца. Трудности похода и черная густая борода совершенно изменили Камерата; к тому же сильный загар и офицерский мундир как бы превратили его в нового человека.Канробер в одном из своих донесений императору не преминул вместе с именами Олимпио и маркиза упомянуть также и имя храброго графа Октавио д'Онси и отозваться о нем как о величайшем герое, заслуживающем больших наград и почестей. Он послал его в Париж с последними известиями с театра войны, чтобы его великие заслуги были там по достоинству вознаграждены.Принц с радостью принял это поручение не столько из честолюбия, сколько потому, что ему выпадал случай снова увидеть Евгению, к которой он когда-то был неравнодушен. Откроется ли он ей или нет, этого он еще не решил окончательно и предоставил решить времени.Прибыв в Париж, он отправился в Тюильри и получил аудиенцию у императора. Людовик Наполеон любезно принял его, выслушал известия о перемене командующего и успехах армии и пригласил графа участвовать в празднике, который будет дан на следующий вечер в Тюильри. Он не узнал переменившегося принца Камерата, да и мог ли он предполагать, что тот под другим именем снова встанет на его пути. Разве его не известили о смерти пленника в Ла-Рокетт?Камерата должен был рассказывать, как он вступил в армию волонтером, как он отличился и стал быстро продвигаться по службе.Наполеон слушал и одобрительно качал головой, по его лицу было видно, что он приготовил какой-то сюрприз герою битвы при Инкермане. Он всматривался своими черными, быстрыми глазами в смуглое, обросшее бородой лицо молодого графа д'Онси, как будто стараясь что-то припомнить; но тот умел владеть собой и отлично держал себя все время, которое пробыл у императора.Наполеон подал ему руку — Камерата ее не поцеловал; он только прикоснулся к ней и поклонился. Это удивило императора, однако ему понравилась гордость молодого графа.— Итак, до свидания, граф, — заключил он разговор. — Когда вы думаете возвратиться на место ваших славных подвигов?— На другой день после праздника, в котором я буду иметь честь участвовать, — ответил Камерата. — Я надеюсь еще поспеть к штурму Севастополя.— Желаю вам этого. А пока наслаждайтесь здешней жизнью и почестями, на которые вы имеете полное право.Уже стало смеркаться, когда принц Камерата отправился к Долорес, чтобы по возвращении в Крым сообщить своему другу достоверные известия о ней, а ей передать сердечный поклон Олимпио.Воспользуемся этим временем и посмотрим, какие события и перемены произошли в Тюильри и его обитателях.Людовик Наполеон не знал, что Бачиоки, служивший им обоим за немалое вознаграждение, рассказал Евгении о его свидании с прекрасной сеньорой Долорес. Впрочем, это обстоятельство и не могло сильно ее обеспокоить, так как любовные интриги и бесчисленные ночные приключения Евгении некоторым образом давали ему право не стеснять и себя в этом отношении.Графиня Монтихо сумела пленить своими прелестями и приковывать к себе внимание Людовика Наполеона до тех пор, пока он, опутанный ее интригами, не предложил ей короны. Достигнув цели и став императрицей, она забыла всю сдержанность и все опасения. Что Евгения никогда страстно не любила невидного собой и уже немощного Людовика Наполеона, очень понятно, тем более, что другие, более красивые мужчины добивались ее расположения, и она была так прелестна, что у нее никогда не было недостатка в обожателях.Евгения, пленив Людовика Наполеона, так его томила, что он окончательно попал в ее сети и сделал ее императрицей. Но до и после этого брака он имел столько любовных интриг, что им не в чем было упрекать друг друга. Раньше чем прелестная Долорес обратила на себя внимание Людовика Наполеона, тот питал страсть к герцогине Кастильоне и, несмотря на брак с Евгенией, платил дань красоте графини Гардонн, своей давнишней любовнице. Потом он оказывал предпочтение обеим прелестным графиням де Марсо; о Софье Говард и говорить нечего, так как он пользовался ею преимущественно для достижения своих целей.Маргарита Беланже, письма которой нашли в 1870 году в Тюильри с собственноручной подписью императора: «lettres a garder» замыкала длинный ряд его метресс. Он думал еще когда-нибудь воспользоваться этими письмами.Тотчас после своего брака с Евгенией Монтихо Людовик Наполеон побудил Софью Говард оставить Париж и поселиться во Флоренции. Но она не могла долго там оставаться. Она была женщиной и никогда не могла забыть любви и тех надежд, которые ее когда-то воодушевляли.Во время Крымской кампании Софья Говард возвратилась в Париж. Император сделал ее графиней Борегар, подарив ей имение того же имени, лежащее между Парижем и Версалем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69