Отличный https://Wodolei.ru
Я сам видел. Куда же еще ниже может скатиться цивилизация?
Потом Эльмо настоял, чтобы гитарист-ангелочек сыграл на гитаре для всех гостей. Я вышла из кухни, чтобы его послушать, и увидела Оуэна. И снова он был с Рейвен Декстер. На ней было какое-то шерстяное пальто, но не потому, что было холодно, а потому, что шерстяные пальто носила Лулу Дикки. Рейвен приперла к стене одного из пришедших к Эльмо молодых исполнительных директоров и изо всех сил пыталась протолкнуть ему свой сценарий. Оуэн стоял один в сторонке от всех, и глядел в окно, сделанное из зеркального стекла. Меня он пока не видел, и о том, что я здесь, не знал. И потому я могла его спокойно изучить. Мне сейчас представилась очень редкая возможность разобраться, что же такого я в нем увидела с самого начала. Но воспользоваться этой возможностью я не сумела. Я вдруг испугалась, что он меня увидит, и поспешила поскорее уйти на кухню. А там я села и начала сама себя презирать за трусость. Ну и что, так и буду я теперь до скончания своих дней скрываться на кухне на всех вечеринках, куда ему заблагорассудится прийти?
Пока я пряталась, на кухню через заднюю дверь вошел Гохаген. Несмотря на то, что пьян он был сверх всякой меры, Гохаген сразу же сообразил, что я делаю на кухне.
– Сидите тут и прячетесь от старины Оуэна, – изрек он. – Жаль, что нету у нас нигде места, где бы можно было поговорить. Но, черт побери, посмотрите-ка на меня! Меня только что всего обсосала одна женщина, которую я даже и не знал. А у меня здесь своих целых три! Поехали прокатимся, пока еще чего-нибудь не случилось.
– Вы слишком пьяны, – сказала я. – Я боюсь с вами ехать.
Гохагену было, наверное, года сорок два, а выглядел он так, словно прожил не одну, а три жизни. Да и сейчас, прямо в этот самый момент, у него был такой вид, будто он одновременно проживает две жизни или даже три. Возможно, так оно и было.
– Хотите, чтобы мы из него выбили всю дурь? Он у нас обоссытся! – спросил Гохаген, чуть поморгав на мое замечание о том, что он слишком пьян, чтобы вести машину. – Мы с Эльмо за него возьмемся. Вы только скажите. Я знаю, что мы здорово выпили, но мы люди очень настойчивые.
Мне совсем не хотелось, чтобы они отлупили Оуэна. Но мне в равной мере не хотелось, чтобы он увидел меня. Мне действительно этого не хотелось. Единственное впечатление, которое я вынесла, спокойно разглядев Оуэна, сводилось к тому, что у него очень эгоистичный рот. Но это я знала и раньше. Пока я пряталась на кухне, я нашла там какой-то роман, написанный Эльмо, и почти наполовину его прочла. К моему удивлению, роман оказался просто хорошим. Когда в Голливуде какой-нибудь сценарист говорит вам, что пишет романы, вас это впечатляет ничуть не больше, чем, скажем, сообщение, что такая-то женщина, к примеру, моя мать, играет в бридж. Никому никогда и в голову не приходит, что подобные романы могут оказаться вполне достойными. Однако этот роман, написанный Эльмо, мне показался по-настоящему прекрасным.
Мое желание спрятаться себя оправдало. Оуэн с Рейвен ушли, ушли и молодые исполнительные директора, хипповые банкиры и торговцы наркотиками. Остались одни музыканты. Тогда я наконец выбралась из своего укрытия и стала слушать молодого гитариста. Гохаген о чем-то горячо беседовал со своей беременной подружкой. Две другие его девицы молча сидели рядышком, как статуи.
Вошел Эльмо и сел возле меня. Я спросила у него, нельзя ли взять у него на время его книжку. Называлась она «Крепкая компания».
– Можете ее взять насовсем, – сказал он. – Это дерьмо! Можете взять даже и то, что у меня от нее осталось, если сможете придумать, что с ней делать. У меня в гараже сложено две тысячи триста экземпляров этой книги.
– В то время у меня была превосходная тема, – добавил он. Глаза у него были очень усталыми. – Тема эта была о том, что жизнь – сплошная путаница. Вне сомнения, это великая тема, мать ее так! Не хотите удрать со мной и поехать в Италию? Мы бы могли быть просто друзьями.
– Только не в этом году, – сказала я. – А на следующий – может быть.
– Ваш бывший приятель про вас спрашивал, – сказал он. – Мне почти всегда хочется отстегать его по заднице, но я никогда этого не сделаю.
– Вы, мальчики, относитесь ко мне чересчур жестоко, – сказала я.
– Угу, возможно, – сказал Эльмо. – Наверное, всякий, которому пришлось иметь дело с Шерри, заслуживает какого-то сострадания. Знаете, что она мне один раз сказала? Она сказала, что я выгляжу как продюсер из университета Беркли. Как простой продюсер из Беркли, сказала она. Для меня это было самым скверным оскорблением с тех самых пор, как моя жена заявила, что я не знаю, как надо трахаться. Мы с Винфильдом зовем ее не иначе, как Зажимательная мышца. Это наша для нее кличка.
– Кого вы так зовете? Шерри или вашу жену?
– Да Шерри же! Винфильд ее ненавидит еще больше, чем я. Эта сука каким-то образом увидела его во время очередной оргии, или еще где-то, и заявила ему, что пенис у него был совсем-совсем маленький, она, якобы, даже подумала, что у него три яйца. В таком замечании – яд скорпиона, позвольте вам сказать. Винфильд с тех пор не перестает мечтать как-нибудь треснуть эту суку молотком промеж глаз.
– Вы знаете, что у меня есть дочка, которая замужем? – спросил Эльмо чуть позже. – Черт побери! А я – я даже и не женат! Даже как-то странно. У старины Винфильда дети старше моих. Он, бабник проклятый, уже дедуля, а вы на него только посмотрите! Целых три бабы, а он-то не может как следует употребить даже одну! Сам не знаю, почему это я продолжаю жить здесь, в этом дерьмовом Лос-Анджелесе. Если бы я только мог перестать транжирить деньги, я бы через неделю разбогател. Только трачу я их уж очень быстро!
В комнату вошел, весь ссутулившись, Гохаген и тут же плюхнулся в кресло, держа в руках банку с пивом.
– Я все хочу задать вам один нескромный вопрос, – сказала я. – Вы, когда занимаетесь любовью, банку с пивом ставите на пол?
На его лице заиграла застенчивая ухмылка.
– Чаще всего именно так, – сказал он, – если только какая-нибудь сука-девка не заползет на меня сверху или не прижмет меня к дереву, или еще чего-нибудь такого не сделает. Если же удается попасть в постель, то я эти банки всегда ставлю на пол.
– Мне было просто любопытно, – сказала я. Чуть погодя они оба отвезли меня на машине домой. Все три дамы Винфильда продолжали сидеть у огромного телевизора. Винфильд настоял, что поведет машину он, видимо, из желания мне доказать, что водить он может в любом состоянии. Меня его настойчивость нисколько не напугала, а Эльмо испугался не на шутку.
– Здесь двустороннее движение; да еще и дорога в двух направлениях, и здесь вам совсем не Англия, черт побери! – ворчал Эльмо. – Как это ты, дерьмо собачье, поедешь с левой стороны?
– Просто у меня будет небольшое преимущество на этих булавочных поворотах, – настаивал Винфильд. Выезжая из каньона, он делал такие крены и на такой скорости, что Эльмо всю дорогу молчал, затаив дух в ожидании самого скверного. Я же никакого страха не испытывала. Мне и в голову не пришло, что я могу пострадать в автокатастрофе. Для меня были уготованы другие, более коварные испытания судьбы.
Мои спутники расспрашивали меня про Джо – они называли его Дядюшка Джо. И не успела я закончить свой рассказ, как мы уже подъехали к моему дому. Напротив него стоял припаркованный «мерседес» Оуэна, всем известный, цвета сливочного масла. Реакция Винфильда была мгновенной – он тут же промчался дальше. Мы все мельком увидели сидящего за рулем Оуэна. Винфильд поехал дальше, кварталов на пять-шесть вниз по холму, и там он выключил Мотор. Оба взглянули на меня.
– Не смотрите на меня, – сказала я. – Я ничего такого не сделала.
– Он ее вынюхал, – сказал Эльмо. – Я ведь говорил, что он ее вынюхает. Это ты виноват, Винфильд. Это тебе захотелось употребить эту твою нью-йоркскую суку, и потому ты ее на нашу вечеринку и пригласил, хотя ты отлично знал, с кем она спит.
– Ну и что! Мне нравится трахать глупых баб, – сказал Винфильд, защищаясь. – Я и сам глупый, и весь мир об этом знает. Я никогда не просил ее приводить с собой своего дружка.
На этом перебранка прекратилась, и мы все замолчали.
– На мой взгляд, это дурной знак, – сказал Эльмо.
– О, я так не думаю, – сказала я. – Дайте мне выйти.
– Но ведь вы живете не тут, – сказал Винфильд. – Вы ведь живете там, наверху.
– Это я знаю, – сказала я. – Перед тем, как идти домой, я, пожалуй, немножко пройдусь.
– Интересно, что он сделал с Рейвен, – произнес Винфильд.
– Да не бери ты это в голову, – сказал Эльмо. – В моем доме тебя ждут три бабы, помнишь? Я совсем не собираюсь приехать домой и сообщать им, что мне случайно пришлось высадить тебя у дома Рейвен Декстер.
Поблагодарив их обоих, я вышла из машины и пошла вверх по тротуару. Они поехали в машине вслед за мной. Винфильд даже не свернул, просто ехал задним ходом.
– Чего это вы следуете за мной? – спросила я.
– Это опасный город, – сказал Эльмо. – Мы просто хотим быть уверенными, что вы спокойно дошли до дому. Это наш долг. В конце концов, так ведь сделали вы.
– Уезжайте, – сказала я. – Здесь все мои соседи. Я гуляю здесь каждую ночь. Мне просто хочется побыть одной, хоть пару минут, если вы не возражаете.
Разумеется, против этого возражают все мужчины, даже те, кто преисполнен самыми дружескими чувствами. Они никогда не желают лишать вас своего общества. Если только у них в этот момент нет своих собственных планов.
Однако Эльмо умудрился проявить оригинальность.
– Рыцарство исчезло только потому, что женщины больше никак не желают с ним мириться, – изрек он. – Разве не так, Винфильд?
Я пошла дальше, а машина осталась на месте. Я поднялась квартала на два выше и оглянулась вниз – машина стояла на том же месте. Потом я услышала, как одна из брошенных Винфильдом банок из-под пива стукнулась об асфальт; я даже услышала, как она покатилась дальше и ударилась о кромку тротуара.
После этого я пошла медленнее. Иногда я вообще останавливалась и какое-то время стояла на тротуаре, пытаясь решить, в каком настроении мне лучше всего быть, когда я доберусь до дома. Для этого надо было действительно принять какое-то решение, потому что в данный момент у меня никакого настроения не было вообще. Самый вид столь знакомой мне машины, припаркованной напротив моего дома, да еще мельком замеченный мною Оуэн, сидящий за рулем, – все это как-то заморозило мои чувства. Точно могу сказать, что большого волнения я не испытывала, ничего особого не ждала, и даже не разозлилась. Не было у меня и никаких дурных предчувствий. Сплошная пустота и безразличие. И это мне не понравилось. Я вовсе не собиралась превратиться в грифельную доску, на которой Оуэн мог бы писать все, что ему заблагорассудится.
Очень занятно, что я попыталась иметь дело с актерами, когда сама я – актриса такая бездарная, даже не просто плохая, а именно – вообще не актриса. Для такой ситуации надо быть высокомерной, но играть в высокомерие я не умела. Возможно, я ощущала нечто вроде злорадства; моя сила проявилась в том, что я заставила его ко мне вернуться; не важно, какова была причина или цель этого возвращения, все равно, сила эта доставила мне большое удовлетворение. В конце концов, Оуэн вернулся. Этот факт был куда более красноречивым, чем любой другой его поступок.
Наконец я добралась до своего квартала, а потом и до машины Оуэна. Он как-то размордел и выглядел нездорово. Я надеялась, что он проявит достаточно галантности и заговорит первым. Но надежды мои не сбылись. Оуэн смотрел на меня, не произнося ни слова.
– Ладно, – сказала я. – Привет, если ты сам этого не говоришь.
– Я тебя на вечеринке не видел, – сказал он.
– Я не выходила из кухни. Мне не очень-то понравилась вся эта толпа.
– Ну, у них еще приличная толпа, – сказал он. – Тебе надо посмотреть, какая у них бывает толпа.
Я почувствовала какое-то нетерпение, настоящее нетерпение. Он что, считает, что приехал сюда, чтобы обсуждать со мной вкус Эльмо в выборе людей?
– Оуэн, чего тебе надо? – спросила я.
– Может быть, чашечку кофе, – ответил он.
– Если тебе нужно только это, пойди в любую забегаловку, – отрезала я.
– Ну давай-давай, разозлись же! – сказал Оуэн. – Я бы тебя за это винить не стал.
– У тебя для этого нет никаких оснований. Оуэн повел плечами – уже второй раз за столь короткий отрезок времени. На большее проявление раскаяния он просто не был способен.
– Перестань пожимать плечами, – сказала я. – Никто не собирается тебя прощать только из-за этого твоего проявления слабости.
– Тебе не хочется поехать в путешествие? – вдруг спросил он.
– Ты из-за этого и приехал? Путешествие куда?
– Не знаю, – сказал Оуэн. – Решим потом, прямо по пути. Может, в Тьюссон, штат Аризона. А может, в Сан-Диего. Мне понравился тот мотель, где мы останавливались в прошлый раз.
– Ага, уйма полотенец, – сказала я.
Какое-то время мы, не отводя глаз, смотрели друг на друга.
– Нет, – сказала я. – С твоей стороны чистая наглость мне это предлагать. Езжай в свое путешествие с Рейвен.
– И поеду, если ты не согласишься, – сказал Оуэн. – Ну давай! Я ужасно устал от этого города. Давай съездим куда-нибудь дня на три-четыре.
– Нет, – сказала я.
– Ты слишком часто твердишь это «нет», – сказал он. – Кишка у тебя тонка делать то, чего тебе на самом-то деле очень хочется.
Я повернулась и пошла вверх по тротуару, а он вел машину, и не успела я дойти до своего крыльца, как он уехал. Несколько минут я посидела на ступеньках. Может быть, я ждала, что он вернется, начнет меня уговаривать, не знаю. Оуэн никогда никаких отказов не принимал – он просто их избегал. У меня все внутри бурлило и кипело. Мне была ужасно противна его самонадеянность, его абсолютное нежелание разобраться с прошлым. Оуэн никак не хотел понять, что мне, для того чтобы почувствовать себя во времени настоящем, необходимо разобраться со всем, что случилось в прошлом. Мы просто совершенно не подходим друг другу: Оуэн устроен совсем по-другому. На него прошлое не давило никогда, как он сам об этом говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Потом Эльмо настоял, чтобы гитарист-ангелочек сыграл на гитаре для всех гостей. Я вышла из кухни, чтобы его послушать, и увидела Оуэна. И снова он был с Рейвен Декстер. На ней было какое-то шерстяное пальто, но не потому, что было холодно, а потому, что шерстяные пальто носила Лулу Дикки. Рейвен приперла к стене одного из пришедших к Эльмо молодых исполнительных директоров и изо всех сил пыталась протолкнуть ему свой сценарий. Оуэн стоял один в сторонке от всех, и глядел в окно, сделанное из зеркального стекла. Меня он пока не видел, и о том, что я здесь, не знал. И потому я могла его спокойно изучить. Мне сейчас представилась очень редкая возможность разобраться, что же такого я в нем увидела с самого начала. Но воспользоваться этой возможностью я не сумела. Я вдруг испугалась, что он меня увидит, и поспешила поскорее уйти на кухню. А там я села и начала сама себя презирать за трусость. Ну и что, так и буду я теперь до скончания своих дней скрываться на кухне на всех вечеринках, куда ему заблагорассудится прийти?
Пока я пряталась, на кухню через заднюю дверь вошел Гохаген. Несмотря на то, что пьян он был сверх всякой меры, Гохаген сразу же сообразил, что я делаю на кухне.
– Сидите тут и прячетесь от старины Оуэна, – изрек он. – Жаль, что нету у нас нигде места, где бы можно было поговорить. Но, черт побери, посмотрите-ка на меня! Меня только что всего обсосала одна женщина, которую я даже и не знал. А у меня здесь своих целых три! Поехали прокатимся, пока еще чего-нибудь не случилось.
– Вы слишком пьяны, – сказала я. – Я боюсь с вами ехать.
Гохагену было, наверное, года сорок два, а выглядел он так, словно прожил не одну, а три жизни. Да и сейчас, прямо в этот самый момент, у него был такой вид, будто он одновременно проживает две жизни или даже три. Возможно, так оно и было.
– Хотите, чтобы мы из него выбили всю дурь? Он у нас обоссытся! – спросил Гохаген, чуть поморгав на мое замечание о том, что он слишком пьян, чтобы вести машину. – Мы с Эльмо за него возьмемся. Вы только скажите. Я знаю, что мы здорово выпили, но мы люди очень настойчивые.
Мне совсем не хотелось, чтобы они отлупили Оуэна. Но мне в равной мере не хотелось, чтобы он увидел меня. Мне действительно этого не хотелось. Единственное впечатление, которое я вынесла, спокойно разглядев Оуэна, сводилось к тому, что у него очень эгоистичный рот. Но это я знала и раньше. Пока я пряталась на кухне, я нашла там какой-то роман, написанный Эльмо, и почти наполовину его прочла. К моему удивлению, роман оказался просто хорошим. Когда в Голливуде какой-нибудь сценарист говорит вам, что пишет романы, вас это впечатляет ничуть не больше, чем, скажем, сообщение, что такая-то женщина, к примеру, моя мать, играет в бридж. Никому никогда и в голову не приходит, что подобные романы могут оказаться вполне достойными. Однако этот роман, написанный Эльмо, мне показался по-настоящему прекрасным.
Мое желание спрятаться себя оправдало. Оуэн с Рейвен ушли, ушли и молодые исполнительные директора, хипповые банкиры и торговцы наркотиками. Остались одни музыканты. Тогда я наконец выбралась из своего укрытия и стала слушать молодого гитариста. Гохаген о чем-то горячо беседовал со своей беременной подружкой. Две другие его девицы молча сидели рядышком, как статуи.
Вошел Эльмо и сел возле меня. Я спросила у него, нельзя ли взять у него на время его книжку. Называлась она «Крепкая компания».
– Можете ее взять насовсем, – сказал он. – Это дерьмо! Можете взять даже и то, что у меня от нее осталось, если сможете придумать, что с ней делать. У меня в гараже сложено две тысячи триста экземпляров этой книги.
– В то время у меня была превосходная тема, – добавил он. Глаза у него были очень усталыми. – Тема эта была о том, что жизнь – сплошная путаница. Вне сомнения, это великая тема, мать ее так! Не хотите удрать со мной и поехать в Италию? Мы бы могли быть просто друзьями.
– Только не в этом году, – сказала я. – А на следующий – может быть.
– Ваш бывший приятель про вас спрашивал, – сказал он. – Мне почти всегда хочется отстегать его по заднице, но я никогда этого не сделаю.
– Вы, мальчики, относитесь ко мне чересчур жестоко, – сказала я.
– Угу, возможно, – сказал Эльмо. – Наверное, всякий, которому пришлось иметь дело с Шерри, заслуживает какого-то сострадания. Знаете, что она мне один раз сказала? Она сказала, что я выгляжу как продюсер из университета Беркли. Как простой продюсер из Беркли, сказала она. Для меня это было самым скверным оскорблением с тех самых пор, как моя жена заявила, что я не знаю, как надо трахаться. Мы с Винфильдом зовем ее не иначе, как Зажимательная мышца. Это наша для нее кличка.
– Кого вы так зовете? Шерри или вашу жену?
– Да Шерри же! Винфильд ее ненавидит еще больше, чем я. Эта сука каким-то образом увидела его во время очередной оргии, или еще где-то, и заявила ему, что пенис у него был совсем-совсем маленький, она, якобы, даже подумала, что у него три яйца. В таком замечании – яд скорпиона, позвольте вам сказать. Винфильд с тех пор не перестает мечтать как-нибудь треснуть эту суку молотком промеж глаз.
– Вы знаете, что у меня есть дочка, которая замужем? – спросил Эльмо чуть позже. – Черт побери! А я – я даже и не женат! Даже как-то странно. У старины Винфильда дети старше моих. Он, бабник проклятый, уже дедуля, а вы на него только посмотрите! Целых три бабы, а он-то не может как следует употребить даже одну! Сам не знаю, почему это я продолжаю жить здесь, в этом дерьмовом Лос-Анджелесе. Если бы я только мог перестать транжирить деньги, я бы через неделю разбогател. Только трачу я их уж очень быстро!
В комнату вошел, весь ссутулившись, Гохаген и тут же плюхнулся в кресло, держа в руках банку с пивом.
– Я все хочу задать вам один нескромный вопрос, – сказала я. – Вы, когда занимаетесь любовью, банку с пивом ставите на пол?
На его лице заиграла застенчивая ухмылка.
– Чаще всего именно так, – сказал он, – если только какая-нибудь сука-девка не заползет на меня сверху или не прижмет меня к дереву, или еще чего-нибудь такого не сделает. Если же удается попасть в постель, то я эти банки всегда ставлю на пол.
– Мне было просто любопытно, – сказала я. Чуть погодя они оба отвезли меня на машине домой. Все три дамы Винфильда продолжали сидеть у огромного телевизора. Винфильд настоял, что поведет машину он, видимо, из желания мне доказать, что водить он может в любом состоянии. Меня его настойчивость нисколько не напугала, а Эльмо испугался не на шутку.
– Здесь двустороннее движение; да еще и дорога в двух направлениях, и здесь вам совсем не Англия, черт побери! – ворчал Эльмо. – Как это ты, дерьмо собачье, поедешь с левой стороны?
– Просто у меня будет небольшое преимущество на этих булавочных поворотах, – настаивал Винфильд. Выезжая из каньона, он делал такие крены и на такой скорости, что Эльмо всю дорогу молчал, затаив дух в ожидании самого скверного. Я же никакого страха не испытывала. Мне и в голову не пришло, что я могу пострадать в автокатастрофе. Для меня были уготованы другие, более коварные испытания судьбы.
Мои спутники расспрашивали меня про Джо – они называли его Дядюшка Джо. И не успела я закончить свой рассказ, как мы уже подъехали к моему дому. Напротив него стоял припаркованный «мерседес» Оуэна, всем известный, цвета сливочного масла. Реакция Винфильда была мгновенной – он тут же промчался дальше. Мы все мельком увидели сидящего за рулем Оуэна. Винфильд поехал дальше, кварталов на пять-шесть вниз по холму, и там он выключил Мотор. Оба взглянули на меня.
– Не смотрите на меня, – сказала я. – Я ничего такого не сделала.
– Он ее вынюхал, – сказал Эльмо. – Я ведь говорил, что он ее вынюхает. Это ты виноват, Винфильд. Это тебе захотелось употребить эту твою нью-йоркскую суку, и потому ты ее на нашу вечеринку и пригласил, хотя ты отлично знал, с кем она спит.
– Ну и что! Мне нравится трахать глупых баб, – сказал Винфильд, защищаясь. – Я и сам глупый, и весь мир об этом знает. Я никогда не просил ее приводить с собой своего дружка.
На этом перебранка прекратилась, и мы все замолчали.
– На мой взгляд, это дурной знак, – сказал Эльмо.
– О, я так не думаю, – сказала я. – Дайте мне выйти.
– Но ведь вы живете не тут, – сказал Винфильд. – Вы ведь живете там, наверху.
– Это я знаю, – сказала я. – Перед тем, как идти домой, я, пожалуй, немножко пройдусь.
– Интересно, что он сделал с Рейвен, – произнес Винфильд.
– Да не бери ты это в голову, – сказал Эльмо. – В моем доме тебя ждут три бабы, помнишь? Я совсем не собираюсь приехать домой и сообщать им, что мне случайно пришлось высадить тебя у дома Рейвен Декстер.
Поблагодарив их обоих, я вышла из машины и пошла вверх по тротуару. Они поехали в машине вслед за мной. Винфильд даже не свернул, просто ехал задним ходом.
– Чего это вы следуете за мной? – спросила я.
– Это опасный город, – сказал Эльмо. – Мы просто хотим быть уверенными, что вы спокойно дошли до дому. Это наш долг. В конце концов, так ведь сделали вы.
– Уезжайте, – сказала я. – Здесь все мои соседи. Я гуляю здесь каждую ночь. Мне просто хочется побыть одной, хоть пару минут, если вы не возражаете.
Разумеется, против этого возражают все мужчины, даже те, кто преисполнен самыми дружескими чувствами. Они никогда не желают лишать вас своего общества. Если только у них в этот момент нет своих собственных планов.
Однако Эльмо умудрился проявить оригинальность.
– Рыцарство исчезло только потому, что женщины больше никак не желают с ним мириться, – изрек он. – Разве не так, Винфильд?
Я пошла дальше, а машина осталась на месте. Я поднялась квартала на два выше и оглянулась вниз – машина стояла на том же месте. Потом я услышала, как одна из брошенных Винфильдом банок из-под пива стукнулась об асфальт; я даже услышала, как она покатилась дальше и ударилась о кромку тротуара.
После этого я пошла медленнее. Иногда я вообще останавливалась и какое-то время стояла на тротуаре, пытаясь решить, в каком настроении мне лучше всего быть, когда я доберусь до дома. Для этого надо было действительно принять какое-то решение, потому что в данный момент у меня никакого настроения не было вообще. Самый вид столь знакомой мне машины, припаркованной напротив моего дома, да еще мельком замеченный мною Оуэн, сидящий за рулем, – все это как-то заморозило мои чувства. Точно могу сказать, что большого волнения я не испытывала, ничего особого не ждала, и даже не разозлилась. Не было у меня и никаких дурных предчувствий. Сплошная пустота и безразличие. И это мне не понравилось. Я вовсе не собиралась превратиться в грифельную доску, на которой Оуэн мог бы писать все, что ему заблагорассудится.
Очень занятно, что я попыталась иметь дело с актерами, когда сама я – актриса такая бездарная, даже не просто плохая, а именно – вообще не актриса. Для такой ситуации надо быть высокомерной, но играть в высокомерие я не умела. Возможно, я ощущала нечто вроде злорадства; моя сила проявилась в том, что я заставила его ко мне вернуться; не важно, какова была причина или цель этого возвращения, все равно, сила эта доставила мне большое удовлетворение. В конце концов, Оуэн вернулся. Этот факт был куда более красноречивым, чем любой другой его поступок.
Наконец я добралась до своего квартала, а потом и до машины Оуэна. Он как-то размордел и выглядел нездорово. Я надеялась, что он проявит достаточно галантности и заговорит первым. Но надежды мои не сбылись. Оуэн смотрел на меня, не произнося ни слова.
– Ладно, – сказала я. – Привет, если ты сам этого не говоришь.
– Я тебя на вечеринке не видел, – сказал он.
– Я не выходила из кухни. Мне не очень-то понравилась вся эта толпа.
– Ну, у них еще приличная толпа, – сказал он. – Тебе надо посмотреть, какая у них бывает толпа.
Я почувствовала какое-то нетерпение, настоящее нетерпение. Он что, считает, что приехал сюда, чтобы обсуждать со мной вкус Эльмо в выборе людей?
– Оуэн, чего тебе надо? – спросила я.
– Может быть, чашечку кофе, – ответил он.
– Если тебе нужно только это, пойди в любую забегаловку, – отрезала я.
– Ну давай-давай, разозлись же! – сказал Оуэн. – Я бы тебя за это винить не стал.
– У тебя для этого нет никаких оснований. Оуэн повел плечами – уже второй раз за столь короткий отрезок времени. На большее проявление раскаяния он просто не был способен.
– Перестань пожимать плечами, – сказала я. – Никто не собирается тебя прощать только из-за этого твоего проявления слабости.
– Тебе не хочется поехать в путешествие? – вдруг спросил он.
– Ты из-за этого и приехал? Путешествие куда?
– Не знаю, – сказал Оуэн. – Решим потом, прямо по пути. Может, в Тьюссон, штат Аризона. А может, в Сан-Диего. Мне понравился тот мотель, где мы останавливались в прошлый раз.
– Ага, уйма полотенец, – сказала я.
Какое-то время мы, не отводя глаз, смотрели друг на друга.
– Нет, – сказала я. – С твоей стороны чистая наглость мне это предлагать. Езжай в свое путешествие с Рейвен.
– И поеду, если ты не согласишься, – сказал Оуэн. – Ну давай! Я ужасно устал от этого города. Давай съездим куда-нибудь дня на три-четыре.
– Нет, – сказала я.
– Ты слишком часто твердишь это «нет», – сказал он. – Кишка у тебя тонка делать то, чего тебе на самом-то деле очень хочется.
Я повернулась и пошла вверх по тротуару, а он вел машину, и не успела я дойти до своего крыльца, как он уехал. Несколько минут я посидела на ступеньках. Может быть, я ждала, что он вернется, начнет меня уговаривать, не знаю. Оуэн никогда никаких отказов не принимал – он просто их избегал. У меня все внутри бурлило и кипело. Мне была ужасно противна его самонадеянность, его абсолютное нежелание разобраться с прошлым. Оуэн никак не хотел понять, что мне, для того чтобы почувствовать себя во времени настоящем, необходимо разобраться со всем, что случилось в прошлом. Мы просто совершенно не подходим друг другу: Оуэн устроен совсем по-другому. На него прошлое не давило никогда, как он сам об этом говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55