С этого дня они удивляли своих друзей, а позже и всю свою немалую семью, утверждая, что поженились на Рождество.
И потом они всегда отмечали годовщину свадьбы именно на Рождество. И так было многие, многие годы.
Глава 55
Костюмированный бал в загородной резиденции герцога Бомона
Шестое января, последний вечер рождественских Святок
– Боюсь, здесь нет ни одного костюма, поражающего воображение, – пожаловался герцог Флетчер жене.
– А ты посмотри на миссис Паттон – вот уж у кого интересный костюм! – возразила Поппи. – Я еще никогда не видела такой воинственной Дианы с луком и полным стрел колчаном, к тому же облаченной в ярко-синие одежды. И еще мне нравится здешний Генрих Восьмой.
– Насколько я знаю, у Генриха был огромный живот, – заметил Флетч, – но лорд Пладжет слишком вольно толкует этот исторический образ.
– Пожалуй, хотя, по словам его жены, он привязал к талии свернутый прикаминный коврик.
– Ты только посмотри на леди Исидору! А я-то всегда считал ее уравновешенной особой! – кивнул Флетч в сторону отплясывавшей неподалеку подруги Джеммы.
Исидора нарядилась царицей Пальмиры Зенобией: на ней была юбка из золотой парчи, расшитая павлиньими хвостами, лиф же был столь открытым, что, можно сказать, отсутствовал.
– О нет! – бросив на нее взгляд, горестно простонала Поппи. – Кто это с ней танцует? Не лорд Бисби?
– Он самый, – ответил Флетч. – Глупый старый скряга, всегда голосует за…
– Я имела в виду другое, – перебила Поппи. – Ты только посмотри, он не сводит с нее глаз!
– Влюблен, – констатировал герцог, – и, конечно, безответно.
– Он женат?
– Еще нет.
Успокоившись, Поппи снова полностью отдалась танцу. И тут на герцогскую чету чуть не наскочил какой-то неуклюжий господин с багровым лицом, одетый в весьма неудачный костюм папы римского. Господин еле держался на ногах, колыхаясь, словно парус на ветру, но, к счастью, Флетчу и Поппи удалось избежать столкновения. Разговор о маскарадных костюмах напомнил герцогине о вопросе, который она уже давно хотела задать мужу.
– Флетч, кто был тот юноша, которого ты нанял? – спросила она.
Герцог не слышал – он хохотал над багроволицым папой римским, который все-таки не удержался на ногах и плюхнулся на пол, свалив заодно и пару в костюмах матроса и царицы Савской.
А царице Савской в это время было совсем не до смеха. Шарлотта сбросила с себя ногу буйного папы, и Даутри одним движением поднял ее с пола, словно она весила не больше перышка. Через мгновение они опять танцевали.
– Где, скажите на милость, вы научились так хорошо танцевать? – поинтересовалась Шарлотта.
– Моряки всегда любили танцы, – ответил родственник Вильерса. – Кроме того, хоть это может показаться вам странным, но цивилизация не заканчивается за дверями лондонских бальных залов.
К собственному удивлению, Шарлотта, всегда блиставшая остроумием с Вильерсом, не нашлась что ответить, словно волшебные чары рассеялись и она из принцессы опять превратилась в скучную старую деву. Вот только танцевала эта старая дева с роскошно одетым широкоплечим красавцем из тех, с кого дамы обычно не сводят глаз.
– Итак, вы хотите стать его женой? – вдруг спросил Даутри.
– Что, простите?
– Вы собираетесь выйти замуж за Вильерса? – повторил он вопрос. – Не думайте, что меня волнует, достанутся ли мне его титул и состояние. Отец оставил мне в наследство судоходную компанию, и у меня самого сейчас столько денег, что я, если захочу, могу купить и опять продать пол-Лондона.
– Но если вы чувствуете некоторое беспокойство, то это вполне естественно… – начала было Шарлотта.
Совершенно не заботясь о приличиях, Даутри остановился и потянул девушку в укромную нишу, отделенную от залы бархатной портьерой.
– Так вы собираетесь за него замуж? – снова спросил моряк, задергивая за собой портьеру.
Шарлотта хотела ответить, но волнение мешало ей говорить.
Даутри наклонился к ней… Его поцелуй не отличался ни нежностью, ни великодушием, напротив, в нем были требовательность, желание во что бы то ни стало добиться своего, выяснить то, о чем она сказать не могла.
А «несчастная» старая дева наконец обрела присутствие духа, отстранилась, уперла руки в бока и с вызовом бросила:
– Еще не знаю.
Даутри выглядел смущенным, выбитым из колеи – похоже, поцелуй воспламенил кровь не одной Шарлотте.
– Вы не знаете? Чего именно?
– За кого мне выйти.
– Разве у вас есть выбор?
Шарлотта усмехнулась – сестра Мей ни за что бы не узнала ее в этот вечер: серая мышка и впрямь стала царицей Савской, повелительницей мужских сердец.
– Вильерс угрожает мне иском о нарушении брачного обещания, если я ему откажу, – сказала она. Даутри хмыкнул. – Вдобавок я его люблю, – добавила Шарлотта.
Моряк стиснул зубы.
Она шагнула к нему:
– Но теперь у меня есть вы…
– Позвольте, я не делал вам предложения, – возразил он.
«Ах, какой же ты идиот», – с нежностью подумала Шарлотта, а вслух сказала:
– В таком случае мне остается только выйти за герцога. Отныне можете обращаться ко мне «ваша светлость», чтобы быстрее освоиться с моим новым положением.
В глазах Даутри вспыхнула ярость, но тут же угасла: он заглянул Шарлотте в душу и понял, что эта женщина готова назло всем ветрам стоять рядом с ним на палубе корабля, и соленый вкус моря на губах будет ей только в радость.
– Шарлотта…
– На следующей неделе, – ответила она, гордо подняв подбородок, – я решу, какое предложение выбрать, Вильерса или ваше. Вы ведь сделали мне предложение, не так ли? Правда, забыли мне об этом сказать, но я заметила, что скрытность вообще присуща вашей натуре.
В черных глазах моряка заискрился смех. Было в них и еще что-то, отчего Шарлотта пошатнулась и прислонилась к стене, словно ей не хватало воздуха.
Впрочем, через мгновение воздуха действительно перестало хватать, потому что Даутри снова привлек Шарлотту к себе и припал к ее губам.
– Прости, дорогая, ты что-то сказала? – отсмеявшись, спросил Флетч.
– Тот молодой человек, нанятый тобой, – повторила Поппи, – где ты его нашел?
– Какой молодой человек?
– Ну тот, который прикинулся влюбленным в мою маму.
Флетч замер.
– Ах тот… – только и смог он сказать.
– Да, именно, – кивнула Поппи. – Он еще так отчаянно защищал ее доброе имя. Знаешь, у него явно есть актерские способности.
– Но не будешь же ты отрицать, что у леди Флоры слабость к смазливым юнцам? – парировал Флетч.
Он победоносно улыбнулся, но герцогиня лишь укоризненно покачала головой.
– Он сейчас здесь? – спросила она.
– Нет, конечно, – сдался герцог, – ведь это был, как бы поделикатнее выразиться, «ночной мотылек».
– Что? – округлила глаза Поппи. – Неужели? Где же тебе удалось его найти?
– Я просто спросил у одной женщины, которая разбирается в подобных делах.
– У какой женщины? – подозрительно прищурилась Поппи.
– У молодой родственницы миссис Армистед, подруги Фокса.
– Не знала, что ты знаком с миссис Армистед.
Флетч счел за лучшее прекратить танец и отвести жену в сторону.
– Надеюсь, мне не надо рассказывать, как сильно я тебя люблю, Поппи? – спросил он, с обожанием глядя на свою прелестную женушку. Она нахмурилась. – Признайся, ты меня ревнуешь? Имя той женщины Крессида, и она очень красива.
– Я не ревную, тебя, Флетч, – поспешно ответила Поппи и неодобрительно наморщила носик: – Значит, вот ты с кем водишься – с «ночными мотыльками», подружками Фокса…
– Вот и умница, что не ревнуешь, – похвалил жену герцог и в нарушение всех мыслимых приличий поцеловал ее на глазах гостей, хозяев и слуг.
Но Поппи не боялась осуждения – у нее было ощущение, что святочный костюмированный бал герцогини Бомон на годы станет любимой темой для сплетников, и на этом фоне один-два супружеских поцелуя не привлекут особого внимания.
Поскольку Вильерс пошел на поправку, шахматные матчи герцогини Бомон с мужем и выздоравливавшим герцогом, естественно, снова стали притчей во языцех.
– Вы выиграли у него? – спросила миссис Паттон у герцогини, столкнувшись с ней в дамской туалетной комнате.
– Сомневаетесь в моих силах? – подмигнула ей герцогиня.
– Нет, что вы! Какие могут быть сомнения, особенно после того, как вы недавно разбили меня наголову.
– А вы выиграли у меня вчера вечером, – напомнила Джемма. – Как ловко у вас получился тот ход ладьей, вы меня просто обвели вокруг пальца.
– К сожалению, победы у меня случаются редко, но тем они желанней. Итак, вы выиграли партию у своего супруга, а партию с Вильерсом закончили?
– Увы, – нахмурилась Джемма.
– Так вы не выиграли?
– Он жертвовал и жертвовал фигуры, отдал чуть ли не все. Блестящий, жесткий и хитроумный игрок.
– Значит, оба матча продолжатся, и будут сыграны третьи партии, они же финальные, – констатировала миссис Паттон. – Очень увлекательно!
– А финальные партии мы сыграем с закрытыми глазами, – уточнила Джемма.
– И как я слышала, в… – замялась деликатная миссис Паттон.
– В кровати, – закончила за нее Джемма.
– И вы окажетесь в кровати с Вильерсом! – с мечтательным видом произнесла миссис Паттон. – В Англии нет ни одной замужней шахматистки, которая бы за такую возможность не пожертвовала бы ферзя.
– Вильерс отказывается возобновлять матч до полного выздоровления, то есть до истечения шести месяцев.
Миссис Паттон рассмеялась:
– А со своим супругом вы сразу разыграете партию?
– Не знаю, – покачала головой герцогиня, поправляя непослушный локон. – Я выиграла у него некоторое время назад, и у нас пока не было времени обсудить эту тему. Обсудим в ближайшем будущем…
Эпилог
Детская комната в загородном доме герцога Флетчера
25 декабря, семь лет спустя
– «Как в нашу бухту на Рождество три корабля с парусами пришло. На Рождество, на Рождество», – фальшиво и с большим усердием, свойственным всем лишенным музыкального слуха, но жизнерадостным детям, напевала маленькая девочка.
– Три корабля, три корабля приплыли к нам издалека, – присоединился к ее тоненькому голоску сильный, звучный баритон отца.
А потом раздался возмущенный детский визг – это отец подхватил юную певицу и посадил ее себе на плечи. Да и кто бы на ее месте не завопил что есть мочи от подобной бесцеремонности?
– Хватит, папа! – воскликнула крошка Клементина, цепляясь ручонками за волосы герцога Флетчера. – Ты больше не должен так делать. Grandmere сказала, что я – юная леди и мне неприлично кричать. Из-за тебя я нарушила приличия!
Отец послушно снял малышку с плеч, отчего комната огласилась вскриком даже громче прежнего, который привлек внимание еще одного существа, находившегося в комнате.
Герцог даже не успел сообразить, что происходит, как две пухлых ручонки обхватили его щиколотки и острые зубки сомкнулись на его облаченной в шелковый чулок ноге.
– Отпусти Клемми! – потребовал тонкий голосок, чуть приглушенный набившимся в рот шелком. – Ты, папа, плохой! Отпусти Клемми!
– Только не порви чулок, Александр, – попросил Флетч, ставя Клементину на пол так поспешно, что ее кудряшки разлетелись по плечам, как пучок рылец на кукурузном початке. – Ну все, конец чулкам, – простонал герцог, отцепляя сынишку от ноги. – Что скажет наш бедный Мортон?!
Но куда там! Александр, конечно, и не думал о камердинере, раз ему представилась возможность вдоволь повозиться с отцом и даже его поругать:
– Папа плохой, Клемми кричит. Александр хочет наверх, как Клемми!
Флетч посадил сынишку на плечи. Дочка дернула его за руку:
– Давай играть, папочка! Представим себе, что видим три корабля, как в песенке!
Пританцовывая, она направилась к окну, таща за руку отца и напевая:
– «Как в нашу бухту на Рождество три корабля с парусами пришло…»
Флетч молча стоял у окна, наслаждаясь теплом, которое исходило от пухлых коленок сына и ладошки Клементины. Девочка пела и раскачивалась, вглядываясь в раскинувшуюся перед герцогским дворцом заснеженную лужайку – похоже, она и впрямь видела там три парусника.
Вдруг, подчиняясь какому-то шестому чувству, Флетч повернулся к двери – необъяснимым образом он всегда знал, когда в комнату входила жена. Дочурка, страшно фальшивя, продолжала петь свою колядку, и Флетч не прерывал ее, только улыбнулся. Александр же принялся подскакивать на плечах отца, как будто хотел то ли взлететь, то ли броситься в материнские объятия.
Лицо Поппи осветилось ответной улыбкой, столь прекрасной, что Флетч, обнявший жену свободной рукой, почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Александр обхватил ручонкой голову матери, и они стали смотреть в окно, слушая нежный голосок Клементины.
– «На Рождество, на Рождество», – наконец допела она.
Поппи хотела отодвинуться, но Флетч легко, одной рукой, поставил сына на пол и заключил в объятия жену.
– Добрый день, родная! – сказал он, любуясь ею, потому что за прошедшие годы Поппи ничуть не изменилась и была столь же очаровательна, как одиннадцать лет назад во время своей первой встречи с герцогом в Париже, и столь же желанна, как семь лет назад, когда они любили друг друга под пихтой в парке Бомонов.
Увидев, что родители заняты друг другом, дети потеряли к ним интерес: Александр заковылял прочь, а Клементина взяла свою любимую куклу и принялась уже ей напевать все ту же рождественскую песенку про три корабля.
– Вот и опять пришло Рождество, – проговорил герцог, нежно целуя жену в губы. Ах, какой дивный был у них вкус, как чудесно пахло ее тело, как пьянила Флетча мысль, что эта великолепная женщина – его жена! Неудивительно, что за первым поцелуем последовал второй.
– Помнишь, как в аббатстве Сен-Жермен-де-Пре я впервые поцеловал тебя так? – спросил Флетч и проиллюстрировал свой вопрос по-хозяйски глубоким поцелуем.
– Осторожнее, – немного задыхаясь, посоветовала Поппи. – Иначе, как в тот раз, можешь получить по лицу муфтой.
Рука Флетча скользнула по спине жены, потом ниже.
– Мне нравится нынешняя мода, – сказал он, жмурясь от удовольствия. – Не хочу больше видеть эти мерзкие кринолины.
– Я так люблю Рождество!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42