Может ли КТО-НИБУДЬ изменить это? Все мы, объединив свои усилия...
или одна великая личность... или ко-то, занимающий достаточно высокое
положение, кому выпадет оказаться в нужное время в нужном месте... Игра
случая. Каприз фортуны. И наши жизни, наш мир - все зависит от этого.
Закрыв книгу, Фринк вышел из холла и вернулся в цех. Едва завидя
Маккарти, стал махать рукой в направлении одного из концов цеха, где они
могли бы продолжить начатый разговор.
- Чем больше я об этом думаю, - сказал Фринк, - тем больше мне
нравится твоя идея.
- Вот и отлично, - заметил Маккарти. - Теперь слушай. Вот что ты
делаешь. Тебе надо раздобыть денег у Уиндем-Мэтсона, - он выразительно
подмигнул. - Я как придумал: собираюсь взять расчет и присоединиться к
тебе. Со своими эскизами, понимаешь? Разве в них что-то не так? Я убежден,
они неплохи.
- Конечно, - несколько удивленно произнес Фринк.
- Встретится вечером после работы, - сказал Маккарти. - У меня дома.
Приходи к семи, и пообедаешь вместе с Джин и со мною - если сможешь
вытерпеть мою ребятню.
- О'кей, - сказал Фринк.
Маккарти похлопал его по плечу и ушел.
Долгий путь я проделал за последние десять минут, отметил про себя
Фринк. Но страха он не испытывал. Сейчас он даже воодушевился.
Как быстро все произошло, размышлял он у верстака и собирая свои
инструменты. Вот такого рода вещи и должны происходить. Как только
появляется возможность...
Всю свою жизнь я ждал этого. Когда оракул говорит "что-то должно быть
достигнуто", он именно это имеет в виду. Поистине велик такой момент. Все
определяет. Шестерка сверху над гексаграммой Одиннадцать переводит все на
гексаграмму Двадцать Шесть - "Укрощенную Силу Величия". Инь становится
Янем; линия перемещается, и возникает уже новый момент. А я так увлекся,
что даже не заметил!
Готов поспорить, именно поэтому я получил эту ужасную линию. Только
таким путем гексаграмма Одиннадцать могла перейти в гексаграмму Двадцать
Шесть, вот этим перемещением шестерки наверх. Так что мне вовсе не
следовало так волноваться за свою драгоценную задницу...
Однако, несмотря на все свое воодушевление и оптимизм, ему никак не
удавалось выбросить из головы эту злополучную линию.
И все же, подумал он с иронией, я попытаюсь это сделать.

Зажатая в кулаке. Которой велено назвать то, что лежит внизу, в
водяной бездне. Но здесь лягушке не до смеха, здесь ей не оправдать
возлагаемых на нее надежд. Она просто задыхается, превращаясь в камень или
глину. В нечто неодушевленное. Став снова неподатливой субстанцией:
свойственной ее миру безумия.
Металл, извлеченный из земли, рассуждал Тагоми, продолжая внимательно
разглядывать серебряный треугольник. Из глубины стихии, что расположена
под всеми остальными, что плотнее всех. Из той стихии, где в пещерах
обитают тролли, где затхлая сырость и полный мрак. Из мира "иня" в его
наиболее темном аспекте. Мира трупов, гниения, мира, куда уходят
испражнения. Все, что уже отжило, отмерло, и теперь осаждается там, внизу,
и разлагается, один слой под другим. Демонический мир неизменного. Времени
- которое было.
Но, тем не менее, при ярком свете солнца серебряный треугольник
сверкает всеми красками. Он отражает свет. Огонь, подумал Тагоми. Он
вообще совсем не мокрый или темный предмет. И не тяжелый, как бы уставший,
но пульсирующий жизнью. Он скорее присущ высокой стихии, аспекту "яня" -
небесам, эфиру. Как и подобает произведению искусства. Да, это работа
художника - извлечь кусок инертного вещества из темной, безмолвной земли и
придать ему такую форму, чтобы он засверкал, отражая небесный свет,
воскрешая к жизни мертвое. Устраивая красочный парад трупов - это прошлое
пролагает дорогу будущему.
Тело из "иня", душа из "яня". Сочетание металла и огня. Внешнего и
внутреннего. Целый микрокосм у меня на ладони.
И что это за пространство, о котором говорит мне эта вещица?
Восхождения ввысь. К небесам. А время? Светлого мира перемен. Да, этот
кусочек металла извергнул свой дух - свет. И мое внимание приковано к нему
- я не в состоянии отвести взор. Он приворожил меня, гипнотически очертив
вокруг себя мерцающую

5
Телефонный разговор с Рэем Келвином застал Уиндем-Мэтсона врасплох.
Он никак не мог уловить суть, частично из-за торопливой манеры Келвина
говорить, и частично из-за того, что в это время - в пол двенадцатого
вечера - он развлекал даму, посетившую его квартиру в отеле "Муромахи".
- Послушайте, дружище, - говорил Келвин, - мы отсылаем назад всю эту
партию товара, что получили от вас. Я бы вернул и тот товар, что мы
получали раньше, но мы уже расплатились за все, кроме последней партии.
Выставленный вами счет датирован восемнадцатым мая.
Уиндем-Мэтсону, естественно, захотелось узнать почему.
- Это все дрянные подделки, - сказал Келвин.
- Но вы ведь знали об этом, - Уиндем-Мэтсон был явно ошарашен. - Рэй,
вы всегда четко представляли себе положение. - Он обвел взглядом вокруг
себя - девушка куда-то вышла, скорее всего, в ванную.
- Я знал, что это подделка, - сказал Келвин. - И не о том толкую. Я
хочу сказать о том, что они дрянь. Послушайте, мне совершенно до лампочки,
использовался ли присылаемый вами револьвер на самом деле в Гражданскую
войну или нет. Все, что меня волнует, так это то, чтобы он был вполне
удовлетворительным кольтом 44-го калибра как-еще-он-там-числится в вашем
каталоге. Он должен удовлетворять определенным требованиям. Послушайте,
вам известно, кто такой Роберт Чилдэн?
- Да, - он смутно помнил это имя, хотя в данный момент никак не мог
определить, кто этот человек точно.
- Он был у меня сегодня. В моей конторе. Мы еще никак не можем
очухаться. Так вот, он пришел и тарахтел здесь очень долго. Он был
разъярен как тысяча чертей. На самом деле, крайне взволнован. Так вот,
очевидно, какой-то крупный его заказчик, адмирал, что ли, пришел к нему
или подослал кого-то из своих людей. Чилдэн говорил о заказе на двадцать
тысяч долларов, но, по всей вероятности, он загибает. Так вот, случилось
так, - у меня нет причин сомневаться в правдивости этой части его
рассказа, - что пришел какой-то японец, захотел совершить покупку, бросил
лишь взгляд на один из этих кольтов-44, которые вы штампуете, разглядел,
что это подделка, засунул свои деньги назад в штаны и ушел. Вот так. Что
вы на это скажете?
Никакого толкового ответа Уиндем-Мэтсон подыскать не мог, зато он
мгновенно взял себе на заметку - то Фринк и Маккарти. Они грозились что-то
сделать. Но он никак не мог сообразить, что же это они затеяли. Из слов
Келвина ему не удавалось схватить смысл произошедшего.
Какой-то суеверный страх охватил его. Как это им удалось выудить
подделку, сработанную еще в феврале? Он предполагал, что они обратятся в
полицию, или в газеты, или даже к правительству "пиноков" в Сакраменто, и,
разумеется, там было кому его защитить. Но что сказать Келвину? Он что-то
невнятно мямлил, как ему казалось, бесконечно долго, пока в конце концов
не удалось закруглить разговор и положить трубку.
Только тогда он, к немалому своему удивлению, обнаружил, что Рита
вышла из спальни и слышала весь разговор. Она раздраженно ходила по
комнате из угла в угол в одной только черной шелковой комбинации, ее
светлые волосы свободно падали на обнаженные, слегка веснушчатые плечи.
- Заявите на них в полицию, - сказала она.
- Ну, - подумал он, - наверное, было бы дешевле предложить им две
тысячи и даже чуть больше. Они бы не отказались; это, наверное, все, чего
они добиваются. Мелкая сошка, подобная им, и мыслит мелко. Такие мысли
кажутся им состоянием. Они вложили бы их в свой новый бизнес, потеряли бы
их и в течение месяца были бы разорены.
- Нет, - сказал он.
- Почему нет? Шантаж является преступлением.
Ей трудно было объяснить, почему нет. Он привык покупать людей. Это
стало частью накладных расходов, подобно оплате коммунальных услуг. Если
сумма была не очень велика... Но в ее словах был определенный смысл. Он
призадумался над ними.
"Я дам им две тысячи, но и свяжусь с тем парнем из Центрального
гражданского управления, которого знаю, с этим инспектором полиции. Велю
повнимательнее присмотреться к ним обоим, к Фринку и Маккарти, и
поглядеть, не выявится ли что-нибудь полезное. Если они вернутся и
попытаются еще раз - я тогда сумею с ними справиться".
"К примеру, кто-то говорил мне, что Фринк - кайк. Что он изменил свой
нос и фамилию. Мне остается только поставить в известность об этом
здешнего немецкого консула. А дальше все пойдет уже по накатанной дорожке.
Он потребует от японских властей его выдворения. И они пошлют этого
педераста в газовую камеру, как только переправят через демаркационную
линию. Я думаю, у них есть такие лагеря в Нью-Йорке, те самые лагеря с
печами".
- Меня удивляет, - сказала девушка, - что кто-то осмеливается
шантажировать человека, занимающего такое высокое положение в обществе,
как вы.
- Ну вот что я тебе на это скажу, - начал он. - Весь этот бизнес,
связанный с предметами исторической ценности - сплошной вздор. Эти япошки
просто дубины. Я докажу это. - Поднявшись рывком, он быстро прошел в
кабинет и сразу же возвратился с двумя зажигалками, которые тут же положил
на столик для кофе.
- Посмотри на них внимательно. С виду они одинаковые, верно? Так вот,
слушай. Одна из них имеет историческую ценность, - он ухмыльнулся. -
Возьми их. Смелее. Одна из них стоит, ну, пожалуй, тысяч сорок-пятьдесят
среди коллекционеров.
Девушка осторожно взяла обе зажигалки и стала их рассматривать.
- Неужели ты не чувствуешь? - шутливым тоном произнес он. -
Историчности в одной из них?
- А что такое историчность? - спросила девушка.
- Это когда вещь имеет свою историю. Послушай. Одна из этих двух
зажигалок-автоматов лежала в кармане Франклина Делано Рузвельта, когда он
был убит. А другая не лежала. Она имеет историческую ценность, и притом
еще какую! Такую же, как и любой другой предмет, который был у него тогда.
А другая - ничего подобного. Ну, ты и сейчас ничего не ощущаешь? -
продолжал подзадоривать ее Уиндем-Мэтсон. - Нет. Ты не в состоянии
определить, какая из них ею обладает. Вокруг нее нет ни особой ауры, ни
"таинственной плазмы".
- Да ну! - воскликнула в ужасе девушка. Неужто это правда? Что в тот
день при нем была одна из них?
- Точно. И я знаю, какая. Теперь ты понимаешь, к чему я клоню. Все
это большое надувательство. Они сами себя дурачат. Я имею в виду то, что
пистолет, прошедший через знаменитую битву, ну, например, Шайлоу, остается
все тем же заурядным пистолетом, но только до тех пор, пока ты об этом не
узнаешь. Вот она где, эта историчность, - он постучал себя по лбу. - В
уме, а не в пистолете. Я был когда-то коллекционером. Фактически,
благодаря этому я и занялся этим бизнесом. Я собирал почтовые марки.
Бывших британских колоний.
Девушка стояла у окна, сложив руки на груди и глядя на огни
центральной части Сан-Франциско.
- Мои мать и отец не раз повторяли, что мы бы не проиграли войну,
если б он остался жив, - сказала она.
- Так вот, - продолжал Уиндем-Мэтсон, - предположим теперь, что, ну
скажем, в прошлом году канадское правительство - или кто-то другой - нашли
матрицы, с которых печатались старые марки. И типографскую краску. И
достаточное количество...
- Я не верю, что одна из этих зажигалок принадлежала Франклину
Рузвельту, - произнесла девушка.
Уиндем-Мэтсон рассмеялся.
- Вот об этом-то я и толкую! Мне нужно доказать это тебе, подкрепив
как-то документально. Свидетельством подлинности. И именно потому все это
вздор, массовое заблуждение. Получается, что бумага подтверждает ценность
предмета, а не предмет сам по себе.
- Покажите мне такой документ.
- Прошу. - Он снова заскочил в кабинет. Снял со стены взятый в рамку
сертификат, составленный Смитсонианским институтом. Документ и зажигалка
обошлись ему в целое состояние, но они стоили того - потому что давали ему
возможность доказать свою правоту, что слово "подделка" в действительности
ровно ничего не означает, как ничего в действительности не означает и
слово "аутентичность".
- Кольт-44 есть кольт-44, - сказал он девушке, возвратившись в
гостиную. - Его ценность - в качестве изготовления канала ствола и в
конструкции, а не в том, когда он был изготовлен. Его ценность...
Девушка протянула руку. Он передал ей сертификат.
- Только поэтому она подлинная, - произнесла она наконец.
- Да. Вот эта, - он поднял зажигалку с продольной царапиной на
корпусе.
- Я, пожалуй, буду собираться, - сказала девушка. - Встретимся еще
когда-нибудь, в другой раз. - Она положила сертификат и зажигалку и
направилась в спальню одеваться.
- Почему? - взволнованно воскликнул он, бросившись вслед за нею. - Ты
же знаешь, здесь совершенно безопасно. Моя жена вернется не раньше, чем
через несколько недель - я же тебе все объяснил. У нее отслоение сетчатки.
- Дело не в этом.
- Тогда в чем же?
- Пожалуйста, закажите по телефону велокэб для меня, - попросила
Рита. - Пока я буду одеваться.
- Я сам отвезу тебя домой, - недовольным тоном произнес
Уиндем-Мэтсон.
Она оделась, а затем, пока он доставал из стенного шкафа ее пальто,
стала молча бродить по квартире. Она казалась погрустневшей, ушедшей в
себя, даже какой-то удрученной.
- Это прошлое подвергает людей в такую печаль, - понял он. - Черт
побери, зачем я затеял весь этот разговор. Но ведь она такая молодая - я
был уверен, что ей, наверняка, это имя ни о чем не говорит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40